Путешествие

  Жены беспокойно прислушиваются к тому, как мужья мечутся во сне. Жены обладали когда-то капелькой девичьего обаяния. Сейчас они поблекли и сморщились, как печеные яблоки. Они измучены работой, им некогда даже вздохнуть. Они раздражаются по всяким пустякам, врут мужьям, иногда бросают в них чем попало, а иногда покорно позволяют бить себя и при этом тихо плачут. Все это приносит им облегчение.

  Они отравляют мужьям жизнь, они не скупятся на слова презрения и унижения, но в то же время только они одни в целом мире верят свято и пламенно, что их мужья являются личностями незаурядными, одаренными исключительными способностями, что это им уготовано судьбой вершить великие деяния.

  Они прислушиваются, как мужья мечутся во сне, с беспокойством всматриваются, как они во сне улыбаются. Жены не любят ничего, что происходит без их ведома и находятся за пределами их понимания.

  А почтенный Чаплик, тот самый, дед которого примерял бухгалтеру Маковинскому бархатный костюмчик в детском магазине, просыпается и встает, чтобы посмотреть, не раскрылись ли во сне Славек и Хвалек. Чаплик, пожалуй, счастливее других. Постоянно читает, интересуется только литературой, и сны ему снятся только литературные. Когда у него родились близнецы, он назвал их Славомир и Хвалибуг в честь героев повести Ивашкевича, которая как раз в это время вышла.

  У Чаплика миленькая, пухленькая женушка, он ходит с ней под руку, следит, чтобы она не переутомлялась, и раз в неделю покупает ей трубочки с кремом, которые она очень любит. Чаплик счастливее других. А впрочем, черт его знает.

  Виктория привезла Генрика по узкоколейке в больницу в Миланувеке. Генрику не хотелось ложиться в больницу. Рана почти зажила, и вообще его больше мучила контузия, чем рана, и Генрик только слегка прихрамывал. Но Виктория решительно заявила, что могли остаться осколки, хотя Генрик упорно повторял, что пуля его только царапнула. Генрик смотрел на сжатые губы Виктории и понимал, что уговорить ее не удастся.

    Он удивлялся, почему, собственно, он подчиняется деспотизму этой малознакомой ему женщины: даже в том, что она освободила его из неволи, он не видел достаточных оснований для этого. Он смотрел из окна на желтеющие в прозрачном, разреженном воздухе листья, и тогда в первый раз ему пришла в голову мысль убежать от Виктории.

  Но он не убежал, его притягивала ее свежесть и опрятность, запах накрахмаленного полотна и лаванды; во все, что она делала, она вносила свой порядок, что придавало ей особенное обаяние после всех перипетий восстания.

  Викторию нельзя было назвать некрасивой. У нее был тот стандартный тип красоты, который не вызывает ни беспокойства, ни удивления и порождает чувство благоговения и восхищения у мужчин, заставляя их размышлять над таинственным фактом физического и психического существования разных полов.

  У женщин, для которых житейская самостоятельность является в одинаковой степени и необходимостью и вопросом самолюбия, нет времени для размышления над этим удивительным явлением. И это отнимает у их красоты то, что больше всего вызывает благоговение и восхищение мужчин. Их легко и охотно признают красавицами другие женщины в своем тесном кругу, но редко на них оглянется на улице какой-нибудь мужчина.

  Виктория рано потеряла родителей. Она окончила романское отделение филологического факультета, зарабатывала уроками, а во время оккупации вела занятия в подпольных группах. У нее никогда не было ни времени, ни условий, чтобы стать по-настоящему красивой и привлекательной.

  Однако красота — вещь коварная и обманчивая. Она с дьявольской злобой будто нарочно сеет между людьми недоразумения, часто неразрешимые.

  В результате стечения различных обстоятельств Виктория показалась Генрику самой прекрасной из женщин, каких он встречал в жизни, так же как смешанный запах накрахмаленного полотна и лаванды показался ему самым прекрасным ароматом на свете. Быть может, если бы дальнейшие обстоятельства сложились иначе, чем они сложились, у Генрика с Викторией начался бы флирт на несколько дней или даже на несколько недель, который закончился бы чем-нибудь определенным или вовсе ничем.

  Во всяком случае, в течение этих нескольких дней или даже нескольких недель Генрик мог бы разобраться в том, что Виктория совсем ему не нравится и не подходит ни с какой точки зрения. Он мог бы также убежать от нее, если бы это оказалось необходимым, как подсознательно хотелось ему это сделать уже на пути в больницу. Угрызения совести, не вплетенные в сложную сеть долголетних связей, совместных переживаний и осложнений, очень быстро проходят, потому что угрызения совести, как и большинство чувств, рождаются из любви к самому себе.

  Итак, если бы все разыгралось нормально, Генрик просто влюбился бы в Викторию и затем очень быстро разлюбил бы ее.

  Но обстоятельства сложились таким роковым образом, что, давая Генрику великолепную возможность влюбиться, они отняли у него возможность быстро обнаружить свою ошибку.

  — У вас нет такого чувства, будто вы оставляете своего несчастного ребенка на произвол судьбы? — спросил Генрик, когда Виктория поместила его в больницу в Миланувеке.

  Виктория улыбнулась.

  У нее было именно такое чувство, и это доставляло ей удивительную, неведомую ей раньше радость.       Она слегка похлопала Генрика по плечу.

  — Ну, ну, не капризничайте. Я несу за вас ответственность. В определенном смысле, разумеется. Доктор займется вами и решит, нужно ли вам лечиться дальше. Вы здесь пробудете всего несколько дней.

  — Несколько дней,— повторил Генрик язвительно.

  — Ничего не поделаешь,— сказала Виктория строго, но с улыбкой.

  Она знала, что помещать Генрика в больницу совершенно не нужно, но она ни за что не отказалась бы от этого нового, неизведанного чувства, которое Генрик определил как беспокойство о ребенке, брошенном на произвол судьбы.

  Нет. Это не большие муравьи, и они не говорят по-польски. И не мы к ним, а они к нам приезжают первые.

    Может быть, они немного похожи на людей, но несколько крупнее и с крыльями. Крылья эти не для того, чтобы летать, но зато они придают легкость их походке. Волосы у них льняные и гладкие, подстриженные спереди челкой, одеты они в грубые рубахи из дерюги, подпоясанные  красивым   голубым шнуром. Их речь состоит из музыкальных звуков. Наша буква соответствует у них ноте. Когда они разговаривают, кажется, что слышишь фугу Баха. После   их приезда в мире необычайно возросло значение музыкантов, так как только они могли служить переводчиками и преподавателями нового языка. Самый могущественный земной политический деятель оказывался совершенно бессильным, если не имел при себе какого-нибудь музыканта. Требовались именно   выдающиеся   музыканты, способные улавливать все нюансы,  чувствующие малейшую фальшь и дисгармонию. Один выдающийся политический деятель могущественной страны сказал:

  — Если бы я мог иметь при себе Баха! Я бы всем задал перцу.

  Марсиане уже давным-давно кружились над Землей, но все не решались приземлиться, так как земляне не пользуются в космосе хорошей репутацией. Иногда какой-нибудь смельчак-марсианин решался спрыгнуть с межпланетной повозки на Землю. Он легко парил среди полей, лугов и лесов, нараспев зовя людей, пока какой-нибудь мужичок не убивал выродка камнем. Отсюда, очевидно, и пошли всякие легенды об ангелах. Имеются также весьма убедительные данные, говорящие о том, что в знаменитом пястовском «пострижении» принимали участие именно марсиане.

  В настоящее время марсиане отважились произвести открыто массовую высадку на Землю, исходя из соображений, что земляне все-таки достигли какого-то уровня цивилизации и примут охотно и с благодарностью помощь и наставления существ, стоящих значительно выше их во всех отношениях.

  Так и произошло. Черпая данные из богатых исследований и достижений Марса как в области науки и культуры, так и в области общественной практики, пользуясь их непосредственной помощью и советами, веками мучавшимся землянам наконец удалось установить на своей планете мир, порядок, правосудие и общественное равноправие. Воцарилось неслыханное благоденствие и всеобщее счастье. Но внезапно что-то начало портиться, ясный горизонт межпланетной дружбы и солидарности покрылся тучами. Нашелся идеолог, который начал завоевывать все большее количество сторонников объявив, что все это земное счастье должно быть ликвидировано, так как оно достигнуто внеземными методами и на Земле оно недействительно. Конечно, воцарившееся в настоящее время счастье является идеалом, но нужно его уничтожить и создать заново правильным и не оскорбляющим гордость и достоинство землян способом.