Сталин. Большая книга о нем

мировой войне. В 1942 г. был тяжело ранен во время Новороссийской операции, потерял ногу.

По воспоминаниям современников, Сталин отзывался об Исакове так: «Умница, без ноги, но с

головой».

К. Симонов начинает свой рассказ так:

«Человек, рассказывавший мне все это, стремился быть предельно объективным,

стремился рассказать о разных чертах Сталина — и привлекавших, и отталкивавших.

Воспоминания касались главным образом предвоенных лет, отчасти военных. Буду приводить

их так, как запомнил, не соблюдая последовательности». Далее следуют воспоминания И.С.

Искакова.

По всей видимости, это было вскоре после убийства Кирова. В то время военный состоял

в одной из комиссий, связанных с крупным строительством. Заседания этой комиссии

происходили регулярно каждую неделю — иногда в кабинете у Сталина, иногда в других

местах. После таких заседаний бывали иногда ужины в довольно узком кругу или смотрели

кино, тоже в довольно узком кругу. Смотрели и одновременно выпивали и закусывали.

В тот раз ужин происходил в одной из нижних комнат: довольно узкий зал, сравнительно

небольшой, заставленный со всех сторон книжными шкафами. А к этому залу от кабинета, где

все заседали, вели довольно длинные переходы с несколькими поворотами. На всех этих

переходах, на каждом повороте стояли часовые — не часовые, а дежурные офицеры НКВД.

К. Симонов пишет со слов очевидца: «Помню, после заседания пришли мы в этот зал, и,

еще не садясь за стол, Сталин вдруг сказал: «Заметили, сколько их там стоит? Идешь каждый

раз по коридору и думаешь: кто из них? Если вот этот, то будет стрелять в спину, а если

завернешь за угол, то следующий будет стрелять в лицо. Вот так идешь мимо них по коридору и

думаешь…»

Я, как и все, слушал это в молчании. Тогда этот случай меня потряс. Сейчас, спустя много

лет, он мне кое-что, пожалуй, объясняет в жизни и поведении Сталина, не все, конечно, но

кое-что».

Был и другой случай. И. Исаков вернулся из поездки на Север. Там строили один военный

объект, крупное предприятие. А дорога к этому объекту никуда не годилась. Сначала там через

болото провели шоссе, которое было, как подушка, и все шевелилось, когда проезжали машины,

а потом, чтобы ускорить дело, не закончив строительство железной дороги, просто положили на

это шоссе сверху железнодорожное полотно. Часть пути приходилось ехать на машинах, часть

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

223

на дрезинах или на железнодорожном составе, который состоял всего из двух грузовых вагонов.

Исаков был в составе комиссии, в которую входили представители разных ведомств.

Руководитель комиссии не имел касательства к Наркомату путей сообщения, поэтому не был

заинтересован в дороге. Несмотря на возражения военного, в докладе Сталину он указал, что

все хорошо, все в порядке, и формально был прав, потому что по линии объекта, находившегося

непосредственно в его подчинении, все действительно было в порядке, а о дороге он даже не

заикнулся. Тогда И. Исаков попросил слова и, горячась, сказал об этой железнодорожной ветке,

о том, что это не лезет ни в какие ворота, что таким образом никто ничего не построит и что

вообще эта накладка железнодорожных путей на шоссе, причем единственное, — не что иное,

как вредительство. Тогда «вредительство» относилось к терминологии, можно сказать, модной,

бывшей в ходу, и было употреблено именно это выражение.

Сталин дослушал до конца, потом сказал спокойно: «Вы довольно убедительно, товарищ

(он назвал фамилию), проанализировали состояние дела. Действительно, объективно говоря, эта

дорога в таком виде, в каком она сейчас есть, не что иное, как вредительство. Но прежде всего

тут надо выяснить, кто вредитель? Я — вредитель. Я дал указание построить эту дорогу.

Доложили мне, что другого выхода нет, что это ускорит темпы, подробностей не доложили,

доложили в общих чертах. Я согласился для ускорения темпов. Так что вредитель в данном

случае я. Восстановим истину. А теперь давайте принимать решение, как быть в дальнейшем».

Это был один из многих случаев, когда он демонстрировал и чувство юмора, в высшей

степени ему свойственное, очень своеобразного юмора, и в общем-то способность сказать о

своей ошибке или заблуждении, сказать самому.

Как вел свои заседания Сталин? Надо сказать, что он вел заседания по принципу

классических военных советов. Очень внимательно, неторопливо, не прерывая, не сбивая,

выслушивал всех. Причем старался дать слово примерно в порядке старшинства, так, чтобы

высказанное предыдущим не сдерживало последующего. И только в конце, выловив все

существенное из того, что говорилось, отметя крайности, взяв полезное из разных точек зрения,

делал резюме, подводил итоги. Так было в тех случаях, когда он не становился на совершенно

определенную точку зрения с самого начала. Речь идет в данном случае, разумеется, о вопросах

военных, технических и военных, а не общеполитических.

Когда же у него было ощущение предварительное, что вопрос в генеральном направлении

нужно решить таким, а не иным образом, — это называлось «подготовить вопрос», так, кстати,

и до сих пор называется, — он вызывал двух-трех человек и рекомендовал им выступить в

определенном направлении. И людям, которые уже не по первому разу присутствовали на таких

заседаниях, было по выступлениям этих людей ясно, куда клонится дело. Но и при таких

обсуждениях тем не менее он не торопился, не обрывал и не мешал высказать иные точки

зрения, которые иногда какими-то своими частностями, сторонами попадали в орбиту его

зрения и входили в последующие его резюме и выработанные на их основе резолюции, то есть

учитывались тоже, несмотря на предрешенность, — в какой-то мере, конечно.

И.С. Исаков припомнил еще одну историю:

«Это было тоже в середине тридцатых годов. Не помню, кажется, это было после парада 1

Мая, когда принимались участники парада. Ну, это так называется «участники парада», это

были не командиры дивизий и полков, прошедших на параде, а верхушка командования. Не

помню уже точно, в каком году это было, но помню, что в этот раз зашла речь о скорейшем

развертывании строительства Тихоокеанского флота, а я по своей специальности был в какой-то

мере причастен к этим проблемам. Был ужин. За ужином во главе стола сидел Сталин, и рядом с

ним сидел Жданов. Жданов вел стол, а Сталин ему довольно явственно подсказывал, за кого и

когда пить и о ком (в известной мере) даже что говорить.

Уже довольно много выпили. А я, хотя вообще умею хорошо пить и никогда пьян не

бываю, на этот раз вдруг почему-то очень крепко выпил. И понимая, что очень крепко выпил,

всю энергию употреблял на то, чтобы держаться, чтобы со стороны не было заметно.

Однако когда Сталин, вернее, Жданов по подсказке Сталина и притом в обход моего

прямого начальства, сидевшего рядом со мной, за которого еще не пили, поднял тост за меня, я

в ответ встал и тоже выпил. Все уже стали вставать из-за столов, все смешалось, и я подошел к

Сталину. Меня просто потянуло к нему, я подошел к нему и сказал:

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

224

— Товарищ Сталин! Наш Тихоокеанский флот в мышеловке. Это все не годится. Он в

мышеловке. Надо решать вопрос по-другому.

И взял его под руку и повел к громадной карте, которая висела как раз напротив того

места, где я сидел за столом. Видимо, эта карта Дальневосточного театра и навела меня на эту

пьяную мысль: именно сейчас доказать Сталину необходимость решения некоторых проблем,

связанных со строительством Тихоокеанского флота. Я подвел его к карте и стал ему