Страница 20 из 95
Калема-кузнец, державшийся в середине толпы, он вскинул мощную руку: – Народ православный, мы остались последними на пути Батыги в его
голодные степи, нас этот зверь во плоти человеческой щадить не будет, потому
что его нукеры привыкли утолять жажду реками крови что в своих пустынных
вотчинах, что теперь на святой Руси, – громко крикнул он. – Вспомните слова
гостей и сбегов из разных племен, нахлынувших к нам из разоренных стран, у
них отнимался язык, когда пытались вымолвить имя – Батыга. У нас нет другого
пути, кроме как рубиться с погаными до конца.
– Так оно и будет, Калема. – Радыня, твори над козлянами суд истинный по русской “Правде”, прописанной русичам Ярославом Мудрым, – донесся с крыльца зычный бас из
кучки бояр в высоких шапках, окружавших малолетнего князя. – Не дай поганым
судить народ по Чагонизовой “Ясе”.
– И расставляй воев на стенах тоже по разуму, – наказали они воеводе. – Не бывать нехристям господами над вятичами! Пламя от факелов, зажженных горожанами, озарило одухотворенные лица, вспыхнувшие праведным гневом, оно заиграло кровавыми отблесками на кольчугах
и на оружии ратников с дружинниками, заколебалось на затейливых кружевах
княжеских хоромов вместе с крыльцом, на котором продолжали стоять княгиня с
сыном и ближайшими челядинцами. Отблески его дотянулись до позолоченных
куполов церкви Спаса-на-Яру, и те вдруг занялись живыми языками огня, взметнувшегося высоко в черное небо, заставив народ невольно отхлынуть
назад. А великий костер продолжал разгораться, поглощая стены храма с
иконами, висевшими на них, купола с венчавшими их крестами, он добрался
багровыми концами до тяжелых туч, обложивших ночное небо, окрасив их в
кровавый цвет и вселив в сердца людей тревогу.
– Свят, свят, свят! – истово закрестились высшие священники. – Бысть
сечи многотрудной, и бысть сечи кровавой.
– Господи, пронеси напасть черную мимо нашей земли, – продолжили монахи
откровение главных пастырей просьбой к Всевышнему. – Укрепи души русские, православные.
Народ подхватил слова служителей церкви, обращенные к Богу, он поднял
глаза к куполам и осенил себя крестным знамением: – Господи, дай нам силы выстоять перед жестоким врагом, и огради нас от
позора бысть под его властью...
Осада города шла уже третий день, защитникам стало понятно, что она
идет по нарастающей. Крепость была обложена войсками тугар со всех сторон, она подвергалась теперь не только постоянному обстрелу лучниками, вязавшими
к стрелам куски горящей бересты с сухим мхом и пучки пакли, добытой в
окрестных деревнях, сметенных узкоглазыми воинами с лица земли, но и
беспрерывному штурму с применением лестниц с острыми крюками на концах.
Тугары пользовались арканами с теми же крюками, смотанными в круги подле
седел, и укрюками – длинными шестами с петлей аркана на самом верху.
Нехристи гнали перед собой толпы пленных баб и мужиков, они дожидались, пока
их трупы и трупы куманов, шедших за ними, пораженные копьями и камнями
защитников, заполняли ров перед стеной и бросали сотни на штурм. Воины
налетали ордой, топча копытами коней раненных и нападавших, не успевших
отползти или отскочить, они забрасывали на навершие стены крюки и с седел
хватались руками за веревочные лестницы, отгоняя коней тычками. Мохнатые
лошаденки отбегали подальше и принимались ждать хозяев, не удаляясь далеко.
А тугары проворно перебирали короткими руками и кривыми ногами, увертываясь
от бревен и камней, от кипящих смолы и воды, стремясь зацепиться за доски
навершия и завязать бой с дружинниками, чтобы ордынцам, карабкающимся за
ними и стоящим на земле, было легче поражать защитников стрелами и копьями.
Но наверху их ждали ратники с обнаженными мечами, они раскалывали черепа
самым проворным как орехи вместе со шлемами. Наиболее сильный натиск был на
участок стены со стороны речки Другуски с обширным лугом за ней, огибающей
крепость от воротной башни до слияния ее с Клютомой через канал, прорытый
горожанами. Там было по мнению мунгальских ханов самое слабое место. А со
стороны Жиздры осаждать Козельск оказалось почти бесполезным из-за ширины
реки со льдом, начавшим проседать, из-за глубины рва перед стенами, из-за
надолбов перед рвом, торчавших из-под снега острыми концами бревен. Но
нехристи ошиблись с расчетами, мало того, что Клютома и Другуска успели
подточить выступ, на котором угнездилась крепость, сделав высокий берег как
бы вогнутым, воевода Радыня поставил еще на участок опытных дружинников во
главе с тысяцким Еремой Латыном, принимавшим участие в походах на степняков
вместе с великим князем Георгием Всеволодовичем, правившим Русью из
стольного Владимира и бесславно погибшим со всей ратью, которую собирал по
весям, под Красным Холмом незадолго до осады Козельска. Бабы под командой
Латыны, кипятившие в котлах смолу, не мотались с ведрами и горшками по
взбегам, мешая друг другу и ратникам, а передавали емкости по цепочке, отчего она беспрерывно текла на головы осаждающих. Такой подход к делу был
оценен осажденными по достоинству, скоро прием пошел гулять по всему
периметру стены, как заготовка стрел и копий прямо под клетями и башнями, и
передача их из рук мастеров в руки ратникам.
На второй день осады поизошел случай, отрезавший жителям крепости путь
назад по всем направлениям, что в военном деле, что в дипломатическом.
Принятое на вече решение драться до конца скрепилось кровью, пролитой
батыевыми воинами, попавшими в плен, мало того, их отрубленные головы были
выставлены на стены на всеобщее обозрение. По мунгальским законам подобную
насмешку над непобедимыми воинами орды нельзя было прощать. А случилось это
так.
Улябиха, жена десятского Званка, умудрилась угнездиться рядом с мужем
на навершии стены. Вертлявая баба, злая на язык, умела не хуже ратника
стрелять из лука и накидывать петлю аркана на коровьи и лошадиные шеи, на
столбы, даже на плечи своих мужиков, что она проделывала в мирное время. На
самом деле она усваивала навыки ратников, выжидая момент, чтобы можно было
отомстить степнякам за деда и отца, погибших во время похода первого в
степные вотчины, а второго в Коломну. В этот раз Улябиха, укрепившись на
новом месте, выглянула в проем заборола после обстрела крепости тугарами и
обомлела от неожиданности. Под ней носились вдоль стены на мохнатых
лошаденках нехристи, намереваясь закидывать крюки на доски навершия. Мужики, оповещенные бой-бабой, приготовились рубить чеканами веревки, чтобы
сбрасывать вниз широкомордых пришельцев, уже ползущих по лестницам. И тут
Улябиха схватила лежавший в углу аркан и дождавшись, когда внизу объявится
очередной тугарин, ловко набросила веревку на квадратную голову и потянула
конец на себя. Выбор пал на жирного ордынца, поэтому, несмотря на все
старания, она сумела только сдернуть его с седла. Нехристь завис между
заборолом и землей, дрыгая ногами и ерзая грязными пятернями по своему
горлу.
– Помоги ты мне, семеюшка, – крикнула баба мужу, упираясь лаптями в
бревна, отбивавшему атаку на прясле. – Одна я поганого не одолею...
На помощь ей пришли несколько ратников, общими усилиями они втащили в
проем узкоглазого воина, который успел полузадохнуться, и связав по рукам и
ногам, забросили его в угол бойницы до поры до времени. А Улябиха уже
приметила еще одного тугарина, этот оказался более щуплым, но и более злым.
Он норовил сбить из лука защитника крепости, прячась сам под заборолом, выступавшим за стену. Она подловила момент, и как только тот сунулся вперед, чтобы пустить стрелу, захомутала его петлей аркана вместе с луком и снова