Возвращение

— А вот и ты, Мелина! Вижу, ты уже готова сходить в скобяную лавку мсье Юльмэ и купить литр керосина. Вот тебе мой кошелек. Можешь зайти в бакалею и купить себе конфету.

— О, спасибо, мама Мари!

От хорошего настроения Нанетт не осталось и следа. Из ее бурчания можно было понять, что девочку слишком балуют. И все же ей не хотелось выслушивать упреки Мари, требующей говорить по-французски, поэтому она спросила плаксивым тоном:

— И кто же придет на твои вечерние посиделки? Вот о чем я себя спрашиваю, моя курочка!

— Нан, я ведь тебе уже три раза повторяла!

— Не моя вина, если я забываю! В моем-то возрасте! — отозвалась старушка. — У меня ничего в голове не держится!

— Хорошо, — уступила Мари. — Если это тебя так волнует, я перечислю еще раз. Придут Амели и ее муж Леон, лейтенант, а еще Жаннетт с отцом, Жаном-Батистом Канаром, ты его знаешь! Вы часто разговаривали, когда встречались на площади, с тех самых пор, как мы переехали в Обазин. Еще я пригласила мадемуазель Берже. Она возьмет с собой Мадлен. Девочкам придется лечь спать поздно, но один раз можно сделать исключение, верно?

Мелина наморщила нос. Она не знала, что в гости придут и мама Тере со своей подопечной. Сперва она расстроилась, но потом подумала, что сможет похвастаться перед Мадлен своей комнатой и игрушками.

— Еще я пригласила Мари-Эллен и ее маму Ирэн. Может, придет и мсье Дрюлиоль, если только не предпочтет отправиться в кафе «Сюдри» на партию белота[7]. В общем, с нами четверыми нас будет двенадцать!

Мелина сказала:

— Я ухожу! Я взяла сумку и деньги.

— Счастливо, дорогая! Обязательно надень пальто и шарфик. Они на вешалке у двери. На улице так холодно…

Девочка пообещала надеть их и легким шагом вышла из комнаты. В вестибюле Камиллы уже не было. Мелина услышала ее пение на втором этаже. Она подбежала к двери, оставив пальто и шарф на своем месте. Оказавшись на улице, она понеслась со всех ног, огибая замерзшие лужи — напоминание о вчерашнем дожде. Она оббежала вокруг фонтана, поглядывая на импозантное здание аббатства. Наконец, уверенная, что ее никто не видит, она повернулась лицом к приюту, показала язык, расхохоталась и помчалась к скобяной лавке.

Вернувшись в свой новый дом с покрасневшими щеками и большим леденцом из ячменного сахара во рту, она приняла вид послушной и спокойной девочки — такой, какой и полагалось быть дочери доктора и учительницы. Возле вешалки она притормозила, как если бы собиралась повесить на нее верхнюю одежду, и направилась в кухню. Сердце ее переполняла неистовая радость.

Камилла отчищала керосиновую лампу, Мари нарезала картошку тонкими ломтиками, а Нанетт мыла руки, причем чепец у нее съехал набок. Она продолжала ворчать:

— Я знаю, что говорю… В наше время на вечерних посиделках каждый чем-то был занят, сложа руки не сидели… Вспомни, Мари, как это бывало в «Бори»! Мы лущили фасоль, кололи орехи, шелушили початки кукурузы… Старики сидели у огня, молодые — за столом. Часто на таких посиделках намечались помолвки. Парень и девушка, если нравились друг другу, давали об этом знать. А весной родители объявляли помолвку.

— Нан, — со вздохом сказала Мари, — я организовала этот праздник для тебя, а ты не перестаешь жаловаться! Если ты настаиваешь на том, чтобы руки были заняты работой, что ж, мы, женщины, будем вязать носки и отдадим их потом в Красный Крест для неимущих. Я думала, что можно просто посидеть у печки и попеть, но ты никогда не бываешь довольна! Ну хорошо, что еще нам нужно сделать?

— Три пирога с орехами! — подсказала Мелина, ставя сумку на край стола. — Я знаю рецепт, мне Камилла его написала на бумажке. Я тебе помогу, мама Мари!

Нанетт, Камилла и Мари одновременно взглянули на девочку, которая, несмотря на покрасневшие от холода щечки и кончик носа, светилась от радости. Самая старшая из женщин, несмотря на свою отчужденность, одарила девочку растроганной улыбкой, которую Мелина, конечно же, заметила. Возможно, отношения между двумя самыми своевольными обитателями этого дома — приемной матерью Мари и дочкой Леони — со временем наладятся…

***

На Обазин опустилась холодная ясная ночь. Шиферные крыши заблестели в лунном свете. Когда церковный колокол прозвонил восемь раз, в доме доктора Меснье все было готово к приему гостей. Для очистки совести Мари и Камилла в последний раз осмотрели кухню — стратегический пункт, где и пройдут долгожданные посиделки. На большом, покрытом красной скатертью столе стояли пироги с орехами, на их румяных корочках танцевали блики огня, пылающего в печке. Остальные яства, чтобы не остыли, стояли на краю печи. Двенадцать стаканов, заботливо расставленных Мелиной перед бутылками с сидром, дожидались момента, когда понадобится развязать языки самым скромным и смочить пересохшее горло самым болтливым.

Нанетт уже устроилась на своем любимом месте у печки и ждала развития событий, держа в фартуке свое вязание. Ее чепец, отбеленный и накрахмаленный, казался новым — так тщательно она за ним ухаживала. Этот последний намек на кокетство умилял многих, как в городке, так и в ее семье.

Первыми пришли Жаннетт и Жан-Батист Канар. Камилла и Мелина вышли их встретить. Этот небольшой спектакль казался им забавным. Обе тщательно выбрали себе наряды — платья из шотландки с белыми воротничками, и долго расчесывали свои шелковистые волосы. Жаннетт, которую в семье доктора очень любили, приветствовали не только словами, но и поцелуями. Что до ее отца, то он пожал руку Мари и сразу же присел рядом с Нанетт. Они тут же завели оживленный разговор, как это всегда случалось, стоило им встретиться.

Еще спустя полчаса пришли все приглашенные на этот не совсем обычный вечер гости, наполнив кухню в доме Меснье гомоном и смехом. Когда утихли первые возгласы удивления, гости стали восхищаться освещением — светом от начищенной Камиллой керосиновой лампы и огня в печи. Мари поспешила объяснить им причину, по которой они отдали предпочтение такому уютному полумраку:

— Не волнуйтесь, авария не случилась, просто Нанетт не хочет, чтобы я зажигала электрический свет. А она у нас упрямая! Поэтому мы посидим, как в старые добрые времена, при керосиновой лампе. По-моему, это очаровательно! А вы как считаете?

Все признали, что это — прекрасная идея и навевает массу воспоминаний, особенно тем, кто постарше. Молодые же открывали для себя штрихи жизни своих родителей, когда фея по имени Электричество еще не навестила дома, чтобы облегчить жизнь их обитателям.

Вскоре все уселись на стулья, которые Камилла принесла из столовой и расставила полукругом перед печкой. Камилла и Мелина устроились на ящике, в котором хранились дрова для растопки печи утром. Им обеим было очень весело, и они заливались хохотом по малейшему поводу.

Мадемуазель Берже держала Мадлен на коленях. Малышке было чуть больше девяти. Вокруг было много незнакомых людей, поэтому девочка оробела, и все же ее глазенки сверкали от удовольствия. Мелина, осознавая, что у них с Мадлен значительная разница в возрасте, строила из себя взрослую. Бывшая сирота свысока смотрела на маленькую Мадлен, всячески стараясь подчеркнуть свое новое, завидное положение. Ведь теперь она была дочкой уважаемых людей!

— Мы пришли на часок, — сказала мадемуазель Берже, как только вошла в дом. — Не хочу, чтобы Мадлен легла слишком поздно.

— Я понимаю, — отозвалась Мари. — Мелина тоже еще очень маленькая, чтобы допоздна сидеть со взрослыми.

К счастью, приемная дочь этих слов не слышала, иначе они непременно ее расстроили бы!

Амели и Леон сидели рядышком, держась за руки. Они явно были очень довольны — то ли приятным вечером, то ли просто тем, что они вместе. Они часто вполголоса обменивались комментариями и при этом смотрели друг другу в глаза. Как и многие влюбленные, они, похоже, парили в облаках.

Мари устроилась на низенькой скамейке напротив Нанетт. Так она имела возможность всех видеть и следить за тем, чтобы разговоры не иссякали. Потакая Нан, которая непременно желала работать, как на вечерних посиделках в былые времена, она принялась штопать носки. Старушка только и ждала этого сигнала: со вздохом удовлетворения она взяла с колен свое вязание. Застрекотали спицы, поблескивая в свете пламени, которое лизало крупные дубовые поленья.