Вокруг Пушкина

ПИСЬМО 8-е

АЛЕКСАНДРА НИКОЛАЕВНА ГОНЧАРОВА

Петербург. 28 ноября 1834 г.

Я хочу исправить свою вину, дорогой брат, и написать тебе очень длинное письмо; мне, право, очень стыдно за мою лень, но так как этой болезнью страдает вся наша се­мья, ты не должен слишком на меня сердиться, следствен­но, я рассчитываю на твое великодушие и надеюсь получить прощение, о чем тебя умоляю.

Мне так много надо тебе сказать, что не знаю с чего на­чать. Прежде всего я должна выполнить поручения, кото­рые мне дала моя дражайшая сестрица мадам Пушкина. Она просит тебе передать, что твое дело с Мятлевым улажено; твое письмо ему было передано и он обещал выполнить твою просьбу. Затем о деньгах, которые ты должен Таше; она посылала к Носову, но этот господин уверяет, что не получал от тебя приказания, поэтому Таша просит тебя рас­порядиться выдать ей эти деньги, так как они ей очень нуж­ны. И, наконец, мадам поручает мне тебе сказать, что Бод(верховая лошадь) был отправлен не для Августа и что если она узнает, что он ездит на нем на охоту, она затребует его обратно; так что прими меры, если ты хочешь оставить его у себя, запре­щает вам давать ему его для охоты. И еще одно поручение, это уж последнее, мне кажется: не присылай ей Сашку, она ей больше не потребуется, это только увеличит расходы. То же самое и в отношении Кривой, она нам те­перь не нужна и наши капиталы не так велики, чтобы со­держать столько прислуги; только постарайся, чтобы она сохранила место у мадам Федосьи, так как бедная девушка довольно несчастлива в своей семье. Теперь я с тобой не­много поговорю о себе. Плохая шутка, которую я разыграла с Августом, принесла мне несчастье, и я даже думала, что не поправлюсь. Я простудилась на другой день после отправки этого злополучного письма и схватила лихорадку, которая заставила меня пережить очень неприятные минуты, так как я была уверена, что все это кончится горячкой, но, сла­ва Богу, все обошлось, мне только пришлось пролежать 4 или 5 дней в постели и пропустить один бал и два спектак­ля, а это тоже не безделица. У меня были такие хорошие си­делки, что мне просто было невозможно умереть. В самом деле, как вспомнишь о том, как за нами ходили дома, посто­янные нравоучительные наставления, которые нам читали, когда нам случалось захворать, и как сама болезнь считалась Божьим наказанием, я не могу не быть благодарной за то, как за мной ухаживали сестры, и за заботы Пушкина. Мне, право, было совестно, я даже плакала от счастья, видя такое участие ко мне; я тем более оценила его, что не при­выкла к этому дома.

Ваня большую часть времени проводит у нас; однако иногда ходит навещать свою даму. Он подал прошение об отпуске и надеется получить на год. Позавчера мы видели великого князя на балу у г-на Бутурлина, он изволил гово­рить с нами и обещал Таше перевести Сережу в гвардию, но не раньше, чем через два года. Тетушка хлопочет, что­бы Катиньку сделали фрейлиной к 6 декабря; надо надеять­ся, что ей это удастся. Мне кажется, что нас не так уж пло­хо принимают в свете и если старания Тетушки будут иметь успех, к нам будут, конечно, относиться с большим уважением. Пока мы ничего не слышали о твоей графине, она, наверное, еще не приехала; давно уже мы не видели и графиню Пален. Она должна была, однако, приехать в но­ябре; приезжай же уже женихом, чтобы свадьба была у нас здесь.

Несмотря на всю нашу экономию в расходах, все же, дорогой братец, деньги у нас кончаются: у нас, правда, еще есть немного денег у Таши, и я надеюсь, что этого нам хва­тит до января, мы постараемся дотянуть до этого времени, но, пожалуйста, дорогой братец, не заставляй нас ждать де­нег долее первого числа. Ты не поверишь, как нам тяжело обращаться к тебе с этой просьбой, зная твои стесненные обстоятельства в делах, но доброта, которую ты всегда к нам проявлял, придаст нам смелости тебе надоедать. Мы да­же пришлем тебе отчет в наших расходах, чтобы ты сам уви­дел, что ничего лишнего мы себе не позволяем. До сих пор мы еще не сделали себе ни одного бального платья; благода­ря Тетушке, того, что она нам дала, пока нам хватало, но вот теперь скоро начнутся праздники и надо будет подумать о наших туалетах. Государь и государыня приехали позавче­ра, и мы их видели во французском театре. Вот теперь город оживится. Мы уверены, дорогой брат, что ты не захо­чешь, чтобы мы нуждались в самом необходимом и что к 1 января, как ты нам это обещал, ты пришлешь нам деньги. Так больно просить; что ж делать, нужда заставляет. Что же касается фортепьяно, то это верно: я говорила мадам Дон (неустановленное лицо)  в Москве, что за 200 р. я могу ей его уступить; но так как я нахожу, что цена довольно мала, я хотела бы отказаться от своего обещания, следственно, приведи ей как причину отказа, что Ваня приезжает на Завод, что он хотел бы иметь фортепьяно и поэтому я не могу его продать. Если ты найдешь каких-нибудь других покупателей, которые дадут больше, 400 например, тогда продай его. Катинька просит передать касательно журнала, что она говорила Ване, а он сказал, что у него нет денег, поэтому прикажи Но­сову ему их выдать, тогда он сможет это сделать.

Ты пишешь, что в Заводе стоит полк; вот не везет нам: всегда он там бывал до нашего приезда в прекрасную столи­цу; три года мы там провели впустую, и вот теперь они опять вернулись, эти молодые красавцы, жалко. Но нет худа без добра, говорит пословица, прелестные обитательницы замка могли бы остаться и Петербурга бы не видали.

Прощай, пора мне с тобой расстаться, какова расписалась. Скажи Августу, что я не предполагала, что он пользуется таким большим благорасположением у Господа Бога; в другой раз я не осмелюсь больше дурачить его. Прощай же, целую тебя. Сестры тебя целуют, а также Ваня.

ПИСЬМО 9-е

ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА ГОНЧАРОВА

8 декабря 1834 г. (Петербург)

Разрешите мне, сударь и любезный брат, поздравить вас с новой фрейлиной, мадемуазель Катрин де Гончаров; ваша очаровательная сестра получила шифр (вензель императрицы) 6-го после обедни, которую она слушала на хорах придворной церкви, куда ходила, чтобы иметь возможность полюбоваться прекрасной мадам Пушкиной, которая в своем придворном платье была великолепна, ослепительной красоты. Невозможно встре­тить кого-либо прекраснее, чем эта любезная дама, которая, я полагаю, и вам не совсем чужая. Итак, 6-го вечером, как раз во время бала, я была представлена их величествам в кабинете императрицы. Они были со мной как нельзя более доброжелательны, а я так оробела, что нашла церемонию представления довольно длинной из-за множества вопро­сов, которыми меня засыпали с самой большой благожела­тельностью. Несколько минут спустя после того как вошла императрица, пришел император. Он взял меня за руку и на­говорил мне много самых лестных слов и в конце концов сказал, что каждый раз, когда я буду в каком-нибудь затруд­нении в свете, мне стоит только поднять глаза, чтобы уви­деть дружественное лицо, которое мне прежде всего улыб­нется и увидит меня всегда с удовольствием. Я полагаю, что это любезно, поэтому я была, право, очень смущена благо­склонностью их величеств. Как только император и импе­ратрица вышли из кабинета, статс-дама велела мне следо­вать за ней, чтобы присоединиться к другим фрейлинам, и вот в свите их величеств я появилась на балу. Бал был в вы­сшей степени блистательным, и я вернулась очень усталая, а прекрасная Натали была совершенно измучена, хотя и танцевала всего два французских танца. Но надо тебе ска­зать, что она очень послушна и очень благоразумна, потому что танцы ей запрещены (Н.Н. была беременна). Она танцевала полонез с импера­тором; он, как всегда, был очень любезен с ней, хотя и не­множко вымыл ей голову из-за мужа, который сказался боль­ным, чтобы не надевать мундира. Император ей сказал, что он прекрасно понимает, в чем состоит его болезнь, и так как он в восхищении от того, что она с ними, тем более стыдно Пушкину не хотеть быть их гостем; впрочем, красо­та мадам послужила громоотводом и пронесла грозу.