Страница 28 из 47
- Как правило, дают для окончательного излечения и поправки здоровья. Думаю, дома ты тоже побываешь, встретишься со своими.
- Это правильно делають, - одобрил Малюгин. - Дома и солома едома. Самое хорошо подлечиться можно. Жена теперь вместо меня работаеть в колхозе кладовщиком, - доверительно сообщил он. - Она у меня баба умная и деловая, ну почти как я. Ее там все слушають. Я, когда возвращаться во взвод буду, непременно сала привезу. У нее должно быть...
Потом Малюгин раскрыл свой пухлый сидор и вытащил оттуда восемь пачек моршанской махорки, самого шикарного горлодера.
- Это ребятам передайте. Пусть побалуются. Про запас держал... Пусть курють и поминають добрым словом.
Малюгин снова нырнул рукой в сидор и достал, сохранившуюся еще с довоенных времен жестяную коробку из-под монпансье. Порылся в ней, вынул два темных камешка. Затем оторвал клочок бумаги и аккуратно завернул их.
- Это Птичкину. Любить он своей зажигалочкой пофорсить, а она у него уже не тое... Там кремешок скоро кончится. Пусть зарядить новый и форсить.
Гогебошвили он передал новенький оселок - бритву править, Трибунскому - кусок белого материала на подворотнички. Самому Логунову отдал офицерский фонарик с запасной батарейкой. А потом вынул небольшой, туго набитый мешочек.
- Тут пуговицы, нитки, иголки, - объяснил он. - Мозжилкину отдайте. Он парень ничего, хозяйственный. Только упредите, чтобы не транжирил направо и налево. А то они зараз растащуть. Приеду - проверю.
Логунов попрощался с Малюгиным, еще раз напомнил, что во взводе его будут ждать, и чтобы он непременно возвращался, передал донесение водителю.
* * *
- Вот и все, - Логунов поглядел вслед заправщику, что увез Малюгина. - Мои уже, наверно, и окапываться закончили. До утра - свободное время, можно отдыхать.
- Ночью они не пойдут, - согласился Иванов. - Но посты я уже выставил. Могут прислать разведку.
- Могут... У нас два часовых. У орудия всегда кто-то дежурит. Кто первый увидит фрицев, дает два зеленых свистка. И все сразу на ногах.
- Два зеленых свистка - это вы хорошо придумали, - оценил Иванов. - Главное - фрицы не заметят. А заметят - не догадаются.
- Не догадаются, - подтвердил Логунов.
У ближайшей мазанки, где сидели танкисты, кто-то запел. Негромко, вполголоса.
Слева перелесок, справа вырос ДОТ.
Только нам приказано...
Только нам приказано...
Нам сейчас приказано:
Все что видим сокрушить
И вырваться вперед!
Товарищи певца подхватили:
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы, жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы, жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
- Ого, у тебя тут, оказывается, певцы, - Логунов прислушался. - И неплохо у них получается.
- Экипаж Скиданова. В той жизни он на сцене филармонии пел. Сейчас водитель. Лихой парень. И ребята у него подобрались хорошие. Петь тоже любят. А эта песня у нас, вроде, бригадная.
Скиданов опять затянул:
А первая болванка, а первая болванка...
А первая болванка, попала танку в лоб,
Первая болванка...
Первая болванка...
Механика-водителя
Загнала прямо в гроб!
И опять трое лихо рванули:
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы жить!
В танковой бригаде не приходиться тужить!
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
Логунов остановился:
- Невеселая, а хорошо получается. Тоска и удаль... Самая солдатская песня для войны.
- Как живем, так и поем, - Иванов тоже остановился, прислушался.
Скиданов опять затянул:
Потом зажигалка попала в бензобак...
Вторая зажигалка попала в бензобак.
Вспыхнул танк, как факел...
Вспыхнул танк, как факел,
Гроб пылал как факел,
А я выбрался кой-как.
Ребята дружно подхватили:
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы, жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
И снова Скиданов:
Меня вызывают в особый отдел...
Меня вызывают в особый отдел:
Почему, скотина,
Ты такой мерзавец?
Почему, мерзавец,
Вместе с танком не сгорел?!
И снова:
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы, жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы, жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
Хорошая получилась у танкистов песня. Логунов вспомнил, в "Чапаеве" солдаты в ночь перед боем тоже пели "Черного ворона". А запевала тянул:
Я им отвечаю, я им отвечаю...
Я им отвечаю,
Я им говорю:
В следующей атаке...
В следующей атаке...
В следующей атаке обязательно сгорю!
И в четыре голоса, лихое, бесшабашное:
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
Любо, братцы, любо...
Любо, братцы жить!
В танковой бригаде не приходится тужить!
- Здорово у вас получается, - оценил Логунов. - А как с этим... с цензурой?
- С цензурой?.. Причем тут цензура? Народное творчество. Да там ничего такого и нет.
- Кто захочет, тот найдет.
- Так у меня контузия, - напомнил Иванов. - Я после нее плохо слышу. Да и услышал бы... Кто я такой, чтобы в песнях разбираться?
- Особист может помочь, - подсказал Логунов. - Он как раз в песнях и разбирается. У всех особистов широкий диапазон знаний и возможностей. По нашему, полковому, знаю.
- А ну их всех!.. - рассердился Иванов. - Дальше фронта не пошлют. А песня хорошая. И знаешь, что я тебе скажу: в нашей бригаде можно. Наш комбриг вместе с Рокоссовским сидел. Одну баланду хлебали. Корешки. И особист у нас тоже... Как бы тебе это сказать...
Иванов задумался... прикидывал, как поточней объяснить, какой у них в бригаде особист.
- Бывший танкист. Тоже немного контуженный, плохо слышит и хлебал баланду вместе с Рокоссовским, - подсказал Логунов.
- Вроде того, - улыбнулся Иванов. - Умный у нас особист и дельный. Бывают и такие.
- Пожалуй, - согласился Логунов. - Должны быть и такие.
* * *
После обеда, пока солдаты отдыхали. Логунов отошел в сторону, присел на бугорок и закурил. Попытался представить, что еще сделал бы лейтенант Столяров. И ничего не придумал, только остался неприятный осадок. Логунов был уверен, что лейтенант сделал бы все лучше и, наверное, совершенно иначе. И что многое он, Логунов, упустил. Непременно упустил.
" Надо браться за вторые позиции, - решил он. - Некогда отдыхать. И в сторону Лепешек приготовить "гнезда" для пулеметчиков".
Позвал Угольникова и Птичкина.
- Весь день копаем, - набычился Угольников. - Руки уже лопату не держат.
Столярову такое не сказал бы. А Логунову сказал. Этот, хоть и командует взводом, но свой брат, сержант. Да и командует временно.
- Устали, - согласился Логунов. - А что делать? Все равно надо.
Угольникова и сам понимал, что надо. Промолчал.
- Вымотались все и браться за лопаты неохота. Но все же знают, что копать надо. Будем копать. Пот не кровь.
Помолчали. Слушали, как стрекочут в траве кузнечики. Ни Угольникову, ни Птичкину не хотелось поднимать людей и опять рыть сухую и жесткую землю.
- Пойду поднимать своих землекопов, - сообщил Птичкин, - а то они уже, наверно, ошибочно решили, что земляные работы закончены и вполне могут морально разложиться. Мое появление с хорошей новостью будет вполне к месту. Представляю себе, как обрадуется Григоренко, когда узнает, что надо еще копать и копать
* * *
Вечерело, а взвод все еще копал. Логунов тоже разделся до пояса и работал вместе с остальными. Копали медленно, с трудом всаживая лопаты на штык в плотную целину, осторожно, чтобы не сломать черенок, выворачивали комья и рывком выбрасывали потяжелевшую землю на бруствер.