Страница 21 из 95
потянула вверх. На этот раз помощь от мужиков пришла сразу, второй тугарин, дрыгнув ногами в проеме, был спеленат бечевой и брошен в тот же угол. Атака
была отбита, а когда наступило шаткое затишье, пленников повели к сотнику на
допрос, вместе со всеми пошла и Улябиха, как герой нерядового эпизода. Но
мунгальские воины на вопросы толмача отвечать отказались, они презрительно
усмехались и отворачивали морды в стороны. Тогда баба подскочила к толстому
нехристю и ударила его кулаком в лицо:
– Ты будешь говорить, поганая твоя ряха? – закричала она, норовя
нанести удар еще раз.- Нечисть ползучая, от тебя вонью тянет как от
помойного горшка. Ты когда мылся, раб своего шелудивого Батыги?
Пленный еще больше сузил щелки с раскосыми зрачками, от ярости у него
на губах запузырились белые клоки пены, он плюнул в лицо Улябихи тягучей
слюной, заставив ее срыгнуть от отвращения. Она никогда не видела такого
немытого убожества, посягающего на нее, ее имущество и жизнь, привыкла
ходить в баню каждую седмицу вместе с детьми и семеюшкой, и там отмываться
до громкого хруста кожи. Так было заведено у славян испокон веков. А тут
какой-то изверг из опаленных солнцем степей, где не моются с рождения, не
растят хлеб и не ткут тканей, а питаются как хищные звери и птицы кровавой
пищей, унизил ее плевком в лицо. Этого Улябиха снести не смогла, она змеей
метнулась к ратнику, стоявшему поблизости, выдернула из его ножен меч и
ударила наискось по черной от грязи шее пленного. Один раз и за ним второй, а потом перенесла удары на другого нехристя, упавшего от страха на снег, потемневший от копоти и крови. Никто из дружинников не успел перехватить
оружие из рук бабы, воины стояли вокруг и молча наблюдали за расправой. А
Улябиха, отрубив головы врагам, потащила их к городне из кольев. Так она и
вернулась на навершие стены с головами, насаженными на колы, укрепив их с
обоих сторон заборола, в котором отбивалась от врагов.
– Шальная баба, ничто ее не остановит,- оглаживали молодые ратники усы
и бороды.- Как только Званок с ней живет.
– Да так и живет, – усмешливо щерились дружинники постарше, успевшие
познать кровавые сечи со степняками, не ведавшими пощады. – Глаз не
поднимает...
Когда воеводе доложили про случай, он только развел руками, мол, все
идет к одному, сами, мол, решили стоять не на живот, а на судьбину. Чего
тогда спрашивать с заполошной бабы, переживающей за детей и за семью.
В первую ночь Вятка с товарищами, которых воевода переправил к Латыне
вместе с лучшими ратниками, не смог сходить на охоту к тугарам, потому что
Радыня после веча раздавал дружинникам и горожанам со сбегами места на
стене, поделив воев на десятки и сотни и поставив во главе своих гридней. Во
вторую ночь повторилась та же оказия, только теперь нужно было налаживать
самострелы, стреляющие круглыми тяжелыми пулями и болтами, больше похожими
на копья для богатырей. В заборолах установили заморские арбалеты, поражающие противника длинной стрелой на середине равнины, готовили к
отражению атак и китайские камнеметы с ложкой на конце долгого бруса для
укладывания в нее камней, с колесом с ручками для накручивания железной
пружины под ней. Начал подходить к концу третий день осады, всем стало ясно, что добром она не закончится. Назрела необходимость сделать вылазку в
становище врагов и устроить среди них погром, чтобы охладить нарастающий пыл
противника и заставить его задуматься о бесполезности штурма. Но половцы с
аварами и куманами, с ясами и косогами, недавними союзниками русских, и
другие кипчаки, продолжали беспрерывную атаку стен, подгоняемые тугарами и
мунгалами, идущими за ними и колющими в задницы остриями пик. Казалось, нашествию не будет конца, воины Батыги будут лезть на стены даже ночью при
свете факелов.
– Крепко достала их Улябиха, – скороговоркой сказал Бранок, примериваясь пустить стрелу из лука, который он принес из истобы, не
уступающего по мощности луку Вятки. – А мне не удалось подтащить на навершие
ни одного поганого, они падали с лестниц в ров от моих ударов ослопом как
переспелые шишки в сосновом бору, что за Жиздрой.
– У Смургая-половца, сбега с берегов Волги, тоже насажены на колы
несколько ихних голов, – осведомил друзей Охрим, пережидавший рой тугарских
стрел в углу бойницы. – У них так положено, а Улябиха, видно, решила им не
уступать.
– Вота и славно, неча тугарам нас зверствами пугать, мы сами с усами, –
заступился за бабу отрок из княжеской дружины, усы у него только начали
пробиваться. Он посмотрел на окровавленную секиру, которой рубил пальцы и
руки нехристям, дотянувшимся до краев навершия, и скривился как от зубной
боли. Видимо, до сих пор не мог привыкнуть к близкому дыханию смерти со всех
сторон.- Я бы всю стену утыкал ихними головами, только бы они их
подставляли.
– Гиляйка, руби поганых без сумлеваний, индо они выпустят нам кишки
раньше, еще и с землей смешают, – похлопал его по плечу старый ратник, следящий за ним. – А твою Владею или в полон угонят, или она понесет от
поганого и родит уродыша, скуластого и узкоглазого.
– Не бывать этому, я сам тугарину пузо вскрою. – Ну тогда ладь на благодать, – одобрительно ухмыльнулся ратник. – Тако
оно будет понадежее.
Вятка крутился с чеканом в руках на прясле, на нем был шлем с личиной и
бармицей, и тегиляй – самодельный панцирь из железного листа. Из рукавов
овчинной шубейки торчали концы сломанных неприятельских стрел, которые
скуластые нехристи, накатывавшие волнами на этот участок стены, не позволяли
ему выдернуть окончательно. Ров внизу был заполнен их трупами, уже не надо
было перебрасывать через него никакого моста, потому что края сравнялись.
Землю горожане подняли наверх и сотворили из нее перед рвом крутой вал, облитый в морозы водой и ставший неприступным, как они считали. Но тугары
заставили пленных набросать на ледяную поверхность тряпья и веток, потом
приказали ползти по ним этих несчастных из многих русских городов, которых
гнали перед собой как скот. Пленные или просили козлян допустить их до
основания стены, чтобы подняться на веревках на навершие и встать в один ряд
с защитниками, или понимали бессмысленность просьбы и умоляли добить их
поскорее. Дело было в том, что если бы даже они смогли одолеть вал, а потом
глубокий ров и приблизиться к крепости, то на фоне стены они для вражеских
лучников оказались бы как на ладони. Так они и гибли с просьбами на устах, до тех пор, пока ордынцам не представилось возможным проехать по этой дороге
смерти как по мосту. И теперь поганые носились внизу на злых лошадях, не
уставая закидывать наверх веревки и лестницы с крючьями, забираясь по ним
все выше, и заставляя осажденных не выпускать оружия из рук. Стена была
облеплена ихними телами в рваной одежде, похожими на распустившую крылья
саранчу. Вот и сейчас к Вятке карабкался по веревке очередной смертник с
раззявленной пастью с гнилыми зубами и с широкими ноздрями на плоском лице, похожем на сырой блин, приготовленный неловкой хозяйкой. В узких черных
глазах его с красными веками плескались ужас одновременно с ненавистью, а
грязные пальцы хватались за аркан словно клещи. Нехристь был уже близко.
Вятка приготовил меч для удара, он выскочил из-за угла заборола, чтобы
лучники внизу выпустили по нему стрелы, и чтобы успеть после этого
уничтожить жаждущее его убить существо раньше того момента, пока тугарские
стрельцы насадят на тетивы новые стрелы. До самой веревки добираться было
опасно, она натянулась на открытом участке саженях в двух на крюке, глубоко