Страница 19 из 95
погибли с другими князьями и воеводами.
Наконец на возвышение напротив княжеского терема взошли гридни с
хоругвями с ликом Христа, с символом Перуна – колесом о шести спицах, так-же
с факелами, и остановились посередине, расставив ноги, за ними влез по
ступенькам воевода Радыня в шлеме с бармицей и в байдане из плоско
раскованных стальных колец. На ногах были бутурлыки, а руки – в железных
перчатках и в налокотниках. На поясе висел прямой меч в ножнах, украшенных
серебряными пластинами. Это был широкоплечий мужчина лет сорока с удлиненным
лицом, с синими глазами и высокими скулами, с высоким лбом и прямым носом
над резко очерченным большим ртом. Мощную шею прикрывала завитушками до
боков бармицы широкая светлая борода. Он прошел на середину лобного места, обвел внимательным взглядом собравшихся горожан, шум и разговоры пошли на
убыль. Подождав, пока установится полная тишина, Радыня повернулся к княгине
с малолетним сыном и отвесил им низкий поклон, затем поклонился людям на все
четыре стороны и только после этого положил десницу на яблоко меча.
– Исполать тебе, Радыня, – послышались громкие возгласы из народа, окружившего возвышение. – Говори нам свое слово. Воевода огладил ладонью светлые усы и вскинул лопатистую бороду: – Слава тебе, народ козельский, вольные вятичи! Слава на многие лета!
Не единожды на нашу крепость нападал исподволь злой ворог, набегавший из
сухих степей, и всегда он уходил от стен города не солоно хлебавши. Но
сейчас пришла беда больше большего, дети и внуки Чагониза надумали исполнить
его последнюю судьбинную песню – покорить славянские племена и заставить их
платить тугарам дань вечную.
– Вота как, новость дивная! – Объявился на Руси змей-тугарин о трех головах! – Не бывать этому! – заволновались люди от края и до края обеих
площадей. – Как тугары подошли, так и уйдут с пустыми руками, а дань пусть
им платят половцы с куманами, у них там по норам байбаков толстых много.
– Пусть степняки берут дань со степных сродичей хоть жирными сурками, хоть узкоглазыми бабами, нам с ними воду не пить. – С вятичей взятки гладки. Воевода поднял руку, призывая собравшихся к спокойствию: – Я не все поведал, братья, тугары взяли главные русские города за три
месяца, они отходили в степи, когда на пути войску встала как кость в горле
наша крепость. А степнякам надо успеть вернуться в улусы до весеннего
половодья.
– Тогда пускай они нас обойдут и идут дальше своим путем, – крикнул
Вятка, стоявший рядом с возвышением. – Вятичи им дорогу не переходили.
– Дорогу тугарам не переходило ни одно племя русичей, они пришли сюда, чтобы нас воевать, – одернул его воевода. Затем пояснил. – Хан Батыга, начальник войска тугаров, не обошел стороной ни одного поселения наших
братьев-русичей, он пожег их дотла и сровнял с землей, а жителей или посек, или гонит перед собой в полон.
– А нас взять ему кишка будет тонка, – резко взмахнул рукой ратник
Прокуда, здоровенный мужик из посадских. – Мы будем биться не на живот, а на
судьбину.
– Твоя правда, Прокуда, – понеслись восклицания со всех сторон. – Мы
встанем как один, а ворога на стены не пустим.
– Крепость у нас справная, степняки об нее не раз ломали зубы. Воевода снова призвал народ к тишине, видно было, что он знает что-то
такое, до чего не дошли разумом жители небольшого городка.
– Братья-вятичи, поганый Батыга, внук мунгалина Чагониза, собрал войска
триста раз по тьме-тысяче, об этом нам с князюшкой и боярами поведал
куманский купец, частый гость в нашей вотчине. Батыга разделил орду на три
рати и направил их разными путями, чтобы они не мешали друг другу грабить
русичей и кормиться. Они завоевали почти все города северной Руси, дошли до
Игнач-Креста и повернули обратно в степи, потеряв в битвах с русичами многие
тысячи воинов. На нас Батыга двинул под водительством Гуюк-хана и темника
Бурундая левую рать, в которую вошло три или четыре тумена, да еще кипчаки.
Это сорок раз по тьме или в два раза больше, потому как нехристей никто не
считал. А я смогу набрать из вас воев две тьмы, из-за того, что полк знатных
козельских ратников, посланный на подмогу Коломне, сложил там головы.
Остальные будут бабы, старики и дети, – он подождал, пока люди осмыслят
сказанное им и продолжил. – Может, повезет набрать ратников на две с
половиной тьмы, если на стены пойдут часть баб, девок и отроков от
четырнадцати весей. Но они не держали в руках оружия, выходит, эти вои не
лучше мунгальских соломенных чучел, которые они для счета сажают на коней
заместо себя.
– Радыня, к чему ты клонишь – открыть поганым ворота и сдаться на волю
победителя? Я уже испытал на себе их милость, вместе со всей родней и
другими гражданами Суздаля, – взорвался сбег Якуна. – От нашего города не
осталось камня на камне, от жителей уцелело ладно бы десяток, которые успели
уйти в леса. Так же стало с Кашиным, Юрьевым, Переяславлем, Скнятиным, Бежецком, Псковом...
– А еще с Полоцком, Судиславлем, Ярославлем, Галичем, Владимиром, нашим
стольным градом, – дополнил кто-то из его товарищей печальный перечень. Он
резко подался вперед. – Все города перечислять, козельский воевода?
– А что вы положите тугарам на мену? – обратился Радыня к сбегам, лицо
у него потемнело от гнева. – Здесь брать на горло вы справные, а как дошло
до дела, так сами в леса убегли.
– Охолонь, воевода, мы убегли после того, как из наших дружинников в
живых никого не осталось,- засверкал глазами и Якуна. Он повернулся лицом к
народу. – Я вам говорю, козличи, не дай вам бог принимать послов тугарских и
верить их речам тоже, индо отворите ворота и пойдет пал по истобам, а хряск
по головам.
– Это так, и мы в том живые свидетели, – подтвердил его друг. – А ежели
придется принять судьбину, то известное дело – мертвые сраму не имут.
– Правду сбеги говорят и в том их словам есть подтверждение – полный
разор русских градов, – море голов в шапках, в высоких боярских столбунах и
в женских платках качнулось к лобному месту. – Лучше принять судьбину на
своей земле, нежели быть опозоренными погаными, а еще хуже – попасть в ихнее
рабство.
Воевода огладил бороду и отшатнулся от края возвышения, он посмотрел в
сторону княжьих хором, но на высоком крыльце тоже ждали решения веча, не
вмешиваясь в его течение. Княжич являл лицом решительный вид, сжимал губы в
узкую белую полоску и не снимал десницы с рукоятки небольшого меча в ножнах, отделанных золотыми и серебряными пластинами. Позади него тревожилась лишь
нянька, не знавшая, куда сунуть руки, ставшие вдруг лишними. Княгиня тоже
супила светлые брови и снова бледнела щеками, не в силах совладать с
охватившими ее чувствами. Было видно, что мать и сын представляют одно целое
с народом, как народ скажет, так сказанное и воспримут. Воевода еще раз
оглядел запруженную людьми площадь, черты лица у него стали разглаживаться, словно он нашел дорогу к единственному решению, завершающему вече.
– Все так мыслят? – громко спросил он у жителей города, делая шаг
вперед.
– Все, воевода Радыня, – разом выдохнули обе площади. – Мы уже знаем о
поганых всю их подноготную.
– Нашу твердыню не сумело взять ни одно племя нехристей, за это слава
князю Мстиславу Святославичу, убиенному тугарами, что пришли теперь под наши
стены.
– Слава! Слава! – Пришел черед отомстить поганым за него, и за русских ратников, принявших судьбину. – Враг пришел за местью сам, а посему, надо местью его ублажить. Страсти накалялись, гнев исказил лица горожан, это чувство объединило
всех, стало видно, что другого решения не могло быть. Вперед вышел