Страница 15 из 84
Смоленщине колхозов к этому самому личному подсобному хозяйству. Потому что
встречать доводилось и таких руководителей, которые не только не
подталкивали на обзаведение домашней живностью, садом и огородом, но открыто
чинили всяческие препятствия и сложности, чтобы человека «ничто не отвлекало
от общественного производства». Но больше встречал таких, которые относились
к этому по принципу: есть — хорошо, а нет — еще лучше.
Спросил у Бизунова: мол, неужели в таком богатом колхозе нет возможности
снабжать своих работников необходимыми продуктами питания, чтобы освободить
их от лишних хлопот в огороде, в саду, в сарае?
— И мясо, и молоко каждый может купить, — откликнулся председатель. — И
покупают, кому надо. Но все же лучше, когда человек сам себя кормит. Однако
дело не только в этом...
Оказалось, корову здесь держат в каждом втором дворе. Там, где нет
коровы, есть теленок или поросенок, есть овцы и козы. И, конечно, огороды у
всех; у многих — с поливом.
Что ни говори, а хлопотное это дело — с хозяйством управляться. Ни зимой,
ни летом, ни в будни, ни в праздники не отпускает оно человека «в отгул».
Мычит, хрюкает, блеет — присмотра требует и ласки, как все живое. И во
многих местах все реже живность встретишь во дворе, все малочисленнее стадо
за околицей, а то и вовсе стада нет — две-три коровы в деревне. Трудно с
хозяйством. И под этими трудностями мы привыкли понимать лишь заботы по
уходу: рано надо вставать, попозже лечь. Но на самом деле трудности в
другом.
Недавно поехал я в родные места. Смотрю, стадо за околицей ходит, не
стадо, а так, отбившийся от прежнего стада табунок. Пастух моим другом
детства оказался. Сели мы на каменистый пригорок среди лысого, до черноты
вытоптанного выгона и стали вспоминать прежние выпаса, по которым и мне
доводилось стадо водить.
Оказалось, нет давно тех выпасов, распаханы. Остались лишь вот эти
каменистые неудоби, на которых корове и ущипнуть нечего. Значит, из стада
домой вернется нагулявшейся, но голодной — даже летом надо иметь во дворе
каждодневный запас зеленой подкормки. А ее кто-то приготовить должен, где-то
накосить ее надо. А где? Только на огороде что-нибудь можно нарвать или на
обочинах дорог, так как сенокосов прежних тоже нет. А если и есть, то кто ж
разрешит трогать их? Вот и сокращается с каждым годом стадо. И чем меньше
оно, тем труднее корову держать, потому хотя бы, что пастуха найти сложнее,
а то и вовсе невозможно. По очереди приходится пасти, что не каждый может. К
тому же и выгнать бывает некуда, разве что водить в поводу по окрайкам
полей, по межам.
Заехал я минувшей осенью в подмосковную деревеньку на высоком косогоре.
Простор кругом и красота. Издали смотришь, кажется: выше деревеньки только
небо. Однако не выйти, не выбежать на простор этот. Нет пути за околицу,
потому что по самые дворы распаханы и выгон, и даже площадка под дубами, где
испокон веку молодежь по вечерам собиралась и где еще свисали с дерева
качели. Издали поглядывают на них мальчишки, а дойти не могут, у дворов
маются, сидят на обочине оживленной шоссейки, краем деревни пролегшей, из
тесноты этой, в простор умчаться по ней мечтают. Старики у калиток часами
простаивают, с прохожими молчаливыми кивками обмениваются. Им, старикам
этим, ой как хотелось не в обузу людям быть и лишними себя не чувствовать,
дело какое-нибудь ладить, внукам умение свое передавать, чтобы руки у них к
труду привыкали, но дела-то и нет, как нет и живности. Одна коровенка на всю
деревню — на привязи в огороде помыкивает — да две козы к изгороди веревкой
накоротко привязаны. И показалось мне, что в тракторах, опахивавших
деревеньку, крылась какая-то неподвластная человеку сила, действующая помимо
его воли и разума. Сама по себе ковыряет и ковыряет ту землю, которая
никогда не пахалась, которая до нынешних дней служила деревне не только
выгоном, но и местом, где в праздники собирались все ее жители на гулянье,
где хороводы водили и игры на воле устраивали. Тесно и скучно сделалось в
деревеньке на высоком косогоре. Хоть и нет никакой ограды по-за дворами, но
вроде бы и есть — пашня, рыхлая и пыльная, как зола.
Так что наблюдений хватало. Поэтому я и спросил у Сергея Ивановича: как с
сенокосом, с выпасом люди обходятся? И вот тут ответ его поразил меня еще
больше. Каждую весну колхоз выделяет не только выпас, но и пастуха
назначает, выдает ему, как и всем животноводам, спецовку. А чтобы потом, при
начислении пенсии, это лето не выпадало из трудовой его биографии, он в том
же рабочем табеле значится, что и колхозники, занятые в общественном
производстве. Они — на производстве, он выполняет один из видов бытовых
услуг. И, как всякую услугу, её оплачивает заказчик, в данном случае —
владельцы скота. А чтобы хозяйкам и вовсе удобно было, чтобы на дойку не
ходили далеко, не тратили много сил и времени, выпас выделяется не какой-
нибудь бросовый, дальний, а ухоженный луг рядом с селом и колхозным
пастбищем.
С заготовкой сена тоже хлопот не знают колхозники.
Хоть и просил меня Бизунов «не доводить этот факт до сведения начальства»,
но, думается, ситуация теперь изменилась, и я не причиню вреда, если скажу:
сено для личного скота колхозники запасают не урывками, не тайком, а
организованно, быстро, в считанные дни, не дожидаясь завершения заготовки
кормов для колхозного стада.
— Чем меньше у человека хлопот, тем он лучше работает, на душе у него
спокойнее,— считает председатель.
И давным-давно забыто время, когда на колхозном дворе не хватало кормов.
При самых трудных погодных условиях, при самой затяжной зимовке — и сена, и
силоса, и сенажа досыта. Еще и соседей частенько выручают, колхозникам
продают у кого нужда есть или кто коровой обзавелся после сенокосной поры.
С кем бы ни говорил я в Лучесе о трудностях ведения хозяйства, отвечают:
да ничего трудного, если присмотреть есть кому, если старики в доме есть или
ребятишки.
— Не трудно, когда люди не знают забот с выпасом, когда снята с их плеч
главная трудность — канитель с заготовкой сена на зиму, — уточнил Бизунов.
Важное уточнение. Потому что в некоторых селах человек должен сначала
накосить три — пять тонн сена для колхоза или совхоза, а уж потом только —
для своей коровенки. И сделать это надо в свободные от работы минуты. А
минут таких в жаркую летнюю пору мало, особенно у механизаторов. Тут-то и
начинается разлад, тут-то и сталкиваются интересы личные и общественные, что
позволяет противникам личного скота и приусадебных участков утверждать:
подсобное хозяйство несовместимо с общественным. Мол, нельзя ждать от
человека хорошей работы на производстве, если он дома с утра пораньше
наработается, да и вечером не отдыхает.
Клянет свое хозяйство и сам человек и исподволь избавляется от него,
потому что помимо физических трудностей оно еще и морально угнетает, оно
ссорит его с соседями, с теми, кто половчее оказался, с местными
руководителями. В коллективе смотрят на него как на куркуля, озабоченного
лишь собой, и порицают. А заодно порицают и личный двор с садом и огородом.
Поэтому, когда мы говорим, что молодые семьи не хотят вести подсобное
хозяйство, то уточнять бы надо: преодолевать все эти препятствия не хотят.
Там, где нет всех этих сложностей с выпасами и сенокосами, они ведут его,
и даже охотно. В том числе и молодые специалисты, как в той же Лучесе, к
примеру.
— Однако выставляют часто и такой довод: мол, для прокорма живности не
только сено нужно, но и зерно, которое на огороде не выращивают.