Страница 38 из 39
1870
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ Ночами, когда в моем сердце томленье, Мой ангел-хранитель — святое виденье — Являлся в одежде из света и тени И крылья свои надо мной простирал. Но только увидел твое одеянье, Дитя, в ком слилися тоска и желанье, Тобой побежденный он робко бежал. Быть может, ты демон сама, если взглядом Чарующих глаз, их пленительным ядом Заставила скрыться в испуге пред адом Того, кто был стражем моей чистоты? Но может… Скорей опусти же ресницы, Чтоб мог я сравнить ваши бледные лица, Ведь он… — это ты! БОЛТОВНЕ ОТВЕТ- МОЛЧАНЬЕ Болтовне ответ — молчанье. Ни похвал, ни порицанья. Ты пляши себе как хочешь И не жди рукоплесканья. Только я плясать не стану Под фальшивое бренчанье. Правду я ищу лишь в сердце — Вот оно, мое призванье.1876
Я ИДУ ЗА МИЛОЙ СЛЕДОМ… Я иду за милой следом В темной чаще, в глухомани, Чуть приближусь к ненаглядной Прерывается дыханье. Еле выговорил слово, Что огнем души согрето, — Смотрит мимо дорогая, Не давая мне ответа. Подхожу к ней блинке, ближе, Уговариваю нежно — Озирается пугливо, Отстраняется поспешно. Изогнулась, вырываясь, Чуть я обнял стан прелестный; Жарких рук не размыкаю, К сердцу привлекаю тесно. То ль не рада, то ли рада Мне на грудь она склониться. Без конца целую губы И смеженные ресницы. Крепче к сердцу прижимаю Даже дух перехватило. Отчего грустит, спросил я, Неужели разлюбила? И она мне отвечает, Озарив сияньем глаз: — Ты мне дорог бесконечно, Только дерзок ты подчас.1876
ЖИЗНЬ Нередко слышу я, как, выпятив живот, Румяный жирный поп с амвона речь ведет О том, что род людской идет путем страданья, Что наслаждение — преддверье покаянья… Но разве может знать откормленный такой, Какой бывает жизнь и быть должна какой? Над тесной уличкой ночь блещет и сверкает, Лучи ста тысяч звезд мне под ноги бросает. До слуха моего доносятся едва И жалобы, и смех, и смутные слова Из мира старых стен, из-за окон разбитых, С забытых пустырей, из-за дверей раскрытых. Вот скромной спаленки я вижу полумглу. У лампы девушка вдевает нить в иглу. Та девушка бледна, глаза у ней потухли, Над покрасневшими белками веки вспухли — Ночной упорный труд погибелен для глаз, В них не осталось слез… Зачем ты родилась? Зачем живешь? Ведь жизнь тебя несет, Как веточку по лону пенных вод, Ты — тень в толпе. Куда тебя забросит Житейский пыльный вихрь? Но кто об этом спросит? Вот так и день и ночь все трудится она, И можно разглядеть сквозь занавес окна, Как ловки пальчики, как эти очи зорки! Почувствовать легко, как эти слезы горьки. Ведь на день брось иглу — и будешь голодать, Вот, кажется, и все, что в силах ты понять! Работа сделана… Пойдет она куда? Творенья твоего священного труда Перед клиентами торговец расстилает. Огромный солитер лучится и сверкает На пальце у купца… И куплен камень тот На прибыль от ночных девических работ. Твой труд, о девушка, стал ценностью отныне: Купец его теперь предложит герцогине; Получит деньги он, отвесит ей поклон… Та ткань, в которую вплелись — жизнь, слезы, сон, Ткань, белая как снег, на ком теперь надета? Когда тебе, дитя, на ум приходит это, Ты смотришь в зеркальце и плачешь, плачешь ты От жалости к себе. И кроткие черты Лица ты своего запечатлеть стремишься… Так вот какая ты! Страдаешь и томишься, Живешь, послушна всем, боишься ты всего, Лишенное поддержки существо. И только смерти ждешь с готовностью покорной, Как утешительницы в жизни этой скорбной. Но все же у тебя одна подруга есть — Откуда ни возьмись явившаяся здесь Пчела! Она нашла пути в твою светелку. И, отворив окно, ты приглашаешь пчелку Хотя бы до весны с тобой вдвоем пожить! Две пролетарки вы, пристало вам дружить — Букашке-девушке с букашкою крылатой. Когда, подавлена нуяедой своей проклятой, Вдруг девушка взгрустнет в обиде на судьбу, К ней пчелка резвая садится на губу. И словно говорит любезно и учтиво: «Подруженька, мила ты и красива! Ты знаешь, как цветок, прелестен ротик твой! Ты очень хороша! Прекраснее святой! А глазки у тебя! Ну, как их не похвалишь!»