Страница 18 из 41
– Может быть, не надо писать об этом, – сказал он, помедлив. – Уже сейчас нас забрасывают письмами. Одни упрекают нас в ребячестве: делать, мол, вам больше нечего, как создавать музей валунов. Другим, наоборот, не терпится его посмотреть. Хотят приехать ознакомиться. Первые просто недопонимают, а вторые… опять же недопонимают. Дело это не одного года. Пройдет еще лет десять, пока музей полностью будет готов. Ведь это не так: увидел валун – тащи. Музей будет создаваться на научной основе. А чтобы изучить валуны, нужно время.
– Где он будет расположен и как будет выглядеть?
– Разместится музей на территории нового академгородка и займет пять-шесть гектаров. И будет представлять ландшафт Белоруссии в миниатюре. Возвышенности такие-то и «руководящие валуны» с тех мест.
– Что значит «руководящие валуны»?
– Это такие камни, по которым можно определить, откуда и куда двигался ледник. Скажем, на Минской возвышенности взяли на изучение два валуна, пришедших с ледником из Скандинавии. Один из них имеет родственников на родине – ив одном районе, и в другом. Им нельзя руководствоваться при определении направления движения ледника. Другой же имеет родственников только в одном ограниченном районе. Это и будет «руководящий валун». Потому что только в этом случае мы можем сказать, что ледник двигался от точки А к точке Б.
– Откуда же пришли в Белоруссию эти валуны?
– В основном из Скандинавии. Есть и из Финляндии. Встречаются также балтийские, то есть выходцы со дна моря. А по составу: рапакиви-граниты, уралитовые порфириты, красные и бурые порфиры, песчаники, кварцевые порфиры…
– Когда же ледник доставил сюда эти валуны?
– Последнее оледенение на территории республики было семнадцать тысяч лет назад. Тогда и осели камни на наших землях.
– И долго они добирались сюда?
– Долго. Ледник двигался со скоростью один сантиметр в час. В общем, делал сто километров за тысячу лет.
– Как же, однако, он передвигался? Расскажите так, чтоб было понятно, – попросил я.
– Начнем с того, что лед – тело пластическое. Где-то в центре оледенения толщина его достигала двух-трех километров. Мы называем это мощностью льда. Под давлением собственной массы он начинает «растекаться»…
Ледники текут так же, как реки, – с верховья к низовью. Только медленнее. Где-то ход ускорялся; где-то замедлялся. Но не останавливался ледник ни перед чем. Опускался на дно моря, взбирался на гору. Или срезал ее и разносил по свету. Между землей и льдом создавалась положительная температура. И лед снизу немного подтаивал. Это облегчало движение ледника и уменьшало трение. Слизывал он языком все, что попадалось на пути. И, как гигантский бульдозер, толкал камни перед собой. Потом, встретившись с теплом, останавливался и, бросив груз, отступал назад, теряя вес. А там, откуда он начинал отступление, оставались возвышенности и валуны…
Из Минска я отправился в Полоцк, – посмотреть на «Борисовы камни». Путь был" довольно длинный, но камней этих я что-то не встречал. Валуны – они как грибы. Бывают там, где бывают. Неподалеку от Полоцка наконец появились, и в большом количестве. Издали они походили на мирно пасущиеся стада.
Но я смотрел на них уже глазами академика Горецкого и думал о том, что дает изучение подобных камней науке.
Они уже помогли ученым определить размеры и количество ледников, путь их, направление движения и время наступления. Для этого сначала изучались поверхностные валуны, потом валуны из разных горизонтов четвертичной толщи. По валунам составлялись карты того или иного центра оледенения.
По царапинам и вмятинам на скалах люди узнали, что ледники доходили даже до Индии и Бразилии. Скорее всего, это было во время пермо-каменноугольного оледенения, самого крупного в истории Земли. Выходит, что тепло и холод некогда ходили друг к другу в гости. Об этом говорят следы холода в тропиках и следы тепла на севере. Некогда на Аляске росли пальмы, а на островах Ледовитого океана шумели леса…
А как много может дать исследование валунов для изучения морского дна! Ведь среди бродячих камней есть выходцы со дна моря…
Большой «Борисов камень» я нашел в реке под Полоцком. Этот огромный валун, имеющий в окружности шестнадцать метров, был брошен туда в начале нашего тысячелетия по велению князя Бориса. На нем была выбита надпись: «Господи, помози рабу своему Борису». Одни говорят, что камень с такой «челобитной» князя был поставлен в этом месте потому, что здесь проходила граница его княжества: помоги, дескать, защититься от врагов… Другие утверждают, что в тот год стояла большая засуха и камень поставили в обмелевшую реку. Это была мольба о дожде. Скорее всего, так и было. Сейчас камня не было видно, лишь круги плясали над ним хороводом. Говорят, только в середине лета вылезает он из воды на полтора-два метра.
Я сфотографировал круги над ним и отправился искать другой камень-великан, что находится в Шумилинском районе Витебской области. «Большой камень» охранялся законом. Длина его достигала одиннадцати метров, ширина была боле» пяти с половиной, а высота – около трех. Он лежал за маленьким ручейком, на поляне, окруженной мелколесьем. Лежал, широко распластавшись, будто обнимал землю.
– Мы в детстве с этого камня прыгали, – рассказывает Петр Масько, местный житель. – Учились преодолевать страх высоты. Старики пугали нас чертями – камень, мол, чертов. «Почему «чертов»?» – спрашивали мы. «А какая же сила, – возражали они, – могла его приволочь сюда, если не нечистая?»
Это был самый большой валун в Белоруссии, но не в стране. В Эстонии, например, есть камень высотой с двухэтажный дом, который носит имя «Кабеликиви», что означает «Камень-гигант». И он не один.
Тысячетонные валуны тащил ледник на языке своем, тащил, сметая все на своем пути. И только единственная сила смогла остановить его: тепло. Раньше я взирал ,на эти камни как-то равнодушно. Что неизвестно, то и неинтересно…
Р. Саримов, наш спец. корр.
Гораций Голд. Вопрос формы
Резкий звонок телефона врезался в сон Гилроя. Не размыкая тесно сжатых век, репортер перевернулся на другой бок и втиснул ухо поглубже в подушку. Но телефон продолжал трезвонить.
Гилрой резко сорвал с аппарата трубку и не очень-то деликатно изложил свое мнение о людях, способных разбудить уставшего репортера в четыре утра.
– Я здесь ни при чем, – ответил замявшийся было на секунду редактор. – Ты же сам заварил эту кашу… Так вот… нашли еще одного, как их бишь…
Остатки сна мгновенно улетучились.
– Еще одного кататоника?!
– Да. Час назад. На углу Йорк-авеню и Девяносто первой. Сейчас он в «Мемориале» под наблюдением… Хочешь знать, что я думаю, Гилрой?
– Что?
– Я думаю, что ты просто фантазер. Эти твои кататоники в лучшем случае всего лишь заурядные бродяги, допившиеся, наверное, до зеленых чертиков. И больше чем на заметку из четырех строк они не потянут.
Гилрой уже соскочил с постели и свободной рукой натягивал на себя одежду.
– Нет, – сказал он уверенно. – Бродяги-то они бродяги, но дело не в этом… Слушайте… Черт побери, что вас задержало до утра?!
Голос редактора зазвучал недовольно:
– Все этот старик Тальбот. Ему же завтра семьдесят шесть. Пришлось тут настряпать кое-что…
– И вы тратите столько времени, чтобы разукрасить этого гангстера, вымогателя и…
– Спокойно, спокойно, Гилрой, – предостерегающе прервал редактор. – Ему принадлежит половина акций нашей газеты. Да и не так уж часто он нас тревожит.
– Ну ладно, все равно он скоро загнется. Вы меня сможете встретить в больнице, когда закончите?
– В такую-то погоду? – редактор помолчал, обдумывая решение. – Не знаю, право… Но если ты думаешь, что здесь пахнет чем-то из ряда вон выходящим… А, черт с ним… Хорошо. До встречи!
На улице было холодно и пустынно. Черный снег таял и превращался в слякоть. Гилрой запахнул пальто и зашагал к Гринвич-авеню. Очень высокий и невероятно худой, он напоминал унылого аиста, высматривающего рыбешку. Но уныния он не чувствовал. Напротив, был счастлив, как только может быть счастлив человек, предположение которого вдруг начало подтверждаться конкретными фактами.