Возвращение

Камилла и Мелина взяли на себя заботу о Луизоне. Они играли с ним, готовили ему еду, укладывали спать в кроватку, и это помогало не думать о том, что в доме покоится тело Матильды. Этот нежданный траур внушал им страх и озадачивал. Обе сестры одновременно открыли для себя реальность смерти, которая гасит радость и жизнь. Эта трагедия сблизила их, и, хотя ни та ни другая не заговаривала об этом, обеим было стыдно, что они ссорились в тот момент, когда родители узнали страшную новость.

В аббатскую церковь волнами вливались молчаливые прихожане. Бледная, вся в черном, Мари смотрела на установленный перед алтарем гроб. Она знала, что все их друзья собрались здесь.

Жан-Батист Канар с детьми — Жаннетт, Леоном и юным Даниэлем, который учился в семинарии в Тюле, так как хотел стать священником, заняли свои места на скамье недалеко от членов семейства Меснье.

Марк Лажуани приглаживал свои седые усы, а другой рукой держал за руку Амели, которая глубоко сожалела о смерти своей подруги детства. Рядом с ними сидели Дрюлиоли. Глава семейства, мясник, обеспечивал Мари и ее близких мясом во время последней войны.

Неожиданно для всех приехала Лора. Ее короткие волосы покрывал черный платок. Она бросилась на шею Мари со словами:

— Мамочка, дорогая! Я не могла не быть с вами рядом в такой день! Малышку я оставила с матерью, она передает вам свои соболезнования. Папа пообещал присмотреть за фермой.

Лора горько плакала, розовощекая и рыжеволосая, такая нежная и ласковая… Мари прижала ее к сердцу. Поль, потрясенный до глубины души смертью сестры, растрогался при виде жены. Не в силах больше сдерживаться, он расплакался у нее на плече. Лизон была единственной, кто держался стойко. Она понимала, что кому-то нужно сохранять выдержку, чтобы присматривать за семейством.

Именно она, Лизон, утешала Нанетт, отгородившуюся от всех молчанием. Сжавшись в комок, старушка бесконечно бормотала молитвы на патуа, словно заклинание, которое отгоняло злые силы. Старушка отказывалась от пищи, не вставала и чуть что — сразу сердилась. Первый раз в жизни она была без чепца на людях, он так и остался лежать на комоде.

С присущим ей терпением Лизон заставила ее немного поесть и успела даже уделить немного внимания матери. Она долго расчесывала красивые волосы Мари, в которых все больше становилось седины. Самые взрослые из детей, Жан и Бертий, очень расстроились, ведь в доме было непривычно тихо и грустно. Лизон пыталась, как могла, их утешить, спрашивая себя иногда, откуда у нее берутся на все это силы.

Почти все жители Обазина и окрестных деревушек собрались в церкви. Приехала даже семья Денни, проживавшая на мельнице в Сапинье. Коммерсанты держались ближе к центру, где сидели рабочие карьера и их супруги. Большинство собравшихся не знали Матильду, но уважали доктора Меснье и пришли, чтобы его поддержать. Учителя государственной школы возложили великолепный букет из роз, как и мадам Барре, вторая учительница частной школы.

Во время отпевания Мари стояла, высоко подняв голову. Она пела вместе с сиротами и молилась за душу своей дочери. Если печаль становилась невыносимой, она смотрела на круглые щечки Луизона, сидевшего на коленях у Мелины, и самообладание возвращалось к ней. Она говорила себе: «Матильда доверила мне это невинное дитя! Спасибо, Господи, что его отец даже не вспомнил о нем. Адриан хочет, чтобы мы получили официальное право опеки. Я не успокоюсь, пока мы этого не добьемся. Пока я жива, Жиль не подойдет к Луизону! Я сама воспитаю этого малыша, и он будет счастливым, будет радоваться жизни! Он никогда не будет испытывать недостатка в любви! Слышишь, Ману, я клянусь тебе в этом! Твой сын станет хорошим человеком, которым ты могла бы гордиться!»

Путь на кладбище стал для всех новым испытанием. Приглушенные рыдания и горестный шепот сопровождали кортеж.

Плачущая Камилла мельком увидела, что поодаль стоит какой-то мужчина, но ведет себя так, словно не хочет, чтобы его заметили. Присмотревшись к нему, она вдруг почувствовала, как быстро забилось ее сердце, — силуэт показался ей знакомым… Она не верила своим глазам! Это был Гийом, высокий и худощавый, в черном габардиновом костюме и серой фетровой шляпе, наполовину скрывавшей его лицо. Никто не обращал на него внимания, и тем более Мари. Она не сводила глаз с гроба дочери, на который все по очереди бросали горсти земли.

Несмотря на боль утраты, Камилла испытала робкую радость. Она, стараясь не привлекать внимания, выбралась из толпы. Когда Гийом увидел ее, он улыбнулся, но выглядел встревоженным.

— Камилла!

— Гийом… Вы приехали! Это так мило…

— В Прессиньяке мне рассказали, что случилось. Не волнуйтесь, клянусь, это была не Элоди. С тех пор, как она получила письмо от вашей матери, в котором та пообещала при случае подать на нее жалобу за анонимные письма, я не общаюсь с Варандо.

— Но как вы узнали, что мама ей писала? — тихо спросила Камилла.

— Фирмен, ее муж, остается клиентом нашего банка. Я не могу запретить ему приезжать в мое отделение в Лиможе. Он упрекнул меня в том, что я их выдал, но это меньше всего меня заботит. Сегодня я хотел выразить вам сочувствие, я понимаю, как это больно…

Камилла внимательно посмотрела на молодого человека. Он все еще носил тонкие усики, его светлые глаза были грустны.

— Камилла, я недавно потерял мать. Это — единственная причина моего молчания после ваших последних писем. У нее было больное сердце. Теперь я остался совсем один. Мои старшие брат и сестра приезжали на похороны, но они оба живут очень далеко отсюда…

В порыве нежности Камилла взяла Гийома за руку. Они оба переживали страшное горе — потерю родного человека…

— Мне очень жаль, что ваша мать умерла… В жизни бывают такие тяжелые моменты! Моей сестре было всего тридцать. Признаться, мы с ней не были очень близки. Пожалуй, она даже пугала меня своей страстностью, порывистостью… Она много лет жила в Бриве. Думаю, она наложила на себя руки, но официально объявлено, что произошел несчастный случай. Мои родители ни за что не скажут мне правду! Они до сих пор считают меня ребенком! Как бы то ни было, мама старается держать нас, своих младших дочерей, подальше от реальной жизни. Она хочет, чтобы мы жили в утопическом мире, где нет порока, смерти и ненависти… Я устала так жить! Это бессмысленно, понимаете? Гийом, все, что я писала вам в своих письмах, — истинная правда!

Камилла разволновалась, изливая Гийому свою печаль. Внимательный и терпеливый, он слушал, любуясь ее милым лицом — щеки девушки порозовели, глаза заблестели… Он заметил маленькую родинку у нее на щеке, которую время от времени скрывала порхающая на ветру прядь. У обоих было тяжело на сердце, но рядом с девушкой он ощущал удивительное спокойствие, даже безмятежность.

— Моя дорогая Камилла, я очень рад, что увидел вас! Это странно, но мне кажется, что мы знакомы всю жизнь. Наверное, все дело в нашей продолжительной переписке…

— Я чувствую то же самое! — шепнула она, краем глаза поглядывая на родителей.

Гийом понял, чего она опасается. Он тоже чувствовал себя не слишком уверенно на кладбище, ведь доктор Меснье или его жена могли его узнать. Он сказал тихо:

— Я не хочу, чтобы из-за меня у вас были неприятности. Но пообещайте мне, Камилла, что в этом году мы еще увидимся!

— Конечно! Это мое самое большое желание! Давайте отойдем в сторону!

Она увлекла его за собой на другую аллею. Оттуда им был виден первый ряд окруживших могилу людей.

— Видите, Гийом, пожилую женщину в черном с чепцом на голове? Это моя бабушка, пусть и не родная, Нанетт! Раньше она жила в «Бори». Красивая молодая женщина в сером костюме — это моя сестра Лизон, она учительница в Прессиньяке. Поля вы знаете…

— Очень мало, — признался Гийом. — Я встречался с ним в банке и на ферме. Он, безусловно, хороший человек, и мне стыдно, что я терзал его с этой ссудой. Послушайте, Камилла, я совершил много ошибок… Однажды я вам все расскажу. И все-таки знайте, я искренне восхищаюсь вашей семьей! Вы такие дружные, такие благородные… Я даже не сержусь на вашего отца за то, что он меня ударил в тот вечер, четырнадцатого июля, в Бриве. Он вас защищал! На его месте я поступил бы так же, это несомненно!