Возвращение

В четверг утром, все еще раз хорошо обдумав, Мари наконец решила, как будет действовать. На первый этаж она спустилась уже более уверенным шагом и за завтраком уведомила Лизон о своем решении.

— Я собираюсь в Брив. Навещу Матильду и попрошу ее приютить меня на несколько дней. Завтра вечером я заберу Камиллу из коллежа. Она не должна страдать из-за нашей размолвки. Скажу ей, что субботу и воскресенье мы проведем в городе. Сходим с ней на рынок Бон Марше, купим несколько безделушек…

— Мама, тебе все равно придется рано или поздно вернуться домой! — сказала Лизон. — Ты не сможешь жить неделю у Матильды, а потом у Поля в Тюле! У них меньше места, чем у нас. Если хочешь, возвращайся в понедельник в «Бори».

Они могли бы еще долго говорить об этом, но им помешал троекратный стук во входную дверь. Лизон пошла открыть и через минуту вернулась с телеграммой в руке. Вид у нее был растерянный.

— Это тебе, мам! Из Обазина.

Мари развернула листок и быстро прочла. Она моментально побледнела, руки у нее задрожали.

— О нет! Послушай только, дорогая: «Нанетт очень больна, требует тебя. Очень беспокоюсь о ней. Твои ученики тебя ждут. Мать Мари-де-Гонзаг в недоумении. Адриан».

Потрясенная Мари прижала руку к сердцу и пробормотала с виноватым видом:

— Господи, что я наделала, Лизон! Я оставила бабушку Нан, а она так кашляла! И школу! Как я могла забыть обо всех них? Я должна была выйти на работу во вторник, то есть позавчера! Господи, я и правда потеряла голову! Лизон, мне так стыдно за себя! Мне нужно было остаться с Нанетт! Бедная, она нуждается во мне! Она же ничего не понимает! Скажи скорее, в котором часу поезд на Лимож?

Лизон, как могла, постаралась успокоить мать:

— Не волнуйся так! Венсан отвезет тебя на вокзал, и ты сядешь на поезд, который отправляется в час дня. Все будет хорошо!

Мари словно бы вернулась с небес на землю. Всю обратную поездку она осыпала себя суровыми упреками, злилась из-за того, что позволила гневу овладеть собой, повела себя совершенно безответственно! Учительница с ее опытом забыла о начале занятий! Невероятно! Мать Мари-де-Гонзаг пребывает в полнейшем недоумении и наверняка сердита на нее! Кто заменил Мари на уроках? Однако самым серьезным поводом для тревоги была болезнь Нанетт.

«Как могла я оставить мою дорогую Нан? Она ведь еще в праздники очень плохо себя чувствовала…»

Теперь самым большим страхом Мари, который она пыталась гнать от себя, было приехать слишком поздно и столкнуться с необратимым.

— Господи, сделай так, чтобы моя Нанетт была еще жива! — молилась она шепотом. — Она заменила мне мать, которой я не знала! Я не хочу ее потерять! Если она угаснет, когда меня не будет рядом, я себе этого не прощу!

Дорога показалась Мари бесконечной. Она бросилась к дому, как только вышла из автобуса. Когда она открыла дверь, у нее возникло ощущение, что она не была здесь вечность. А ведь она уехала всего четыре дня назад! Сердце неистово колотилось, ноги подгибались. Ее одолевали такие разные, такие противоречивые эмоции. Однако реальность была такова: это ее единственный дом и она никогда не сможет его бросить. Мари наконец осознала, и ей на это понадобилось всего пару секунд, что она — не из тех женщин, которые разводятся.

Бегство не решает проблем… Мари понимала, что ей вновь придется столкнуться со сложной ситуацией и найти из нее выход. Альтернативы не было.

Она поставила чемодан и как раз снимала пальто, когда дверь смотрового кабинета резко распахнулась. Застигнутая врасплох, она испуганно обернулась. Мари еще не решила, как будет вести себя с мужем. В белом расстегнутом халате поверх серого твидового костюма, того самого, который Мари нравился больше других, он с удивлением смотрел на жену. После нескольких секунд молчания, в течение которых супруги со смущенным видом смотрели друг на друга, доктор Меснье сказал тихо:

— Ты уже вернулась? Спасибо, что поторопилась! Нанетт плохо, а я не могу все время быть с ней, у меня много пациентов. Жаннетт приходит каждый день, но состояние старушки ухудшается…

— Какой диагноз ты поставил? — спросила Мари испуганно. — Говори!

— Надо готовиться к худшему. Она не может встать, отказывается есть…

Мари вздохнула с облегчением: Нанетт жива, значит, еще не все потеряно! Она будет о ней заботиться, и та поправится! Мари разулась и, не говоря больше ни слова, вошла в комнату своей свекрови. Ставни были закрыты, от печи шло приятное тепло. Нанетт лежала на безукоризненно белой простыне, смежив веки и сложив руки на груди. Зрелище леденило кровь. Если бы муж не успел рассказать, в каком состоянии пребывает его престарелая пациентка, Мари подумала бы, что находится в комнате умершего, где не хватает только свечей. Черты лица Нанетт заострились, она была бледна, волосы слиплись от пота. Мари подошла к кровати и прошептала:

— Нан, дорогая! Я пришла! Ты меня слышишь?

Нанетт не ответила, но приоткрыла один глаз. Невзирая на жар и слабость, она нашла в себе силы послать невестке сердитый взгляд, в котором читался упрек.

— А, приехала? Не слишком ты торопилась! Как ты могла так поступить, Мари, — бросить меня на произвол судьбы? Когда я не могу встать с кровати! Я умираю!

— Нет, моя Нан, ты не умрешь! И лучшее доказательство тому — ты опять заговорила на своем любимом патуа! Ты в здравом рассудке, а я здесь, рядом с тобой! Прости, что уехала так внезапно и не предупредила тебя! Ты же знаешь, я ни за что тебя не брошу! Я слишком сильно тебя люблю!

Мари присела на край кровати и обхватила своими прохладными ладонями руки приемной матери, шершавые, с узловатыми пальцами из-за тяжелой работы на ферме и по хозяйству.

— Нанетт, мне сказали, что ты не ешь и у тебя нет сил встать. Неужели ты сдалась? Только не говори, что ты разучилась противостоять неприятностям, как раньше! Я приготовлю тебе чашку кофе из цикория, а потом сварю густой суп.

Старушка приподнялась, опираясь на локоть. Ее глаза лукаво поблескивали.

— Мне сразу стало лучше, моя курочка, как только я увидела тебя. Это стыд — бросать своего мужа и бежать непонятно куда! Я знаю, что немало кумушек треплют языками в эти дни! Жена и мать не убегает из дома без причины… А твой Адриан прав, чтоб ты знала! Девчонка, которую ты хочешь взять в дом, вполне может остаться у монахинь!

Мари онемела от удивления. Значит, Нанетт все известно… Она нарочно прикинулась умирающей, чтобы заставить Мари как можно скорее вернуться в Обазин!

— Нан, тебе рассказал Адриан?

— Я, может, и больна, но еще не оглохла! Слышала, как вы ссорились в тот день! Я не спала. А ты кричала на весь дом. И твой муж тоже. И я сказала себе: опять в доме неприятности, и опять из-за Леони! Даже мертвая, она переворачивает все вверх дном! Теперь через свою незаконнорожденную дочку!

— Нанетт! — прикрикнула на старушку Мари, не веря своим ушам. — Перестань немедленно! Никогда больше не называй так эту девочку, слышишь? Я знаю, что ты никогда не любила Леони. Но она была моей названной сестрой, и я хочу, чтобы ты это помнила!

Свекровь скорчила недовольную гримасу и сказала, потирая подбородок:

— Сестра, говоришь? Она прибрала к рукам моего Пьера, а потом кутила в Тюле и в Лиможе! Меняла мужчин, как гулящая бабенка!

Мари кусала губы, сдерживая резкие возражения. Было бесполезно говорить на эту тему с Нанетт. Она принадлежала к другому поколению и считала, что ответственность за все несут женщины, которые подразделяются только на две категории: женщины серьезные, трудолюбивые и, само собой, во всем слушающиеся супруга, и существа, достойные презрения, которые отказываются вступать в брак и ведут беспорядочную жизнь. Ничто не смогло бы изменить ее взглядов. Для Нанетт все было ясно: Леони украла у Мари Пьера, а значит, она попадала в категорию распутниц. И поведение мужчины в подобном случае мало что значило — он всего лишь поддавался на женские уловки.

У Мари не было желания оправдываться. Самая насущная проблема имела имя — Мелина. Переубедить старушку не представлялось возможным. Поэтому она поправила одеяло и спросила негромко: