Возвращение

— Ты белая как мел! Что там еще такое? — спросила Нанетт.

— Мне нужно выйти! Не беспокойся, это ненадолго. Я поднимусь к Мелине и предупрежу ее. Прошу, приготовь суп на ужин!

Не вдаваясь в объяснения, Мари встала и, открыв дверцу печи, швырнула письмо в огонь, а потом побежала к лестнице, ведущей на второй этаж.

Вынужденное безделье в конце концов приобщило Мелину к радостям чтения. Стоило ей перевернуть последнюю страницу одного романа, как она тут же принималась за другой. Это была настоящая книжная булимия! Даже в этом проявилась свойственная дочери Леони склонность к крайностям. Когда Мари стремительно вошла в комнату, девочка подняла глаза от книги.

— Мама, ты не сразу зашла ко мне после школы, — с упреком сказала она. — Я слышала, как ты вернулась и пошла в кухню!

— Прости меня, мое сердечко! Мне нужно выйти по срочному делу, но обещаю: я быстро вернусь. Знала бы ты, как я рада видеть тебя в теплой постели! На улице ужасная погода — дождь, на небе черные тучи, всюду лужи…

Мелина с видом послушного ребенка позволила себя обнять. Мысли Мари были заняты другим, поэтому она не замечала, что девочка последние дни ведет себя уж слишком примерно. А ведь для ребенка с таким, как у Мелины, характером это было весьма подозрительно.

— Я скоро, дорогая!

С этими словами Мари вышла, быстро спустилась по лестнице, надела пальто и шагнула в темноту и слякоть.

***

Путь Мари не был долгим, и все же эти несколько десятков метров показались ей дорогой на Голгофу. Однако решимость ее была такова, что ничто не могло ей помешать — ни ледяной ветер, ни потоки дождя. Мари поняла наконец, что должна была сразу пойти в аббатство, где непременно найдет утешение и прибежище. Это обиталище веры и христианского милосердия казалось ей в тот вечер единственным бастионом, куда не могла проникнуть ненависть и злоба… Подставляя лицо дождю, с промокшими ногами, продрогшая, бывшая сирота из «Волчьего Леса» шла к тем, кто никогда не отвергал ее и не презирал. Она шла к обазинским монахиням. Мари нуждалась в их добрых улыбках, полных сострадания взглядах, утешающих жестах… Встреча с ними обещала умиротворение и радость, которые ей были так необходимы.

Переступая порог церкви, Мари прошептала:

— Умоляю, Господи, помоги мне! На кого мне еще надеяться?

Мари шла по центральному проходу с чувством, которое испытывает капитан корабля, прибывшего в свой порт, где его не могут поджидать опасности. Тишина, мерцающий свет свечей и аромат благовоний встретили ее, являя резкий контраст с тьмой и непогодой за стенами церкви. Ее нервозность пошла на убыль, стиснувшие грудь тиски разжались. Мари вновь обрела способность нормально дышать и спокойно мыслить.

«Рай после ада!» — подумала она, направляясь к усыпальнице святого Этьена.

Мари остановилась, поддавшись внезапному искушению помолиться святому, попросить его прийти на помощь ее семье.

«Здесь я разговаривала в первый раз с Мелиной, когда нашла ее плачущей…» — растроганно подумала она.

Пару минут Мари смотрела на каменное надгробие. Она успокоилась, вера придала ей сил. Тысячи людей излечились, молясь святому Этьену, и истории, свидетельствующие об этом, передавались из уст в уста. Совсем недавно одна жительница Обазина просила святого спасти жизнь своему мужу, который был тяжело ранен в гранитном карьере, и небо даровало ей это чудо.

«Господи, прошу, сделай так, чтобы этот кошмар закончился! — взмолилась Мари про себя. — А теперь смелее, делай то, что решила!»

Мари прошла мимо старинного шкафа с одеяниями для литургии, которым всегда так восхищались туристы, и стала подниматься по каменной лестнице, ведущей к помещениям приюта. Она выросла в этих стенах и прекрасно знала расположение комнат, так что выбирала кратчайший путь.

Она прошла по одному коридору, свернула в другой. Звук собственных шагов, пусть и очень тихих, вернул Мари на много лет назад, в те времена, когда для нее, еще маленькой, приют был домом. Навстречу ей вышла сестра Юлианна. Монахиня была очень удивлена, увидев посетительницу в столь неурочный час.

— Сестра, не подскажете ли мне, где найти мать Мари-де-Гонзаг?

— Конечно подскажу, дорогая Мари! Они с мадемуазель Берже в маленьком кабинете занимаются бухгалтерией. Нелегкий труд!

Мари поблагодарила монахиню и пошла дальше. Из кухни доносился аромат супа и свежеиспеченного хлеба, в коридоре слышались смех и голоса девочек. Несмотря на внушительные размеры здания, здесь царила атмосфера безмятежного покоя и простых радостей.

«Возможно, было бы лучше, если бы я никогда не покидала аббатство! — подумала она, когда волна ностальгии затопила душу. — Жить вдали от мира, молиться, шить, петь и заботиться о детях, как мама Тере…»

Еще минута — и Мари оказалась у двери маленького кабинета. Она постучала. Услышав звонкое «входите!», она открыла дверь в скромно обставленную комнату, где мать Мари-де-Гонзаг и Мари-Тереза Берже сидели, склонившись над тетрадью, листы которой были сплошь исписаны черными рядами цифр.

— Мари, дорогая! — воскликнула мадемуазель Берже. — Что привело вас к нам так поздно? Прошу, присаживайтесь!

Мать Мари-де-Гонзаг ласково посмотрела на гостью, словно приглашая ее к доверительной беседе. Мари пребывала в смятении, она не знала, с чего начать. Наконец она сделала глубокий вдох и заговорила:

— Мне нужен совет! Не знаю, матушка, известно ли вам о том, что происходит… А может, вам, мама Тере? Ведь вы чаще бываете в городе… Мы с мужем не находим себе места от беспокойства. Дело в том, что…

И Мари подробно рассказала о том, какую тяжелую неделю им пришлось пережить, об анонимных письмах, о слухах, о подозрительности горожан… и о невыносимом страхе, от которого она не могла избавиться.

— Я решилась прийти из-за сегодняшнего письма. Там были ужасные угрозы, ужасные… Автор письма заявлял, что скоро всей нашей семье придется уехать из Обазина, поскольку мы позорим город. А меня он называл… называл… О, я не могу это повторить! И обещал доказать всем, что Мелина — мой внебрачный ребенок, рожденный от связи с… немцем! Матушка, вы, которая во время войны прятала девочек-евреек и защищала их, вы ведь знаете, что мой муж скорее умер бы, чем предал бы Францию и вас! Теперь я все вам рассказала. Я заметила, что одна моя ученица, болтушка каких мало, хихикает у меня за спиной. Она шептала что-то на ухо своей соседке по парте. Я боюсь худшего! Что, если родители потребуют моего увольнения? Я люблю свою работу, и…

Мари не смогла закончить фразу, она просто разрыдалась перед двумя исполненными сочувствия женщинами. Мама Тере подошла и ласково обняла ее за плечи.

— Честно говоря, Мари, я слышала про эту грязную историю, но я ждала, чтобы вы сделали первый шаг. Мне не хотелось ставить вас в затруднительное положение. Это — единственная причина, почему до сегодняшнего дня я молчала.

— Мадемуазель Берже в нескольких словах рассказала мне об этих письмах, — призналась мать Мари-де-Гонзаг. — Моя дорогая Мари, это прискорбная история, и я хочу, чтобы вы знали: мы всем сердцем с вами. И вам нечего бояться! Мы никогда не сомневались ни в вас, ни в вашем супруге!

За этими серьезными и искренними словами последовало недолгое молчание. Мари, которой стало легче после своей импровизированной исповеди, тихо плакала, вытирая глаза уголком своего носового платка. Она заговорила первой.

— Матушка, прошу, посоветуйте, что мне делать? — дрожащим голосом спросила она. — Особенно я беспокоюсь о Мелине. Если она услышит эти гнусные измышления о своем происхождении… Я этого не перенесу! Как объяснить невинному ребенку, что некоторым людям нравится вредить другим любыми возможными способами? И ситуация усугубляется день ото дня. Вчера Адриан зашел к одному своему пациенту, а этот господин закрыл дверь у него перед носом, заявив, что отныне предпочитает доверять свое здоровье доктору из Брива. Если эти письма будут и дальше источать свой яд, сомнения и подозрительность только усилятся. И может дойти до того, что мы будем вынуждены уехать из Обазина. О, это разбило бы мне сердце! Я боюсь наихудшего! Помогите мне, умоляю!