Страница 37 из 95
было во многие века до нашествия Батыги, то наши князюшки отослали к нему
только малые отряды во главе со старшинами, но сами к укору Рязани не
прислушались. Даже Георгий Всеволодович из стольного града Владимира отослал
на битву с ордынцами двоих своих сыновей, Всеволода и Мстислава, это когда
мунгалы уже разграбили Рязань и дошли до Коломны, под которой погиб Кюлькан, младший сын Чагониза, а сам поехал собирать войско по всей Руси. Воевода
Еремей Глебович вместе с двумя княжескими сыновьями и рязанским князем
Романом Ингваревичем, прибежавшим в Коломну с остатками полков, не
продержались там седмицы. А потом вышла сеча на Сити-реке под Красным
Холмом, и русская рать во главе с владимирским князем полегла как один.
Батыга расправился с нею за один бой. Вот что представляет из себя орда, пришедшая под наши стены из диких степей, такого на памяти наших пращуров не
было в веках.
В гриднице наступила тишина, прерываемая шипением горящих фитилей в
лампадах да трещаньем сухих лучин, даже бояре, стучавшие посохами о пол при
каждом удобном случае, чтобы показать свою власть, теперь оперлись на них
руками и положили сверху лопатистые бороды. В глазах у них, как у купцов и у
мастеровых отражалась одна забота. Княгиня прижала было руки к груди, но
тут-же взгляд ее упал на малолетнего наследника, она снова выпрямила спину и
оперлась локтями о подлокотники кресла. А мальчик продолжал супить белесые
бровки, пальцы на яблоке меча начали шевелиться, показывая, что он
испытывает большое внутреннее напряжение. Наконец потомок древнего рода
Ольговичей не совладал с эмоциями и притопнул ногой по ковру, на котором
стоял. Действие произвело на всех сильное впечатление, собравшиеся повернули
головы в его сторону, а затем заговорили разом, стараясь обозначить общее
русло разговора. Боярин Матвей Мечник громко стукнул посохом по полу, требуя
тишины, а когда она начала восстанавливаться, поднялся со своего места и
развел руками:
– Воевода Радыня живописал нам нехристей дальше некуда, а мы и притихли
не хуже тех глуздырей-птенцов, – возвысил он сочный голос. – А кому
защищать, я у вас спрашиваю, нашу крепость, как не ему с воями? А по Радыне
видно, что он готов сложить оружие.
– Ты что это, Матвей Глебович, вота диво дивное! – опешил воевода. –
Я-от расписал поганых, чтобы все знали, кто они такие, а никак не по
другому.
– Мы давно знаем, кто они такие и откуда к нам пришли, – не унимался
боярин. – Ты лучше просветил бы нас, каким порядком расставил на стенах
ратников, и сколько у вас еще имеется оружия для обороны от нехристей.
– Оружия пока в достатке, запас тоже есть, кузнецы куют мечи, ножи и
наконечники денно и нощно, – взялся перечислять воевода, обиженно помаргивая
глазами. – Да ордынцы стрел подбрасывают, сотник Вятка, вон, пригнал с воями
с охоты табун ихних мохнатых лошадей и воз кривых сабель.
Сотник, сидевший на одной лавке с воеводой, молча поправил на коленях
меч в ножнах, обложенных медными пластинами. Ему хотелось добавить, что
оружия можно добыть сколько угодно, охотники на эту забаву найдутся, но его
опередили купцы, сидящие напротив.
– Лошади – это хорошо, и оседлать их можно, и сожрать, когда нужда
припрет, – купец Воротына прихлопнул ладонями по коленям, он развернулся к
Радыне. – Но без хлебушка любая похлебка постная, вот я и задаю вопрос, сколько его у нас осталось в закромах?
– Вопрос этот не про нас, а про заготовителя, – настроился было воевода
отсечь нападки на себя. Но доложил, покосившись в сторону малолетнего князя, по прежнему смурившего брови. – Хлеб, ежели по ларям да порубам поскрести, еще имеется, но если ордынцы продлят осаду, тогда нужно снаряжать охотников
в Серёнск.
– Как ты их снарядишь, когда мунгалы не дают протиснуться к нам даже
полевой мыши, – завелся Воротына. – Весь мой обоз с добром так и застрял на
дороге из Дебрянска, чадь-слуга сказывал мне, что поганые раздербанили его
до последней соломинки.
– Вота, купец калашный, – всплеснул руками воевода. – А твой чадь-от
как сумел в крепость просклизнуть?
– Молчки, вот как! – вскинулся купец, он расстегнул шубу, показав под
ней толстую свитку. – Когда нехристи на мой обоз надвинулись, тогда он и
припустил по дороге к Козельску.
В это время дверь в гридницу приоткрылась, на пороге показался отрок из
княжьей дружины, скинув шапку, он отвесил поклон важному собранию и
обратился лицом к княгине.
– С чем ты пожаловал, Данейка? – повернулась она к нему. – Если что
касаемо меня, то погоди у порога, а если общего ратного дела, тогда разверзи
уста, чтобы слышали все.
Отрок, которому недавно исполнилось шестнадцать весей, поклонился еще
раз и вышел на середину помещения, в глазах у него плескался испуг: – Матушка Марья Дмитриевна, а тако-же столбовые бояре и славный воевода
Федор Савельевич, пленный тугарин сообщил нам, что мы погубили за нашу охоту
в ихней орде около шести сотен воев, а еще убили днесь ихнего темника,-
отрок сглотнул слюну и опасливо огляделся вокруг. – И теперь они будут
нападать на крепость днем и ночью, не давая нам роздыха.
Новость заставила собравшихся оборвать споры и потянуться к бородам и
усам, будто в них таился ответ. Слышно было, как трещат лучины и фитили, с
которых никто не снимал нагар, нянька взялась истово креститься, громко
творя молитвы, она своим примером принудила и княгиню потянуться двуперстием
ко лбу. Но сын продолжал твердо стоять на ногах, сжимая десницей яблоко
меча, его губы покривила лишь улыбка превосходства. Эта его уверенность в
себе снова вернула в души взрослых мужей надежду на освобождение от
ордынцев.
– Слава тебе, бог Перун, – воевода прижал десницу к левому плечу и
наклонил непокрытую голову с прямыми светлыми волосами. Затем понятливо
покосился на Вятку, но не спросил у него ничего, а только добавил для
всех. – Чем меньше у поганых останется воевод, тем быстрее они задумаются об
отходе от нашей крепости в свои степи.
– Как они могут нападать на нас беспрерывно, когда на Жиздре уже
тронулся лед! – заговорил боярин Чалый, молчавший до этого. – А скоро вовсе
начнется весеннее половодье и к нам будет ни проехать, ни пройти.
– Кругом разольется вода! – зашумели все разом. – Уходить мунгалам надо в степи, загодя уносить свои ноги. – Иначе они останутся под стенами нашей крепости, как те половцы десять
весей назад, прискакавшие к нам под водительством хана Гиляя.
Боярин Матвей Мечник снова стукнул посохом о пол, призывая к тишине, вид у него был весьма решительный. Когда собравшиеся немного успокоились, он
заговорил сочным басом:
– За то, что мунгальский ясыр объявил нам дурную весть, его надобно
казнить не по нашим законам, а по мунгальским.
– Это как-же так? – повернулся к нему один из купцов. – А так, посадить на кол и выставить на обозрение всех ордынцев. Княгиня, услышав такие слова от ближайшего советника, отшатнулась на
спинку кресла, руки у нее еще крепче уцепились в подлокотники. Но боярин
гневно засверкал зрачками, злость, накопившаяся внутри, искала выход, и он
перестал соблюдать правила поведения в присутствии княжьей семьи.
– Данейка, сколько нехристей было поймано? – грозно развернулся он к
отроку. – И где вы их отловили?
Молодой дружинник помял шапку в руках, не переставая бегать глазами по
лицам присутствующих, видимо, природная стеснительность перед старшими
чинами не давала ему обрести уверенность в себе. Затем он переступил ногами
и сказал:
– Сотник Темрюк дозволил тугарам забраться на навершие, а затем