Возвращение

Мари грустно улыбнулась и с явной неуверенностью кивнула:

— Договорились, я не буду больше об этом думать. Ты убедил меня, доволен? И прошу, ни слова о Мелине Лоре и Матильде! Это вызовет ненужные разговоры, и Адриан расстроится. Он рассердится на меня за то, что я рассказала об этом всему семейству.

На следующее утро Поль и Лора уехали в Тюль, где они жили, хотя уже и подыскивали себе жилье в Бриве. Первый день нового года они планировали отпраздновать в «Бори» с Лизон и Венсаном. Лора радовалась этой поездке, потому что очень хотела повидаться с родителями. Матильда с супругом два дня провели в Обазине, и молодая женщина то и дело поражала Мари и Камиллу своими придумками и весельем. Ее высокие каблучки стучали по всему дому под аккомпанемент песен Эдит Пиаф, которые она бесконечно напевала. Мари-Эллен, Амели и Жаннетт пришли к ней в гости, и они провели несколько беспечных и радостных часов возле елки, аромат которой понемногу ослабевал.

Потом Матильда и Эрве уехали на автобусе в Брив. Мужу Матильды, по его же словам, не терпелось «вернуться в настоящий город». С их отъездом в доме снова воцарились тишина и покой. Нанетт много спала; старушка медленно выздоравливала после продолжительного бронхита. Адриан снова стал навещать больных, и хлопот у него прибавилось, поскольку стояли холода и многие дети кашляли.

После полудня второго января Мари решила немного прибрать в столовой. Камилла рисовала за столом под лампой, в ласковом свете которой красиво блестели елочные украшения. Гудела чугунная печь. Комната полнилась протяжными и гармоничными аккордами вальса «На прекрасном голубом Дунае».

— Как нам сейчас хорошо, мам! — сказала Камилла, поднимая голову. — И мне так нравится эта музыка! Папа угадал с подарком, ты ведь так любишь вальсировать! Только… Мы точно не разбудим бабушку Нан?

— Нет, музыка совсем негромкая, — ответила Мари, грациозно двигаясь по комнате под вальс Штрауса.

Приблизившись к окну, она заметила, что на снежном покрове появились проталины.

— Да, мы с тобой — как птички в теплом гнездышке! — отозвалась она.

И внезапно словно окаменела на середине па: по площади в сопровождении мадемуазель Берже шли воспитанницы приюта. Все в одинаковых бирюзовых пальтишках, девочки шагали сгорбившись, словно борясь с сильным ветром. Над их плечами развевались шарфики.

«Сегодня их вывели на прогулку наверняка потому, что дождь перестал. И девочки сделают круг по городку!»

Девочки шли парами, самые высокие впереди, маленькие — сзади. Они как раз проходили мимо дома доктора Меснье. Неужели Мелина почувствовала ее взгляд? Или она знала, что Мари живет здесь? Девочка смотрела прямо на окно, возле которого застыла Мари. Лампа хорошо освещала комнату, открывая взглядам прохожих большую елку в серебристых гирляндах, печку, мягкую мебель, сидевшую за столом Камиллу… и ласковое лицо Мари, бледное в ореоле золотисто-каштановых волос.

Мари вздрогнула, словно от удара электрического тока. Не вид маленькой сироты ее поразил, но выражение одновременно мольбы и отчаяния на ее порозовевшем от холода личике. Она знала, что Мелина увидела ее дом именно таким, в каком хотела бы жить сама, — теплым и уютным. И, вне всяких сомнений, благодаря живому, как у всех детей, воображению, на месте Камиллы она представила себя!

«Бедная крошка! Она такая худенькая и такая одинокая! Никто не держит ее за руку!» — подумала Мари, с трудом сдерживая слезы.

Ее сердце учащенно билось. Она искренне сочувствовала этому ребенку, лишенному всего самого ценного в жизни — семьи и любви. Ей показалось, что она ощущает, как маленькое тельце девочки прижимается к ней возле могилы святого Этьена.

— Что с тобой, мам? — спросила Камилла. — Ты плачешь?

Обеспокоенная девочка встала и подошла к окну как раз вовремя, чтобы увидеть удалявшуюся Мелину. Сирота снова и снова оглядывалась на докторский дом, и выражение ее личика было несчастным.

— Ты увидела Мелину, правда? И поэтому расстроилась. Она такая миниатюрная!

Растроганные, мать и дочь обнялись.

— Послушай, мам! Ты должна снова поговорить с папой! Он такой добрый, всегда готов бежать к своим больным! Наверное, он не совсем тебя понял, когда ты спросила у него о девочке накануне Рождества. И потом, ну почему ему отказываться? Не понимаю! Скажи ему, что я буду убирать в доме, готовить и стирать одежду девочки. Поговори с ним в ближайшие дни, хорошо?

Мари вытерла слезы и поцеловала дочь. Она видела, что Камилла очень хочет взять девочку под свою опеку.

— Ты права, дорогая! Я поговорю с отцом, и на этот раз серьезно. Я не хотела с ним ссориться в праздники, но я имею право услышать хоть какое-то объяснение!

Девочка не ответила. Она заметила, что отношения родителей стали напряженными, но, по ее мнению, повода для серьезного беспокойства не было.

— Мама, но вы ведь с папой не поссорились?

— Нет, Камилла. За последние без малого двадцать лет мы с ним вообще не ссорились. Не беспокойся, все хорошо…

5 января 1948 года

Тепло одетая Мари стояла на пороге своего дома. Она поджидала Адриана, рассеянно рассматривая прохожих. В этот день на площади Обазина было многолюдно и шумно — здесь проходила ярмарка свиноводов. Приехавшие со всего края покупатели переходили от загородки к загородке, осматривая животных и выбирая самых видных и, конечно, самых откормленных. Затем следовало обсуждение цены, при этом свиноводы упорно торговались, громко нахваливая свой товар.

Нанетт сидела у окна в своей комнате, прижавшись носом к стеклу, и наслаждалась зрелищем. Она получала удовольствие от всей этой какофонии. В прошлые годы ради того, чтобы побывать на такой ярмарке, она вставала очень рано. Как всякая порядочная лимузенка, Нанетт любила поговорить и потолкаться среди таких же, как и она сама. Этой зимой она часто бывала в плохом настроении, поскольку тот, кого она обычно называла своим зятем, а в последнее время — своим палачом, предписал ей покой и тепло, заставив смириться со множеством всяческих запретов.

Мари снова обвела взглядом площадь. И задержала дыхание, ощутив беспокойство.

«Адриан уехал в район Бейна, но пообещал вернуться к обеду. Каким пустым мне кажется дом…» — думала она.

Накануне Камилла уехала в Брив, где она училась в коллеже для девочек. Мари до сегодняшнего дня откладывала разговор с мужем. И сгорала от нетерпения.

«Это правильно, что я решила подождать! Если Адриан повысит голос или разозлится, Камилла об этом не узнает. Но почему он до сих пор не вернулся?»

Наконец ее желание сбылось: «Траксьон» Адриана медленно проехал вдоль загородок, сквозь которые виднелись розовые спины свиней, — одни животные барахтались в грязи, другие спали там же.

— Ну и шум! — воскликнул доктор, выходя из автомобиля. — А запах! Мари, как мило с твоей стороны ждать меня на пороге! Я чувствую себя моряком, который возвращается в порт!

С этими словами он обнял жену за талию и привлек к себе. Она показалась ему слегка расстроенной, но он не обратил на это особого внимания. Они быстро пообедали в кухне в компании Нанетт. Когда старушка, как обычно, удалилась к себе в спальню для послеобеденного сна, супруги оказались тет-а-тет в тишине, нарушаемой только тиканьем настенных часов.

— В котором часу ты снова уедешь? — спросила Мари, скатывая пальцами кусочек хлебного мякиша.

— Ближе к вечеру. Нужно навести порядок в бумагах. С радостью приму твою помощь, если у тебя найдется для меня немного времени. Это возможность несколько часов побыть вместе!

Адриан лукаво улыбался. На его широкий лоб, который она так любила гладить, упала прядь серебристых волос. На мгновение Мари решила отказаться от своей затеи. Зачем портить такой прекрасный момент близости? И тут Адриан сказал:

— Сегодня вечером мне нужно зайти в приют, послушать одну из девочек. Наверняка у нее бронхит. Речь идет о маленькой Мадлен.

— Наверное, мама Тере очень переживает, ведь она так привязана к этой девочке! Тем более что Мадлен такая ласковая и послушная! Адриан, раз ты сам заговорил о приюте, скажи, ты подумал о моей просьбе в канун Рождества?