Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 31

В коридоре визжали. Пробираясь между плеч, спин и колясок больных, возвращавшихся с завтрака, Валерий  видел впереди себя то появлявшийся то исчезавший белый халат. Вот из-за поворота вышла группа студентов, и халат затерялся в толпе. Валерий опрокинул тележку с лекарствами, отодвинул полную медсестру, выскочил в поперечный коридор, соединявший два здания, новое и старое.  Коридор был пуст. Валерий повернул к тому месту, где последний раз видел белый халат,  принадлежавший, по его мнению, стрелявшему.   Он открывал одну за другой двери, попадавшиеся на пути. Везде его встречало безразличие или недоумение. Врачи, занятые заполнением историй болезни, памятками в процедурных листах, вскидывали удивлённые глаза, бросали недовольные беспокойством взгляды.  То строго. То кокетливо смотрели медсёстры, сортировавшие утренние порции лекарств и инъекций. Суматоха улеглась, и едва кто мог вспомнить её причину. Валерия принимали за одного из больных.

Валерий возвратился в палату. На кровати рядом с мёртвым киллером сидел Дик. Он вытирал носовым платком багровое потное лицо, уголки слезящихся глаз.

- Это была женщина, молодая девушка, блондинка. Я не уверен, что она была не в парике. Она вошла с капельницей, будто поменять…Внезапно из-под полы халата выхватила пистолет, выстрелила два раза мне в лицо, потом тому в грудь.… В меня промахнулась, а в него…

Валерий сел на кровать рядом с Диком и трупом, провёл ладонью перед глазами киллера. Зрачки на свет не реагировали. Валерий понюхал воздух.

- Дик, девушка не промахнулась. Тебе повезло, что она в тебя выстрелила два, а не три  раза. Первые два заряда были с перцем, остальные - боевые.

В палату вошёл молодой сотрудник. К груди он прижимал бутылки с водой и пакет с беляшами.

- Я батарейки купил, - сказал он.

Из расспросов юного сотрудника Валерий узнал, что киллер перед гибелью успел сообщить следующее. Операцией по устранению Царя Липецкого руководила женщина. Вела она себя осторожно, на общей « стрелке» появилась лишь раз, конкретно описать её киллер не мог. Подробную информацию он собирался дать в обмен на гарантии безопасности, снижение срока возможного наказания и перевод денег, которые он получил за участие в убийстве, с его  счета на банковский счёт матери.

Офицеры не пришли  в ту ночь. Не пришли они и в следующую. Трое суток их продержали в дежурстве из-за убийства Государя. Только когда основные злоумышленники были задержаны, и один из них, Рысаков, начал давать показания, называя товарищей, помогая следствию распутывать слаженную сеть конспирации, офицеров усиления распустили, оставив на службе обычное количество. Третье отделение по причине  ли скорби по усопшему правителю, по поводу ли  радости по восшествию нового государя, от которого ожидали, как водится на Руси, жёсткой руки и наведения порядка, сопровождаемых повышением жалованья жандармам, просто так ли от безделья – загуляло. Офицеры пили в трактирах, пили дома. Разгульные толпы наполняли сомнительные и дозволенные публичные дома.  Дом баронессы Элизабет фон Гроденберг открыл двери. Предоставив празднично украшенный зал для всех способных платить.

Наряженная в белое атласное платье, с пунцовыми розами по подолу и груди, алым бантом на шее, россыпью фальшивых брильянтов в высокой причёске, Софья сидела на стуле среди других проституток, с ужасом ожидая, что её выберет кто-нибудь из куражащихся полицейских.  Веселье принимало всё более болезненную форму. Шампанское и водка лились рекой. Непрерывно поднимались тосты  за Александра Александровича, великих князей и полицию.  Едва стоявший на ногах безусый поручик  прокричал про судьбоносность русского народа. Майор с бакенбардами почти кулаками играл польку на белом фортепиано. Капитан-малоросс плясал под польку гопака.  Офицеры выбирали проституток, поили их, тащили на танец, не стесняясь друг друга, отпускали сальности, пощипывая девиц за зады, вели по винтовой лестнице на второй этаж в номера. У лестницы вертелась расфуфыренная баронесса Гроденберг в лиловом платье, огненном парике, серьгами как у цыганки, с копейку мушкой у рта. Баронесса выдавала ключи от комнат и собирала плату. Незаплативший в рай не допускался.

Ужасу Софьи не стало предела, её выбрал  бывший в публичном доме тот самый офицер, что проводил обыск  у Гели Гельфман. Софья его узнала сразу, как он вошёл. Она всячески отворачивалась, прикрываясь веером, чтобы не встретиться с офицером глазами. Он же не обращал на неё никакого внимания. Разговаривал с офицерами, смеялся, много пил. Ещё когда он вошёл в компании товарищей, Софья заметила, как он хмелён. После добавленных нескольких рюмок взгляд его сделался совершенно мутным, и он вряд ли что уже соображал отчётливо. Выбор им Софьи произошёл случайно. Товарищ офицера, полный коротконогий с залысинками капитан лет тридцати пяти, схватил Лизу из Рязани, сидевшую в голубом платье рядом с Софьей, пустил Лизе леща и указуя на Софью крикнул сослуживцу:

- А ты бери эту! Держи, а то убежит!

Офицер, не глядя, схватил за платье Софью и поволок наверх за собой. Баронесса у лестницы успела снять с обоих товарищей плату. Хитро подмигнув Софье, она высказалась аллегорически:

-  Сегодня рухнут мосты!





Но прежде рухнули не мосты, а сам жандармский офицер. Едва войдя в комнату, он упал на постель и пару минут лежал без движения. Хмель одолел его, Софья решила, что он уснул. Не тут-то было. Офицер зашевелил ногой, потом рукой, приподнялся и тупо посмотрел на Софью, расположившуюся на оттоманке у туалетного столика.

- А-а-а…- невнятно бормотал офицер. Он встал, схватил Софью за талию и повалил на кровать. Чувства Софьи бушевали, она искала глазами подсвечник, чтобы ударить офицера.

Офицер выпрямился, сел на кровати подле Софьи, стал раскачиваться так, что заскрипели пружины.

- Вот видишь, я пьян, и ты думаешь, я пьян, - тяжело заговорил он. – Но я не так пьян, чтобы не понимать… Ты полагаешь, я пьян из-за.. каких-то государственных причин, Государя…- последовал выразительный жест, - а его сына… - офицер поднял указательный палец вверх, хрипло засмеялся и стиснул талию Софьи до боли. – Нет! Меня бросила любимая женщина. Ты знаешь, как больно, неприятно, когда тебя бросает любимый человек? Ты, проститутка?! Ты торгуешь собой, тебе может всё равно, а у меня душа болит. Не за Россию, чёрт с ней, а за любимую женщину. Она вот такая, как ты. У неё есть руки, ноги, грудь. Лицо, и там, - офицер провёл влажной ладонью по подолу Софьиного платья, - всё как у тебя, и других. Различие, как говорится, в нюансах. Парле франсе? И всё-таки, она любимая, а ты так. Ты можешь полюбить меня, стать мне верной, а я одно буду любить ту, которая отказала. Она выбрала барона, ей маменька сказала, а меня – к чёрту! Я был не прав, я напивался, но я пил меньше, чем буду пить сейчас. Я был груб, я назвал её…сукой. Я. Русский офицер, дворянин, небедный, нет, назвал любимую сукой и …ударил, да, потому что любил, а она меня нет. Она играла мной, требовала подарков, которые не ценила… И я отвергнут. Что делать мне? Застрелиться? – офицер неслушающимися пальцами неловко вынул из кобуры револьвер и бросил рядом на постель, - или жить так, без любви?  - офицер  захныкал, заплакал, уткнув лицо в ладони. – Я турок не боялся, а теперь плачу из-за женщины. Так обидно…

- Мне кажется, что ты плачешь не оттого, что любил, а от оскорблённого самолюбия, - нерешительно подала голос Софья. Момент близости отдалился, и она осмелела.

- Какая разница? Когда любишь не всё ли равно, что в основе любви, любовь, ненависть или честолюбие? У тебя нет шампанского?

- Тебе не нужно больше пить, ты итак пьян.

- Ты ещё не видела меня пьяного… Дай мне воды.

Софья налила из графина воды. Офицер пил, проливая себе на грудь.

- Тебя как звать?

- Марина.

- Марина, будем веселиться!! – офицер вскочил с постели, насколько это способен сделать чрезмерно выпивший, потащил Софью в какой-то дикой несуразной пляске вокруг кровати, занимавшей середину комнаты. Офицер притопывал, вёл себя как маленький ребёнок, скачущий у ёлки. Софья мягко сопротивлялась. Период возбуждения кончился, офицер снова упал на кровать, и уснул теперь уже надолго. Софья села в кресло у окна. Она смотрела на спящего, всё более проникаясь к нему отвращением. Нет, она не готова, отдать офицеру свою честь.