Путешествие

  — Ненадолго.

  — И все-таки ошиблись. Как это могло случиться? Должно быть, я очень на нее похожа. Кто она?

  — Нет, правда, вы не очень на нее похожи. Хотя я мало ее знаю и давно не видел.

  — Но кто она?

  В этот момент они входили в бар, и Генрик не ответил. Бармен приветствовал Генрика, как старого знакомого.

 — Браво! — крикнул он.— Великолепно! Я говорил, что вы еще к нам вернетесь. Граппа?

  — Что вы будете пить? — спросил Генрик девушку.— Я люблю граппу.

  — Что ж, пусть будет граппа.

  — Я пью двойную.

  — Пусть будет двойная.

  Генрику показалось, что девушка вдруг загрустила. Она смотрела куда-то в сторону и даже тихо вздохнула.

  «Это смешно, что я принял ее за Зиту,— подумал Генрик.—У нее такая нежная красота, она такая необыкновенная. Я поглупел от этого ожидания, и все перепуталось в голове. Ведь она даже не похожа на Зиту».

  Девушка задумчиво улыбнулась чему-то. Вдруг она словно очнулась, повернулась к Генрику и, улыбаясь, положила ему на плечо руку.

  Они стояли у стойки близко друг к другу.

  — У вас был такой смешной вид, когда вы заметили свою ошибку. Совсем как у маленького мальчика, который разбил фарфоровую вазу. Это-то и навело меня на мысль сыграть с вами шутку. Все это от скуки, которая одолевает меня на этом проклятом острове.

  Бармен поставил перед ними два стаканчика. Они чокнулись, и Генрик выпил все, а девушка половину. Бармен протяжно свистнул.

  — О, синьора здорово опрокидывает,— сказал он.—Вы полька?

  — Нет, я шотландка.

  — Шотландцы здорово закладывают, — сказал он с восхищением.

  — Собственно, я итальянка,— сказала девушка Генрику.—Меня зовут Патриция Миллс. Мой дед приехал из Шотландии в Италию и открыл здесь торговлю чаем. Мой отец тоже торгует чаем. Мы живем в Милане. Но уже я торговать чаем не буду и отец не может с этим примириться.

  — Меня зовут Генрик Шаляй, я поляк,— сказал Генрик.

  — Этот кинорежиссер не ваш ли родственник? Он поляк по происхождению. Знаете что? Вы даже чем-то на него похожи.

  Генрик на минуту задумался.

  — Это случайность,— сказал он.— У меня нет с ним ничего общего. А вы его знаете?

  — Его хорошо знает мой отец. Он даже когда-то приходил к нам домой. Но это было давно. Мне было тогда тринадцать лет. «Ну что? — сказал он мне. —Ты хотела бы стать кинозвездой?» И ущипнул меня за щеку.

  «Скотина»,— подумал Генрик.

  — Можно налить?—спросил бармен.

  — Нет, нет,— сказала Патриция.— Мне, во всяком случае, нет. Я не рассчитала свои силы, — обратилась она к Генрику,— я не допью и этой половинки. Это слишком крепко, я не привыкла. Но мне очень приятно, правда, очень приятно.

   — О, мне тоже,— сказал    Генрик.— Куда   мы пойдем?

  — Мне совершенно все равно,— сказала Патриция. Она посмотрела Генрику в глаза так, что ему стало

жарко.

  Они расплатились и вышли.

  — Вы надолго приехали?—спросила Патриция.

  — Не знаю. Это зависит от вас.

  Патриция ничего не ответила, а Генрик испугался, что он сказал что-то вульгарное, неуважительное и что она на него обиделась. Они спускались к морю со стороны Марина Пикколо. Наконец Патриция сказала:

  — Вы хотите этот день провести со мной?

  — Да. Если вы не против.

  Патриция молчала.

  — Я не против,— сказала она.

  Она взяла Генрика за руку, отдала ему свой зонтик и потянула его за собой. Они побежали вниз по извилистой тропинке. Патриция смеялась и ежеминутно повторяла:

  — Только не упадите пожалуйста, не упадите.

  А Генрик отвечал ей:

  — Нет, нет, не бойтесь.

  Они остановились на краю обрыва, в нескольких метрах от моря, и смотрели друг на друга, улыбающиеся и запыхавшиеся.

  — Сядем, — сказала Патриция. Они сели на траву и стали глядеть на море. Волны ударялась о скалы. Пена взлетала кверху, на голубой поверхности воды возникали белые круги.

  — Вы   не   боитесь   испортить   юбку?  Спросил Генрик.

  — Нет, наоборот. Я ношу ее слишком долго. Она мне надоела. Ее пора испортить.

  — Люди сознательно уничтожают то, что им надоело. Это ужасно.

  — О чем вы думаете?

  — Не знаю. Вот уже час, как я не знаю, о чем я думаю. Я только чувствую.

  Патриция молчала.

  — Это случилось,— наконец сказала она. На этот раз замолчали оба.

  — Патриция,— сказал Генрик тихо.

  И снова они замолчали, а потом заговорила Патриция.

  — Я никогда не верила, что это случится. И что это случится так быстро и неожиданно. Я счастлива.

  — Это не ошибка, Патриция.

  — Да, это не ошибка. Такие вещи случаются раз в столетие, и это случилось именно с нами.

  — Это не ошибка и не случайность. Я искал тебя всю жизнь. Вся моя жизнь — это поиски тебя. Я знал, что ты где-то существуешь и что в конце концов я найду тебя.

  Они сидели, чуть отвернувшись друг от друга, плечо к плечу, и смотрели в небо.

  — Не знаю, кто ты, откуда ты пришел. Не знаю, кто та девушка, за которую ты меня принял. Не знаю, что ты делал до сих пор, и не хочу ничего этого знать.

  Она поднесла руки к глазам, словно хотела протереть их.

  — Моментами мне кажется, что это сон. Возможно ли это? Как неожиданно, как невероятно это все обрушилось. Еще час назад мы были такие обыкновенные, спокойные, немного печальные, немного скучающие. Как ты думаешь, мы будем счастливы?

  —Нет. Этого я не думаю.

  — Когда ты уедешь и оставишь меня, я убью себя.

  — Я уеду и оставлю тебя. Но ты не убьешь себя. Ты должна жить и думать обо мне.

  — Если ты так велишь.

    Патриция вскочила и отчаянно затрясла головой.

  — Что же это? Боже мой, что же это? Что за наваждение!

  Генрик встал и обнял Патрицию. Коснулся губами ее лба, погладил по волосам. Она стояла не двигаясь и слегка дрожала. Вдруг она поднялась на носки и крепко поцеловала его в губы. А потом прижалась головой к его щеке.

  — Помни, помни,— шептала она.— Как бы ни было дальше, что бы ни случилось, помни, что все, что происходит в эту минуту,— правда. Только это правда. Другой правды нет. Помни это.

  — Не понимаю.

  Она приложила ладонь к его губам.

  — Ты не должен ничего понимать. Ты должен запомнить. Ты будешь это помнить?

  — Да.

  — Всегда?

  — Да.

  — А теперь скажи, тебе хорошо?

  Генрик стал на колени и поцеловал край ее юбки. Голубой, как утренние воды Тирренского моря, с белыми кругами, точно волны, разбившиеся о скалы.

  Потом они ходили обнявшись по берегу и говорили о чем-то чудесном и неповторимом.

  Солнце уже перешло на другую сторону неба. Тени от пальм вытянулись, море потемнело. Патриция посмотрела на часы и схватилась за голову.

  — Уже половина пятого! Мне достанется!

  — Достанется? От кого?

  — От Эдуардо!

  — Эдуардо? Кто это?

  — Не хмурься так,— она рассмеялась и погладила его лоб,—и не пугай меня своим взглядом.  Эдуардо — это портье из пансионата, в котором я живу.

  — Ну хорошо, портье. Но...

  — Этот пансионат принадлежит моему отцу. Знаешь, я недавно очень болела? Воспаление легких. Чуть не умерла. Я лежала в жару и даже бредила. И в бреду видела тебя. Веришь? Теперь я знаю, что это был ты. Я хотела бы, чтобы у меня снова был жар и чтоб я опять увидела тебя. И отец насильно послал меня сюда выздоравливать. А Эдуардо приказано следить, чтобы я вовремя ела, вовремя ложилась спать и не делала глупостей.

  — Так или иначе, этот Эдуардо мне не нравится.

  — Ах, какой ты смешной. Мне все безразлично с той минуты, как я тебя встретила. И моя болезнь, и Эдуардо, и даже отец. Но я хотела пойти в пансионат переодеться, и боюсь, что старик будет мне надоедать. Но ничего не поделаешь. Идем. Я переоденусь, и мы пойдем вместе обедать. Хочешь? Мы будем сидеть друг против друга, будем пить граппу, и ты наконец что-нибудь расскажешь о себе, потому что до сих пор говорила только я.