Через двадцать лет

Абрахам, не слушая разъяснения, сгрёб дочь в охапку и обнял, крепко-крепко. Инструмент и бутерброд пришлось подвинуть, но молодая музыкантша особо не возражала.

- Как дела? Всё хорошо?

- Всё прекрасно, пап. Слушай, ты чего? Мы же недавно с тобой и Клайвом общались в видеочате – ты вроде ещё был не в духе и уставший…

Забыв, что и сейчас не на пределе бодрости, Эйб качнул головой.

- Мои друзья с неприятностями столкнулись, но это – уже пройденный этап.

- Точно?

- Точно.

Рэйчел Дженнингс, как истинный оркестрант, совмещавшая несколько дел одновременно, перехватила флейту поудобнее, прикончила бутерброд, и погладила отцовское плечо.

- Вот и прекрасно. Между прочим, я ужасно соскучилась, мотаясь по штатам. Через две недели ехать в Мексику, и там, возможно, мы пересечёмся с мамой, а пока вот с тобой удалось… Тут ничего интересного не происходило?

Мужчина рассмеялся, не зная, подходит ли история двенадцати лет и нескольких сложных семейных эпизодов под определение «интересное».

- В двух словах и не расскажешь, - вздохнул он, слегка отстраняясь, - пойдём-ка, сделаем чаю и тогда уж нормально пообщаемся.

* * *

И хотел бы Алекс сказать, что пробуждение принесло лишь пару конструктивных идей для монолога, да незначительное волнение, но это было не так. Вначале он понял, что на него кто-то смотрит, потом – что смотрит пристально… А потом глаза открылись, и прямо по курсу обнаружилось взволнованное женское лицо.

- Джимми?

- Луиза?

Наверное, зарождалась традиция – просыпаться в отголосках прошлого. Мать Эрики сидела возле его кровати и явно находилась в лёгкой степени шока. Или не очень лёгкой… За её спиной стоял Дэн, чья пантомима сигналила другу о предварительных результатах. За истёкшие минут десять, если верить сигналу, обмороков не случилось, а в ближайшие десять, возможно, и не предвиделось. Алекс нахмурился, гадая, сколько баллов уготовано его «буре» – по крайней мере, Луиза в палате без надуманной компании…

- Ну, я подежурю снаружи, - громко оповестил Дэн, уловивший правильность момента. Подойдя к соседней кровати, он наклонился и шепнул что-то на ухо девушке. А может, просто поцеловал. Эрика, тоже не спавшая, поймала руку любимого на секунду, а затем вздохнула, провожая его взглядом.

Дверь закрылась, и повисла напряжённая тишина.

- Доброе утро, пап.

- Доброе, - отозвался Алекс, улыбаясь. Последнее слово позволило думать, что разговор накануне не пригрезился, а был настоящим. Женщина, сидевшая рядом, прижала руки к груди – ладони будто считывали удары неугомонного сердца.

- Прости, пожалуйста, Луиза. И здравствуй.

- Здравствуй, - повторила та, переводя испуганный взгляд с дочери на режиссёра, - Дэниел сказал мне насчёт Эрики… Что её спас друг… Что вы…

Не договорив, она уронила одну руку на колени и накрыла другой.

- Как вы… То есть, как это возможно? Я всё выслушала, но, боюсь, совершенно ничего не поняла, - призналась женщина. Она обращалась не к кому-то конкретному, а поочерёдно к обоим.

Справа заворочались, приходя на помощь.

- Мам, мы в порядке. Почти. И я его нашла. Мы встретились случайно, но я понятия не имела, что Алекс Гаррет – это Джимми Роджерс. Да, тебе ничего не говорили, но по другой причине, уж поверь… Всё вышло запутанно, и каждый из нас запутался.

- Дэн упоминал нападение…

- О да. На нас напали, и якобы не без причины…, - ища подходящие слова, Эрика повернулась к отцу, - теперь ты помогай…

Конструктивных идей у Алекса не прибавилось, но пора было сделать заключительный шаг и постараться донести накопившийся абсурд до Луизы, не внушив ей больше отвращения, чем уже есть. Режиссёр начал говорить, задаваясь вопросом, далеко ли завели Дэна его парламентёрские способности, а бывшую возлюбленную – телефонный звонок. То, что под пиджаком у неё ярко-красная водолазка, как в старые добрые времена, отметилось чисто машинально…

Луиза Рубинштейн (до чего странно прибавлять к ней эту фамилию!) мало изменилась за двадцать пять лет. Похожая причёска, тот же взгляд, наклон головы – нельзя не узнать. Закрыв глаза и прекратив извинительную речь, можно было бы представить, что… Нет, представлять он не собирался, но и не отрицал, что она классно выглядела. И не особо рассерженно. Скорее – сильно-сильно шокировано, со степенью осечка вышла. Поставив стул третьей вершиной треугольника, женщина села между кроватями, слушая сдвоенные объяснения. Дрожащие пальцы теребили рукава, а взгляд – Господи, сколько всего там было! – скользил по дочери и по человеку, которого Луиза уже не надеялась увидеть. Происходящее напоминало сдачу актёрского мастерства самому себе – Алекс говорил, отпуская фрагменты сложного красочного пазла. То, о чём никогда не знала Эрика… То, о чём понятия не имела её мать. Вот, не выдержав, последняя встала со стула, сложила руки на груди и прошлась по свободному участку палаты. За пальцами начали дрожать губы, вопросы то опережали повествование, то обрывались. Голову заполнили давно отторгнутые вещи… О чём Джимми Роджерс мечтал, сидя в переулке Брикброук? О ненависти? О браке возлюбленной? О семейном счастье Джульетты без Ромео?

Здорово, что обмороков нет. А не представлять давнюю встречу уже не получалось. Когда слова иссякали, Эрика приходила на помощь, возвращая от прошлого к настоящему: к знакомству, дружбе, театру и обнаруженной правде. К тому, во что потеряла веру, и что, под влиянием эмоций, открылось два дня назад.

Кошмар, по ощущениям-то минуло не меньше недели…

Луиза судорожно втянула воздух и провела рукой по лицу, избавляясь от выступивших слёз. Эрика снова завозилась на своём месте – она бы охотно улизнула вслед за Дэном, но ей такая возможность не предоставлялась. С другой стороны, для людей, которые только что прошлись по биографии режиссёра Гаррета, мисс и миссис Рубинштейн держались великолепно.

- Очевидно, у меня замедленная реакция, и минуты через две я стану похожа на переваренную капусту, - так, это уже дочкино влияние – Луиза, достав платок, вытерла нос и возвратилась к оставленному стулу. Положила руки на спинку, - все описанные люди, события… Неужели такое бывает в реальной жизни?