Страница 36 из 43
Нефтяная лихорадка начала XX века полна была острых и подчас драматических ситуаций, но никто бы тогда не осмелился назвать добычу нефти «заболеванием». Напротив, казалось, что нефтедобыча открыла в истории человеческой культуры новый этап, более связанный с гуманистической идеей прогресса, нежели с прибылью как таковой. Баку тогда, на рубеже XIX–XX веков, добывал 97 процентов российской нефти. За несколько десятилетий город настолько расцвел и похорошел, что это сделало для разбогатевшей элиты как бы неважным появление добывающего нефть пролетариата. Эти пролетарии были вчерашними крестьянами, они пришли из сел и, следовательно, забросили сельское хозяйство. Но многовековой сельский уклад разваливался медленно, и тогда действительно казалось, что поля и виноградники смогут соседствовать с нефтяными вышками. Нефть не обладала еще самодовлеющей разрушительной силой.
Для того чтобы это произошло, нужно было, чтобы нефть пришла в каждый дом, чтобы от нее зависело не только то, поедет или не поедет завтра ваш любимый автомобиль, но вещи жизненно важные: будет ли в доме светло и тепло, будет ли вода, чтобы заварить чай или смыть унитаз, будет ли питание для телевизора, телефона и компьютера, жизнь без которых сегодня непредставима.
Второй нефтяной бум начался с нефтяного кризиса 1973 года, в котором в один узел оказались сплетены политические интересы арабских стран и внезапное осознание конечности нефти как главного ресурса цивилизации, что, в свою очередь, привело к самоценности нефти и превращению ее в Мировой Товар № 1.
Интересны расчеты, в принципе доступные каждому школьнику, которые позволяют уяснить проблему в ее глубине. Так, со времен первого нефтяного бума Азербайджан не стал добывать существенно больше нефти. Во всяком случае, не в разы: 7,3 миллиона тонн против 11 миллионов тонн. Это цифры вполне сопоставимые. Разница в цене. Цены изменились во много раз. В 1970 году нефть стоила 1,8 доллара за бочку. Ну а сейчас она стоит примерно сто долларов. Легко подсчитать, что цена возросла в 55,5 раз или на 4900%. Если подобную калькуляцию произвести с любым другим товаром, будь то обувь или автомобиль экстра-класса, то мы нигде не обнаружим такого колоссального ценового рывка. Как только бум разразился, последствия явились во всей красе: и скороспелые цивилизации арабского Востока, возникшие из ничего и тем не менее утвердившиеся в своем могуществе; и политический исламизм, который стал «доктриной силы» этих цивилизаций; и невиданное удорожание жизни, вызванное желанием просто бизнесов приблизиться в прибылях к бизнесу нефтяному, для которого сказочная прибыль стала нормой. В свое время Маркс полагал, что производитель, имеющий больше 3% прибыли, обеспечивает расширенное воспроизводство и, следовательно, имеет дело с главным предметом его исследования — капиталом. Сегодня это смешно. Никто и пальцем не пошевелит ради прибыли, которая может быть исчислена однозначным или двузначным числом. Потому и чашечка «эспрессо» стоит не 3 и не 30 центов, как должна была бы стоить, а 5 долларов, потому что иначе продавец кофе будет выглядеть дошколёнком по сравнению с продавцом нефти. А он этого не хочет. Так же, как продавцы обуви или автомобилей. Один должен производить очень много дорогой и по внешнему виду очень хорошей обуви, которая снашивалась бы за один сезон, чтобы продажи были непрерывными. Другой — ежегодно выпускать новые и дорогие модели автомобилей, внутренний дизайн и сатанинская мощь которых затрагивали бы самые потаенные эрогенные зоны в душе покупателей, заставляя их менять новые модели на еще более новые. У производителей появились стратегии навязывания товара покупателям, а у покупателей — психологическая зависимость от приобретения все новых и новых товаров. Так в одно прекрасное утро человечество проснулось в мире одержимости.
Несмирившиеся дали бой. Все альтернативные движения конца 60–70‐х годов так или иначе были направлены против общества потребления и «одномерного человека». Но созданный цивилизацией потребления «одномерный человек» все-таки победил. Для тех, кто увидел в изобилии символ нового времени, не за что стало бороться. Изобилие подразумевает не борьбу, а почти непрерывный shopping.
Деньги — вот правда современности. Деньги — вот ее мудрость. А деньги — это нефть. Поэтому правительства стран — экспортеров нефти на территории бывшего Союза избавили себя от ненужной обеспокоенности: контроль за нефтью они оставили себе. Так всего за несколько десятилетий сложился новый мировой порядок и агрессивная идеология сырьевого империализма: «Из-за нефти мир сползает к большей конкуренции, большим трениям и к большему насилию. Из-за нефти Китай обхаживает Африку, Венесуэла выступает вместе с Ираном и Россией, у которой обнаружился шанс превратиться в реального игрока. Развивающиеся страны наконец-то поняли, что контроль над нефтью является не только сырьевым рычагом и конкурентным преимуществом, но и политическим оружием. Этот новый расклад побуждает США играть жестко, чтобы подавить, а лучше подчинить или уничтожить новых игроков» 55.
Азербайджан подчинился, чтобы не быть подавленным. Это позволило правящей элите внутри страны жить на нефтяные деньги, не сообразовываясь с реальностью. Разумеется, сиюминутное могущество и чувство собственной важности щекочет самолюбие элит. Но если вы спросите о широком меценатстве и благотворительности, которыми славились нефтедобытчики эпохи первого нефтяного бума, то нам придется сегодня промолчать. Добыча нефти не дала в наши дни ни Кокоревых, ни Тагиевых, ни Нобелей. В зачет идет только прибыль национальных и международных нефтяных кланов, в жертву которой принесено все.
Панорама, открывающаяся с высоты Раманинской башни, врезалась мне в память навсегда: земля, обглоданная, как скелет, гниющие ребра дамб в мутной жиже отстойников, сетка электрических проводов, редкие фонари и несчастные домишки посреди бензиновых испарений. Представляю, как тут невесело зимой! Но вот — мы были там весной. И тоже, в общем, не праздник. Жалкие признаки зелени. Мертвая, изнасилованная Земля…
— Знаешь, чему я рад, Азер? — спросил я на вершине стены.
— Чему?
— Тому, что родился в 1960 году и этот мир изменился еще не настолько, чтобы я перестал узнавать его.
— Ты не представляешь, как быстро все это схлопнется, — спокойно и грустно сказал Азер.
Завтра — пятница. Последний день командировки. Его я приберег для поездки вдвоем с Азером в какое-нибудь красивое место. Теперь было ясно, что искать его надо за пределами Апшерона. Когда-то я мечтал съездить в заповедную Ширванскую степь: излюбленное место охот ширваншахов и Тимура Тамерлана. Там водятся джейраны — удивительно грациозные антилопы сухих степей и полупустынь. Можно понаблюдать, как они выходят к берегу моря…
— Чтобы там поездить, нужен джип, — сказал Азер. — Я не против. Но Ализар должен дать разрешение. Без него я не получу джип из гаража.
— Нам для этого надо заехать в офис?
— Лучше, если ты попросишь его.
— Тогда поехали, — легко согласился я. Визит к начальству больше не казался мне тягостным.
И действительно, Ализар был необыкновенно радушен:
— Василий, вы проявляете столько любознательности, что можете ехать, куда вам захочется…
— Для поездки в заповедник нужен джип, — на всякий случай напомнил я.
— Об этом можете не беспокоиться, — душевно улыбнулся Ализар.
XVI. Я ТЕРЯЮ И ВНОВЬ ОБРЕТАЮ АЗЕРА
Вечером позвонил Азер.
— Послушай, — сказал он. — Завра утром мы, наверно, с тобой не увидимся. За тобой заедут другие люди.
— В каком смысле? Мне именно с тобой хотелось поехать.
— У меня крупные проблемы с Ализаром.
— Что случилось?
— Ничего страшного. И завтрашние люди, это будут наши люди, друзья… Одного ты видел в офисе: это Фархад.
— Я не знаю Фархада. И почему их двое?
— Ничего, не волнуйся. Фархад нормальный человек. А вечером мы увидимся.