Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 37 из 39

К ПРАВДЕ Правда, слышишь стон упрека? Почему ты так далеко? Ненавидя и кляня, Ты покинула меня. Я ж тобою дорожу, Но тебя не нахожу. Потому ли встречи нет, Что я, правда, твой сосед? Я стучусь к тебе опять: Не могу тебя застать.

БОГДАН XАЖДЕУ (1836–1907)

ЕЛЬ Палит ли солнце в летний зной, Иль ветер вьюжный веет, — Ель над высокой крутизной Все так же зеленеет. Гигант в утес корнями врос, Красуясь в мире горном; Все глубже роет он утес Своим могучим корнем! С гранитной глыбой уж давно Сроднились корни ели, И сотрясают их равно Бураны и метели. Один зеленый монолит — И дерево и камень: Их стужа не оледенит, Не обожжет их пламень. Под вьюгой бешеной, стройна, Упершись в тучи кроной, Уж столько лет стоит она В свой красе зеленой. Попробуй ель пересадить, Дай ей тепло долины, — Ее погубишь, ей не жить Без льдов и скал вершины. Палит ли солнце в летний зной, Иль ветер вьюжный веет, — Ель над высокой крутизной Все так же зеленеет. ГОРА И ДОЛИНА О, до конца безумен тот, Кто жита и жасмина ждет На кряже гор, во льдах высот: Они сильны, но на крутом Челе гранитном, полном мощи, Пробьется ядовитый, тощий Один лишь мох и то — с трудом. Зато долины под горой — Как манят взор они листвой, Речонкой, вьющейся змеей, Ковром цветочным вдоль дорог; Прозрачны гроздья винограда, И пчелами гудит левада. Повсюду чувствуется бог! Не там, вверху, где богачам Воскуривают фимиам, — Добро рождается не там: Внизу томящийся народ, — Лишь он — та самая долина, Где пахнут и цветы жасмина И жито доброе встает!.. БЕЛОЕ И ЧЕРНОЕ Осень щедрого Дуная уплыла по руслам рек. Все бело и все студено — белый иней, белый снег, Мир безжизненный и белый распростерся бездыханно, А над ним ни туч, ни солнца — белый занавес тумана. Подымается над крышей струйка белого дымка, Хаты в ряд — как гроб у гроба, снег по самые бока. Тщетно ищет темных пятен взор на мраморе безбрежном. Даже тени на сугробах не черны, а белоснежны. Но внезапно, как монахи, окружившие амвон, Опускается на землю стая черная ворон. Над пейзажем монотонным точки черные нависли. Чернота их мне дороже белизны, лишенной жизни.

МИХАЙ ЭМИНЕСКУ (1850–1889)

ВЕНЕРА И МАДОННА Идеал, навек погибший в бездне сгинувшего мира, Мира, мыслившего песней, говорившего в стихах, О, тебя я вижу, слышу, мысль твоя звучит, как лира, И поет она о небе, рае, звездах и богах. О Венера, мрамор теплый, очи, блещущие тайной, Руки нежные — их создал юный царственный поэт. Ты была обожествленьем красоты необычайной, Красоты, что и сегодня излучает яркий свет. Рафаэль, в мечтах паривший над луной и облаками, Тот, кто сердцем возносился к нескончаемой весне, На тебя взглянув, увидел светлый рай с его садами И тебя средь херувимов в запредельной тишине. На пустом холсте художник создал лик богини света, В звездном венчике с улыбкой девственной и неземной, Дивный лик, сиянья полный херувим и дева эта, Дева — ангелов прообраз лучезарною красой; Так и я, плененный ночью волшебства и вдохновенья, Превратил твой лик бездушный, твой жестокий злобный лик В образ ангелоподобный, в ласку светлого мгновенья, Чтобы в жизни опустелой счастья нежный луч возник. Опьяненью предаваясь, ты больной и бледной стала, От укусов злых порока рот поблек и посинел, Но набросил на блудницу я искусства покрывало, И мгновенно тусклый образ, как безгрешный, заблестел. Отдал я тебе богатство — луч, струящий свет волшебный Вкруг чела непостижимой херувимской красоты, Превратил в святую беса, пьяный хохот — в гимн хвалебный И уже не взглядом наглым — звездным оком смотришь ты Но теперь покров спадает, от мечтаний пробуждая, Разбудил меня, о демон, губ твоих смертельный лед. Я гляжу на облик страшный, и любовь моя простая Учит мудро равнодушью и к презрению зовет. Ты бесстыдная вакханка, ты коварно завладела Миртом свежим и душистым осиянного венца Девы, благостно прекрасной, чистой и душой и телом, А сама ты — сладострастье, исступленье без конца. Рафаэль когда-то создал лик Мадонны вдохновенной, На венце которой вечно звезды яркие горят, — Так и я обожествляю образ женщины презренной, Сердце чье — мертвящий холод, а душа — палящий яд. О дитя мое, ты плачешь с горькой нежностью во взоре — Это сердце можешь снова ты заставить полюбить. Я гляжу в глаза большие и бездонные, как море, Руки я твои целую и молю меня простить. Вытри слезы! Обвиненье тяжким и напрасным было. Если даже ты и демон, обесславленный молвой, То любовь тебя в святую, в ангела преобразила. Я люблю тебя, мой демон с белокурой головой.