Сталин. Большая книга о нем

о чем расспрашивать, все уже укладывались спать, когда прозвучали слова прощальных

приветствий, которыми обменялся Coco с отцом и мамой.

Чуть ниже А.С. Аллилуева вспоминает: «Через несколько дней Сила опять зашел к нам.

Все были дома. Сила был невесел и озабочен.

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

215

— Арестовали, — ответил Сила на общий безмолвный вопрос.

Подробно о том, что произошло в эти дни, мы узнали потом от Сталина, из рассказов

Силы и папы. Вот как все это было.

Накануне Сталин приехал в Питер. Было хмурое, дождливое утро. Он вышел с

Николаевского вокзала и решил побродить по городу. В Питере были друзья, кто-нибудь может

встретиться на улице. Это безопасней, чем искать по адресам.

Под дождем он проходил весь день. Вечером опять вышел на Невский.

Толпа на Невском редела. Гасли огни реклам, реже мчались лихачи, когда он уже третий

или четвертый раз от Литейного поднимался к Фонтанке. И только тогда на одном из прохожих

остановился его внимательный взгляд. Он пошел следом и чуть слышно произнес приветствие.

Сила Тодрия — он возвращался после работы из типографии — едва не вскрикнул, но Coco

сказал:

— Идем, идем. — И вместе они зашагали дальше.

— Очень опасно, — говорил Сталину Сила. — После убийства Столыпина вся полиция

на ногах. Ворота и подъезды в двенадцать запирают… Придется будить дворника, показывать

паспорт. Хозяева в квартире боятся всего подозрительного.

— Поищем меблированные комнаты… где-нибудь недалеко, — предложил Сталин».

В этих меблированных комнатах на Гончарной Сталину отвели номер. Швейцар с

подозрением оглядел его, повертел в руках паспорт, в котором он значился Петром

Алексеевичем Чижиковым.

Как и договорились, утром Сила уже был у него. Вышли и вместе направились к

Сампсониевскому. Они не заметили, что шли не одни. Двое шпиков, которых отец А.С.

Аллилуевой потом увидел около дома, шли следом.

Тогда Сталину удалось ускользнуть от них. Монтер Забелин, с которым он ушел, провел

его закоулками к себе в Лесной. Сталин переночевал там, а днем он ухитрился повидаться с

нужными людьми, вечером же, чтобы не подводить товарищей, пошел опять на Гончарную, в

меблированные комнаты. На рассвете его разбудил громкий стук. Сталин возмутился — дескать,

что же это такое, не дают спать. Из коридора ультимативно потребовали, чтобы он открыл

дверь. Это была полиция. Так его арестовали.

Когда семья А. Аллилуевой лучше узнала Coco, когда все неоднократно видели его и

говорили с ним, тогда всем еще интереснее стало слушать рассказы товарищей о нем. А

говорили о нем всегда так, что все понимали: Coco был одним из самых главных, самых

неустрашимых революционеров. Сила, например, рассказывал, что в Батуме, где Coco вывел

рабочих на уличную демонстрацию, его прозвали «Коба», что по-турецки означает

«неустрашимый». И так это слово — Коба — осталось его знаменитым прозвищем.

Сила Тодрия всегда говорил, что полиции никогда не удавалось удержать Кобу в ссылках.

И Коба бежал в 1903 году. В 1909 году, летом, опять бежал из Сольвычегодска.

Потом он опять появился в Питере. Отец Анны Сергеевны рассказывал, что Coco перед

бегством написал ему, спрашивал питерский адрес семьи. Он немедленно ответил подробно, где

всех найти, — семья жила тогда на углу Глазовой и Боровой.

Обратимся вновь к первоисточнику: «Уже летом, — мы с мамой жили тогда за городом, в

деревне, — папа шел по Литейному. Серенький летний питерский день, деловая уличная

сутолока, громыхающие трамваи, спешащие куда-то прохожие, — папа шел в толпе, ни на кого

не оглядываясь. И вдруг кто-то пересекает ему дорогу. Папа недовольно поднял глаза на

прохожего — и не сразу нашел нужные слова. Спокойно, чуть насмешливо улыбаясь, перед ним

стоял Coco.

Они пошли рядом, и Coco говорил:

— Два раза заходил к вам на квартиру, никого не застал. Подумал, может, встречу на

улице, и вот вижу — навстречу шагаешь…

Куда же идти? «Он был бледный, утомленный, — говорил отец. — Я понимал: ему надо

дать возможность отдохнуть…»

И сразу отца осенила мысль: «Ямка!» «Ямка» была совсем рядом. Они в несколько минут

прошли путь до Колобовского дома. Конон был у себя. Не надо было ничего ему объяснять.

Дядя Конон посмотрел на отца, на гостя, которого он привел, и сейчас же стал собирать на стол.

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

216

Потом Сталина уложили на кровать за ситцевой занавеской и стали совещаться, как быть

дальше.

— Лучше бы свести товарища к Кузьме, в кавалергардские казармы, — сказал Конон, — а

то ненароком околоточный заглянет, пожалуй, усомнится, что товарищ — земляк, со

Смоленщины…

Сталина вечером проводили в казармы кавалергардов. Там, во флигелечке вольнонаемных

служащих, Кузьма Демьянович занимал две обособленные комнатки. Семейство его было в

деревне, в комнатах оставался только родственник, молодой паренек.

В этом флигеле, рядом с казармами, рядом с Таврическим садом, куда то и дело

подкатывали пролетки с придворными офицерами, Сталин прожил около двух недель».

Довольно часто он наведывался в город, виделся с товарищами. Под взглядами

казарменных часовых спокойно проходил, прижимая локтем домовую книгу кавалергардских

казарм.

Отец Анны Сергеевны рассказывал и еще об одной встрече с Кобой в Баку в 1907 году.

Коба приехал с Лондонского съезда. Отца тогда арестовали вместе с бакинским комитетом

партии. Улик против него не было, поэтому выпустили на поруки. Это был седьмой арест, и

товарищи советовали отцу скрыться от полиции.

В низеньком глиняном татарском домике на Баилове мысе, где у хозяина-тюрка Сталин

снимал комнату, отец беседовал с Кобой о своих делах, советовался, как быть. Отец

рассказывал, что по приглашению Красина хочет с паспортом товарища Руденко уехать в Питер.

Коба спросил, как предполагает отец добраться до Питера, и вообще что думает предпринять

дальше.

В конце беседы Сталин заключил, что мужчине необходимо ехать. Он пожелал удачи в

дороге и дал ему деньги. Как ни пытался революционер отказаться от них, Coco твердо и

спокойно настаивал, говоря о том, что глава большой семьи должен помогать своим детям.

* * *

Так вспоминает А.С. Аллилуева о прогулке в санях: «Зима этого года запомнилась мне

снежными сугробами, морозами, ледяной санной дорожкой. В феврале, когда наступила

Масленица, выехали на улицы украшенные лентами, звенящие колокольчиками и бубенцами

низкие финские саночки.

— Садись, прокачу на вейке! — зазывали кучера-финны, взмахивая кнутами.

Коренастые лошадки, потряхивая заплетенными гривами, несли по укатанной дорожке

смеющихся седоков.

— А ну, кто хочет прокатиться на вейке? Живо одевайтесь, поедем сейчас же!

Мы все вскочили с радостными восклицаниями. Только что из окна мы любовались

проносившимися мимо санками — и вдруг нам предлагают прокатиться на них. И кто

приглашает — Коба, Coco! В этот приезд свой в Питер он уже не в первый раз заходит к нам.

Мы теперь знаем Coco ближе. Знаем, что он умеет быть простым и веселым и что, обычно

молчаливый и сдержанный, он часто по-молодому смеется и шутит, рассказывает забавные

истории. Он любит подмечать смешные черточки у людей и передает их так, что, слушая, люди

хохочут.

— Все, все одевайтесь!.. Все поедем, — торопит Coco.

Я, Федя, Надя, наша работница Феня, — мы все бросаемся к шубам, сбегаем вниз. Coco

подзывает кучера.

— Прокатишь!..

Мы рассаживаемся в санках. Каждое слово вызывает смех. Coco хохочет с нами: и над

тем, как расхваливает заморенную лошаденку наш возница, и над тем, как мы визжим при