Страница 26 из 31
А всем надоело. Когда интенсивность раздражения доведена до предела, на него не реагируют. Работницы завода, помним, кто они, усевшись кругом, разложили домино на покрытом вымпелом бесчувственном Софьином животе.
Ни в прошлом, ни в настоящем и ни в будущем Софья и Аристарх стелили постель. Она – в длинной ночной рубашке с длинными рыжими волосами на голове, он – в длинных семейных трусах с длинными рыжими волосами на ногах. Аристарх и раньше тяготел к аскетизму, когда изгонял злых духов и застилал мебель в квартире белым, кровать на ночь ставили в центре главного фабричного цеха на горки консервных банок. Стены и потолок цеха были из крепкого грязного стекла и ближе к вечеру растворялись в окружающей бесконечности. Перекрытия, трубы, балки, проволока, агрегаты, механизмы и конвейер будто продолжались вовне.
Софья разложила по конопатым плечам волосы, бережно расчесала каждую прядь, сняла парик, открыв лысину. Вытерев полотенцем пот на черепе. Палочкой с ватой она брала мазь из банки, густо увлажняла раздражение на черепе. На обильно смазанную на ночь голову Софья надела целлофановую шапочку. Парик висел на набалдашнике грядушки. Софья совсем приготовилась ко сну, когда неловким движением, локтем задела Аристарха, уже погружавшегося в сон. Аристарх вскочил ужаленный, инстинктивно двинул кулаком по воздуху, нечаянно попав Софье в глаз. Через мгновение у Софьи красовался красный фингал. Софья не визжала и не набрасывалась, лишь виновато улыбалась, понимая, что случившееся лишь досадное недоразумение. У Аристарха же после оплошности, покалечившей партнёршу, если вспомнить и истекший день, окончательно сдали нервы. Он взял с консервной банки таблетку снотворного. Проглотил накопившуюся слюну, скрестил по-турецки ноги, пару минут раскачивался взад вперёд, чтобы успокоиться, но затем эмбрионально скрючился, сделался по-настоящему жалким, залился детскими горючими слезами.
- Не плачь, маленький, - сказала Софья, достала сморщенную обвисшую грудь рожавшей женщины, сунула вялый сосок в рот Аристарху.
Аристарх жадно пил молоко, всё больше умиротворяясь, затихая. Сопя. Смешанная с молоком слюна текла по губе. Засыпая, Аристарх прикусил Софье грудь забытыми быть снятыми на ночь протезами.
- Э-э-э, не кусаться. – предупредила Софья.
- И зачем же ты лгала? – вяло, снова засыпая. Спрашивал Аристарх.
- Чего же я лгала?
- Что ты та Софья? Ты же другая.
- Отчего же, я - та.
- Та была великовозрастно невинна, и в публичном доме Борецкий должен был стать её первым мужчиной, где-то произошла подмена.
- Подмены не было.
- У рожавшей и нерожавшей женщины разная грудь. У девственниц не течёт молоко. Где твой ребёнок?
- Я – Дарья Ильинична Крутогорова, единственная женщина, которую любил покойный Борецкий.
- Как гордо и нагло! Борецкий должен был быть слеп, причём ещё тактильно, чтобы не заметить разницы.
- Он сразу узнал меня, ещё в парадной у Гели Гельфман, но делал вид, что мы не знакомы, чтобы спасти.
- А в публичном доме?
- Он притворился, что был пьян.
- Врёшь! У той, настоящей Второй Софьи там, - Аристарх указал на лоно, - должна находиться татуировка кодов, банковских шифров революционных вкладов. Давай посмотрим, если ты точно Вторая Софья, а не Третья.
- Я не Софья, Аристарх. Повторяю, я – Дарья Ильинична Крутогорова, возлюбленная Борецкого.
- А Софья?
- Софья – партийная кличка. Чтобы путать ищеек, ради конспирации существовала одна кличка – Софья.
- Вот уж мне про это не знать, двойнику Желябова!
- Ты не мог знать, потому что не Желябов был главный, то есть он был главным формально, лидером была Перовская. Она, а не Желябов, устроила убийство Царя. И Софья Перовская создала уникальную систему защиты, систему Софьи.
Софья особенно стремилась заманивать в сети организации женщин, похожих на неё. Перовская заманила и меня. Из Дарьи я превратилась в Софью.
- Подожди, но тогда после ареста и казни Софьи Перовской, уничтожения организации « Народной Воли», на сегодняшний день по показаниям Рысакова и других под следствием три тысячи человек, неизбежна борьба за лидерство между оставшимися Софьями. Самое важное, кто из вас Софий станет главной.
- Я одна главная. Я – Софья, бывшая Дарья.
- Нет. Ты не одна. Ты сама прекрасно знаешь. А третья? Вас как минимум двое. Ты знаешь о существовании, ненавидишь и смертельно боишься ту вторую или третью Софью, как хочешь её называй.
Глаза Софьи вспыхнули.
- И ты не та Софья, у которой на лоне знаки. Если ты Дарья Крутогорова, тебе нужны были шифры революционных сейфов, чтобы обрести состояние и выйти замуж за Борецкого, потому что богачу Хлебникову ты давала слово из-за денег, а не по любви. И вот возможно ты всё объяснила этому Хлебникову, он не решился тебя терзать, ты уговорила его не насиловать твою волю, а помочь безденежью. Пользуясь знакомствами Хлебникова, проникла в Кресты. Вы связали надзирательницу и захватили ту Софью, что на теле носила знаки. Чтобыло потом я не знаю. Скорее всего, вторая Софья как-то опять улизнула. В общем, там что-то произошло, для меня неизвестное, но хорошо известное тебе. В результате тебе опять пришлось скрываться, теперь на доставшейся мне в руководство фабрике. Борецкий выследил тебя. Ты окрутила его…
- Он и раньше был влюблён в меня!
- Борецкий погиб под прессом и мы имеем то, что имеем.
- И почему же, по-твоему, я в твоей постели?
Аристарх тяжело озлобленно дышал, беззвучно шевелил губами.
- Может, потому что я тебя люблю, извращенец? Или мне спать негде?
- Где твой ребёнок? От кого он, от Борецкого или Хлебникова? – не слушая Софью, весь в себе допрашивал Аристарх.
- По крайне мере, не от тебя, уродливый… Посмотрись в зеркало. Ты сам двойник Борецкого.
Софья протянула Аристарху зеркало. Тот отшвырнул его, не глядя, отвернулся в пустоту цеха. Настала очередь Софьи поджать под себя ноги. Раскачиваясь, она запела арию из « Дочери фараона». Под кроватью пронеслись сначала крысы, потом кошки.
- А ты думаешь легко построить идеальное общество на рыбной фабрике?
Певшая Софья сочла вопрос Истомина риторическим.
Валерий на какое-то время потерял преследуемого из виду. Перед ним в светлом просторном коридоре с колоннами предстал ряд белых дверей. Молодой человек в белом блейзере мог скрыться за любой. Валерий рванул за ручку первую попавшуюся дверь. Она вела в залы Эрмитажа. Валерий нырнул туда. Посетителей было немного, и Валерий побежал по залам, разыскивая скрывавшегося. Он пробежал с десяток залов. Голландцы сменились испанцами, испанцы англичанами. Открыв высокую дверь, Валерий оказался на лестнице Александра. Здесь стояли фигуры Торвальдсена и копии греческих оригиналов. У одной из скульптур он схватил за рукав и развернул к себе молодого человека. Тот был очень похож на него самого, исключая разницу в возрасте.
- Ну и что ты на это скажешь? – спросил Валерий.
В глазах молодого человека на мгновение мелькнул страх, больше - замешательство.
- А что я должен сказать?
- Ты знаешь, что я имею в виду.
- Если ты про инсценировку моей смерти, то это идея мамы и сестры. Я был против.
- Зачем вы это сделали?
- Ну… все видели твою отрешённость, что тебе не до семьи. Ты жил какой-то своей, наверное, интересной, но узкой, эгоистической, лишь для себя жизнью. И мы после долгих дебатов, тут было за и против, задумали проучить тебя. Может быть моя мнимая смерть, похороны всколыхнут тебя, заставят быть чутче, внимательнее ко мне, сестре, маме. Ты же вечно в расследованиях, тете нет дела до нас. Мы хотели, чтобы ты провёл расследование в своей собственной семье. Ты всё принял за чистую монету, ни о чём не догадывался, регулярно приносил на мою могилу цветы. Меня же якобы похоронили, когда ты был в командировке. Лучше и внимательнее после моей смерти ты не стал…