Страница 168 из 228
никакого наступления немцев действительно не произошло, значит, подсказка какого-то
“германского офицера из ставки” носила и на самом деле провокационный характер. Подумать
только, какой же офицер из ставки будет делиться с советским военно-морским атташе о дне
выступления Германии на СССР? Уму непостижимо! Но главное, в чем заключалась цель
немецкого офицера, так это в привлечении нашего внимания, будто немцы собираются начать
нападение “через Финляндию, Прибалтику и Румынию”, и желание их направить нашу
подготовку “по этому руслу”, как показала практика, было явно провокационным.
Важным мне кажется другое. Независимо от того, что говорят немцы, угроза войны была
налицо, и подготовку к ней следовало вести независимо от различных противоречивых
сведений.
И самым важным в тех условиях я считаю то, что Главный морской штаб добивался
повышения готовности флотов, о чем мной и сказано в своем месте.
А когда в июне опасность войны стала более реальной, мы руководствовались прежде
всего фактами и учитывали возможность внезапного нападения.
Итак, в начале мая я считал сведения, полученные М.А. Воронцовым от немецкого
офицера, недостоверными и даже провокационными. Это было обоснованно и в последующем
подтвердилось фактами: немцы не выступили 14 мая и никогда не планировали наступление
через Финляндию.
Смысл подкинутого сообщения этого немца заключался в том, чтобы отвлечь внимание от
основного направления — на Москву.
Эти “сведения” от немецкого офицера в те дни мне напоминали разговор японского
военно-морского атташе в Москве Ямагути о том, что Гитлер собирается наступать куда-то “на
восток” через проливы Босфор и Дарданеллы. Было это в конце января 1941 г. Можно
допустить, что управляемые из одного центра разведчики оберегали секретность главного
направления на Москву и наивно пытались внушить нам по разным каналам, что Германия
собирается воевать либо на Крайнем Севере, либо на Юге.
Думается, в эти последние предвоенные месяцы немцы уже не рассчитывали на полную
секретность своей подготовки к нападению на СССР и считали реальным лишь ввести наше
руководство в заблуждение о направлении основного удара.
В вероятности и даже, пожалуй, неизбежности скорого нападения я окончательно
убедился в середине июня, когда график посещения наших портов немецкими транспортами
показывал, с какой закономерностью кривая количества транспортов идет к нулю. Я хорошо
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
304
запомнил, как обменялся мнением по этому поводу и своими опасениями с А.И. Микояном
(ведь дело шло о транспортах, которыми он тогда ведал), а он мне ответил, что это невероятно.
Это, конечно, не его личное мнение. Но такое мнение я слышал в это время и от А.А. Жданова.
Нападение Германии на СССР считалось невероятным. Исходило оно, бесспорно, от Сталина и
было в известной степени логично. Разве можно было ожидать, что немцы откроют “второй
фронт” и не прислушаются к советам покойного “железного канцлера” Бисмарка?
Но в ходе войны не всегда политики управляют событиями, а нередко и сами находятся у
них в плену.
Для первой половины мая неверие в скорую войну еще как-то объяснимо. Но, к
сожалению, оно продолжалось до самых последних мирных дней. И только днем 21 июня в
настроении Сталина произошел коренной перелом: под тяжестью фактов он признал
возможным скорое нападение немцев и стал отдавать приказания в этом направлении».
Адмирал опять либо лукавит, либо просто не знает (что вряд ли), что в западные округа
ушли еще 11—14 июня директивы НКО и ГШ о фактическом выполнении планов прикрытия —
«вывести глубинные дивизии в районы, предусмотренные планом прикрытия». Что на языке
военных означает — именно при угрозе войны такие выводы войск в эти районы допускаются.
Также, похоже, адмирал не знает, что, начиная с 11 июня, после того как Гитлер подписал
приказ вермахту о нападении на СССР с 22 июня, донесения о точной дате нападения по
различным каналам (от разведок различных ведомств до особенно пограничников) пошли
валом, и на сегодня опубликовано с полсотни подобных фактов…
«Мое убеждение, что сведения, полученные нашим военно-морским атташе в Германии
М.А. Воронцовым, носят провокационный характер, Г.К. Жуков считает, видимо, ошибочным. Я
и сам писал об этом в книге “Накануне”. Однако нельзя не считаться и с тем, что Главный
морской штаб и нарком ВМФ не имели доступа ко всем сведениям, получаемым Генштабом по
линии Разведывательного управления».
Хитрая оговорка, в случае чего — какой с адмирала спрос за его высказывания, если ему
«не докладывали данные разведки» по событиям перед 22 июня.
Хотя тут он прав: на начало мая его реакция на донесение Воронцова была вполне верной.
«Большое количество самой различной информации о вероятности нападения Германии,
начиная от Зорге и кончая отдельными перебежчиками на западных границах,
концентрировалось в Генштабе, там анализировалось, и поэтому только там могли быть
сделаны правильные выводы.
Это, конечно, была дезинформация. Уже после войны я случайно натолкнулся на
материал из немецких источников. По нему видно, что наш военно-морской атташе в Берлине
М.А. Воронцов был включен в список лиц, подлежащих дезинформационной обработке.
Оказывается, его приглашал адмирал Редер и тоже клонил свою речь к возможному
наступлению Германии на восточные владения Англии. Это было уже в период активной
подготовки операции “Бapбapocca”, и М.А. Воронцов, к его чести, на удочку не попался. Значит,
в эту же дуду играл и японский военно-морской атташе…»
А вот какие воспоминания Н.Г. Кузнецова выложил у себя на сайте «резунист» К.
Закорецкий. Из воспоминаний Наркома ВМФ Кузнецова Н.Г., написанных им в ноябре 1963 г.
и опубликованных в книге «Оборона Ленинграда, 1941—1944. Воспоминания и дневники
участников», с предисловием Маршала Советского Союза М.В. Захарова (Л.: Наука, 1968, с. 224
—227. Сдано в набор 18/VII 1965 г. Подписано к печати 17/VI 1968 г. РИСО АН СССР. Тираж 14
500. Цена 3 р. 33 к.).
Эти воспоминания, достаточно существенно отличающиеся от того, что позже адмирал
напишет в «официальных» мемуарах, уже разбирались в «Адвокатах Гитлера», но стоит их
привести еще раз и разобрать.
«Позволю себе рассказать о любопытном разговоре, возникшем у меня с нашим
военно-морским атташе в Берлине М.А. Воронцовым. После его телеграммы о возможности
войны и подробного доклада начальнику Главного морского штаба Воронцов был вызван в
Москву».
Эту телеграмму капитан 1-го ранга Воронцов отправил в Москву 17 июня 1941 года. В
ней он указал и дату нападения, 22 июня, и даже время — 3.00. Об этом подробно пишет А.
Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»
305
Мартиросян в своем исследовании событий вокруг 22 июня. После этой телеграммы Воронцов
тут же был отозван в Москву, а 18 июня вдоль границы ЗапОВО был совершен облет на У-2
командиром 48-й авиадивизии генералом Захаровым с целью оценки немецких войск. И 18-го
же Молотов просит встречи с Гитлером, о чем написал Гальдер в своем служебном дневнике 20
июня.
«Прибыл он около 18 часов 21 июня. В 21 час был назначен его доклад мне. Он подробно
в течение 40—45 минут докладывал мне свои соображения. “Так что — это война?” — спросил
я его. “Да, это война”, — ответил Воронцов. Несколько минут прошло в молчании, потом
пришли к заключению, что нужно переходить на оперативную готовность номер 1. Однако
сомнения и колебания отняли у нас известное время, и приведение флотов в готовность номер 1
состоялось уже после вызова меня в 23 часа к маршалу С.К. Тимошенко…