Страница 36 из 95
Вятка с силой метнул сулицу в переднего конного, а Звяга пустил стрелу в
стелющегося за ним, оба ратника не сговариваясь упали на доски пола, не
думая о результатах атаки. В проем заборола ворвались несколько ордынских
стрел, они вошли в бревна прясла на другой его стороне едва не наполовину, задрожав оперенными хвостами будто трещетки у ночных сторожей.
– Славно мы их подцепили, – оскалился Звяга, лежа на полу. Сотник поднял голову и посмотрел на края проема: – Вставай, – приказал он. – Мунгалы сейчас начнут закидывать к нам свои
крючья с лестницами.
– А мы их тут как раз и встретим, – не замедлил с ответом Звяга, он
развернулся к входу в забороло и крикнул. – Паланья, несите с Данейкой
смоляной отвар, надо полечить смалявых огарян.
Сначала послышалось мелкое шарканье по полатям маленьких лапотков, а
потом из-за бревенчатого угла выглянуло девичье лицо с яркими голубыми
глазами, пунцовыми щеками и красными пухлыми губами: – Вота, Звяга, у нас такой отвар готов завсегда, – сказала молодая
девка в мужской фофудье и в длинном льняном платье до пят. – Кого там надо
полечить, мунгал ентих?
– А ни то, лезут и лезут из всех щелей, как тараканы, – зацвел лицом и
Звяга.
– А не надо было их приваживать, – девка крутнулась на месте и
очутилась в забороле с дымящимся горшком с толстыми ручками по бокам.
Подождав, пока в проем влетит очередная стая стрел, она ловко перегнулась
через край и выплеснула кипящую смолу на головы нападавших, стараясь полить
ордынских всадников как рассаду на своем огороде. – Нате-ка, нехристи, целебного отварцу, – запричитала она. – Он бы-ыстро избавит вас от разбойной
болезни...
Снизу поднялась наверх неистовая волна яростного воя от боли и
бессилия, она отхлынула от стен, докатилась до рва и там начала стихать, заглушаемая мощными звуками боя.
– Все сгибнут, кочевряжьи морды, смола-от она до печенок прожигает, –
Паланья, хлопнув густыми ресницами, махнула рукой и завиляла круглым задом к
выходу из заборола. – Кличьте, когда ваши тараканы начнут итить купно, отварец у меня на них заведен отменный.
– Ругай их, Паланья, почем свет, – Звяга дурашливо насмурил брови, видно, ладная девка ему нравилась. – У нас с Вяткой тоже от этих мунгал ржа
душу ест.
– А ни то, – полуобернулась девка на ходу. – Лучше их со стены
обварить, нежели попасть самим под поганых.
Вятка, слушая ихний брех, только ухмыльнулся в усы, выдергивая из тула
новую стрелу.
В княжьей гриднице собрались отцы городка, тут были несколько столбовых
бояр в высоких шапках и в медвежьих и бобровых шубах с “т” – образными
посохами в руках, символами их власти, еще митрополит в фелони, с
аксамитовой камилавкой на голове и с посохом в руках из сандалового дерева, он пришел вместе с другими монашествующими в черных клобуках и куколях.
Купцы в куньих и собольих шапках и в таких же шубах, подбитых китайской
материей, ратные военачальники в доспехах во главе с воеводой Радыней, огнищане – крупные землевладельцы, представители ремесленного люда в
лопотье – одежде, помеченной ремеслом, по одному от лучников, мечников, копейщиков и прочих мастеровых. Выборные от Подола, Заречья, Нижнего Луга, и
других районов, где проживали простые граждане, и даже от посадских, укрывшихся с семействами за стенами городка. Не было только выборных от
сбегов и от иностранных купцов, захваченных осадой врасплох, их интересы
представлял теперь воевода Федор Савельевич Радыня На стенах гридницы висели
светильники с фитилями из шерстяных ниток продетых в отверстия медных
пластин, концы которых были опущены в растительное масло. Света от них было
недостаточно, поэтому по углам горели еще лучины, вставленные в железные
рожки. Вдоль стен стояли дубовые лавки, занятые присутствующими, а в глубине
возвышалось дубовое стольце – кресло с резным верхом и с гладкими
подлокотниками, на котором после пропажи на охоте козельского князя Тита
Ольговича давно никто не сидел. Наследник Василий Титыч был еще мал, он
только готовился переступить отроческий порог, а его мать Мария Дмитриевна
позволяла себе примять подушки сидения лишь в исключительных случаях. По
бокам стольца стояли два дружинника в шеломах, при мечах и с секирами на
плечах, они были облачены в куяки – пластинчатые доспехи, на ногах у них
были красные сапоги. В переднем углу темнел ликами святых небольшой
иконостас, составленный из икон греческого письма с зажженными перед ним
серебряными лампадами из разноцветного венецианского стекла, подвешенными на
серебряных цепях. В просторной комнате с невысокими потолками не смолкал
негромкий говор, в котором звучала только одна тема, волновавшая теперь
всех, закончится ли осада города с начавшимся весенним половодьем и как
подвезти припасы из Серенска, маленького городка, спутника Козельска, представлявшего для уездной столицы склад, забитый продовольствием и
оружием, заготовленными козлянами на все случаи жизни. Но ответа на эти
вопросы и на другие, не менее важные, пока ни у кого не находилось.
Дверь, ведущая в покои княгини с ее сыном, открылась, порог переступили
малолетний князь Василий Титыч и его мать Мария Дмитриевна. За ними
торопилась нянька с длинной косой с вплетенной лентой, на конце которой
посверкивал камнями треугольный косник – украшение. Князь был одет в синий
кафтан со стоячим воротником с золотыми по нему позументами, а так-же по
груди и по обшлагам рукавов, на нем были красные сапожки, а на голове
соболья шапка с драгоценным камнем посередине. Его мать накинула поверх
шабура из шерстяной ткани китайскую шелковую накидку с золотыми застежками, на голове у нее был повязан под горло черный платок в знак вечной скорби по
пропавшему мужу, высокий лоб делила надвое золотая коруна, усыпанная
драгоценными камнями, самым крупным из которых был темно-красный рубин, вставленный посередине. Собравшиеся в гриднице поднялись с лавок, склонились
перед княжьей семьей в глубоком поклоне, было видно, что достойные люди
города относились к ней с почтением и с нескрываемым уважением. Княгиня с
сыном ответили подданным не менее почтительно, они прошли к стольцу, мать
села в него, а сын встал по правую от нее руку, положив ладонь на рукоятку
небольшого меча. Нянька затаилась за стражниками, не желая покидать
гридницу, молодая девка перекинула тяжелую косу на полные груди и принялась
переставлять на ней косник вверх и вниз, не спуская глаз с подопечного. Но
ее никто не думал гнать. Княгиня сделала знак рукой, чтобы собравшиеся
расселись на лавках, и уперлась взглядом не в столбового боярина Матвея
Мечника, сидевшего к ней ближе всех и бывшего в мирное время городским
головой, а в воеводу Радыню, пестуна малолетнего ее сына: – Свет ясный Федор Савельевич, что нам ждать от тугаров Батыги, обложивших Козельск несметными ордами, и какие действия ты надумал
предпринять, чтобы освободить нас от них? – спросила она мелодичным голосом, в котором не чувствовалось властных нот, а одна только забота о горожанах. –
Много ли они будут стоять под нашими стенами?
Воевода поднялся с места, загремев оружием, он огладил усы и бороду и
нарезал свой лоб глубокими морщинами:
– Матушка княгиня Мария Дмитриевна, вряд ли ты найдешь человека в этой
гриднице, который ответил бы на твои вопросы без запинки, – раздумчиво
сказал он. – Полки Батыги покорили главные города Руси за три месяца, из них
лишь Торжок продержался две седмицы, остальные пали за несколько ден. Когда
князь Роман Ингваревич Рязанский разослал гонцов с просьбой ко всем удельным
князьям собраться в единый кулак и дать отпор поганым степнякам, как это