Страница 14 из 95
невозможным. Десятник из сотни Ордагана поплатился головой, когда попытался
перейти главную реку, что под стенами крепости с северо-западной ее стороны, кони его воинов увязли в снегу по шеи, а их копыта заскользили по льду под
ним, по которому бежала мощная вода.
– А почему он сунулся туда со своим десятком, не зная брода? – Никто не знал, где находится брод. Мы обложили Козелеск со всех
сторон, но даже с четвертой стороны, выходящей на степи, урусуты выкопали
глубокий ров и залили его водой, прорыв канал от ближайшей реки, – ответил
израненный воин. – А подъемные мосты защитники города убрали еще осенью, от
них на снегу остались только следы.
Полог на входе откинулся во второй раз и в шатер вошел Непобедимый, подтягивая, как всегда, за собой больную ногу и прижимая к боку усохшую
руку. Он был одет в ормэгэн, плащ без рукавов, под которым топорщился
овчинный урусутский полушубок, на голове у него был обыкновенный собачий
малахай, а на ногах стоптанные кипчакские сапоги с высокими каблуками и
загнутыми носами, отчего сами ноги казались кривыми еще больше. Если бы
Субудай объявился в таком виде в любом кипчакском или урусутском городе, его
бы приняли за байгуша-нищего, решившего совершить хадж в Мекку и стать после
этого хаджи.
– Менду, саин-хан, – поздоровался он с хозяином шатра, срестив руки на
груди и выказывая ему наклоном головы наивысшее почтение. – Ты решил принять
у себя посланников Гуюк-хана, которых перехватили мои кешиктены?
– Этот джагун поведал мне, что крепость Козелеск невозможно взять, потому что она стоит на высокой горе, защищена неприступными стенами и
омывается с трех сторон четырьмя реками сразу, – джихангир, ответив на
приветствие, шевельнул рукой в сторону посланца. – Поэтому Гуюк-хан решил
устроить уртон-стоянку вокруг нее в надежде уморить жителей голодом. Так?
Бату-хан снова вперился злым взором в сотника с оголенной шеей и
опущенной головой, опирающегося на одно колено. Но тот встрепенулся: – Воины темника Бурундая беспрерывно атакуют крепость, они осыпают ее
дома тучами огненных стрел и постоянно выискивают слабые места для
последнего броска, – дерзко сказал он. – Гуюк-хан лично объехал вокруг
урусутского укрепления несколько раз, примериваясь, с какой стороны его
удобнее будет взять.
Непобедимый громко высморкался в рукав шубы и однобоко усмехнулся, отчего шрамы на его скуластом лице пришли в движение: – Нам не встречалось на пути еще такой крепости, которую не взяли бы
наши доблестные воины, – глухим голосом, в котором послышалась издевка, проворчал он. И развернулся к посланцу. – Джагун, а почему ты пришел к
джихангиру с десятком воинов, и где твоя сотня?
– Мои воины были в первых рядах, когда тумен Бурундая брал город
Тыржик, – сотник зло оскалил крупные желтые зубы. – Они почти все полегли
под его стенами.
– А почему остался в живых ты сам? – сверкнул Субудай единственным
глазом.
– Потому что меня пощадил бог войны Сульдэ, он всегда был на моей
стороне, – вскинул посланник подбородок. – Я вышел в поход простым воином, а
возвращаюсь домой сотником.
– Ты еще не возвратился в свой аул, – резко вмешался в разговор
джихангир, он чуть развернулся к кебтегулам за троном и приказал. – Алыб
барын!
– Аман! – упал на оба колена джагун, но в его движениях не было страха, видимо, он давно привык к ледяному дыханию смерти за своей спиной. Он
повторил. – Аман, джихангир, пощади, я был первым на стенах Ульдемира и у
меня дома пятеро детей.
Оба кебтегула, загремев доспехами, бросились к сотнику, распростертому
на коврах, они похдватили худощавое тело как пушинку и поставили его на
ноги. Непобедимый, припадая на одну ногу, подошел ближе к трону, ему было
все равно, что станет с очередным несчастным, но в глазу у него отразилась
какая-то мысль. Эту перемену в его взгляде заметил саин-хан.
– Я пока только приказал страже взять тебя, – сказал он джагуну, обвисшему на руках кебтегулов. – Но окончательного решения по твоей судьбе и
по судьбе последнего твоего десятка воинов я еще не принял.
– Аман! – снова вскинулся вестовой. – Джихангир, я клянусь тебе, что
буду первым и на стенах крепости Козелеск.
Саин-хан опять покосился на старого полководца, усмотрел в его черном
зрачке подобие некоего одобрения. Он оперся о подлокотники трона, одновременно откидываясь на его спинку, обтянутую шелковой тканью с золотой
вышивкой и со штандартом над головой. В уголках узких губ появилась змеиная
ухмылка:
– За то, что ты потерял почти всех своих воинов, тебя следует лишить
звания и посадить на кол, – медленно начал он говорить. – За то, что был
первым со своей сотней на стенах Ульдемира, столицы урусутов, и на стенах
непокорного Тыржика, ты достоин награды.
Джагун рванулся из рук кебтегулов, но воины ночной стражи держали
крепко, из его рта брызнула обильная слюна, видимо, у него начался припадок
из-за сильного перенапряжения. Но он быстро начал приходить в себя, это
говорило о том, что джагун умеет держать себя в руках. Обстоятельство вместе
со смелостью в его глазах повлияли на окончательное решение великого хана, хотя перед ним был не монгол, а всего лишь кипчак: – За то, что ты не принес важное известие вовремя, а стал гоняться по
лесам за богатыми урусутами, пока не заблудился и пока не наткнулся на
кешиктенов Субудай-багатура, тебе следует отрубить голову, – продолжил
джихангир, дождавшись конца припадка. Он сделал долгую паузу, не сводя
взгляда с посланника своего главного врага, но тот был уже готов ко всему, и
саин-хан заключил. – Но ты не потерял присутствия духа, не утратил боевого
пыла, поэтому тебе только вырвут остатки твоих ноздрей и ты поедешь обратно
к Гуюк-хану и скажешь ему, что джихангир всего войска дает ему два дня на
взятие крепости Козелеск.
Непобедимый, стоявший молча сбоку трона, одобрительно ухмыльнулся и
переступил с ноги на ногу. Он не имел права садиться без разрешения хозяина
шатра на ковер для высоких гостей, возле которого стоял, хотя саин-хан не
сказал бы ему ничего. Субудаю понравилось заключительное слово по поводу
судьбы джагуна, которое подтвердило в очередной раз, что ставка его и всего
курултая на внука Священного Воителя, а не на одного из пятерых его сыновей, оказалась правильной. На глазах у старого полководца наливался силой и умом
новый каган всех монгол.
– А если твой непобедимый хан не возьмет эту крошечную крепость в два
дня, я пошлю гонцов в Каракорум, чтобы курултай отозвал его из похода как
можно скорее, – добавил саин-хан и махнул рукой, чтобы сотника увели.
– Ослепительный, яшасын! – крикнул тот, заворачивая голову в тюрбане
между плечами стражников. – Пусть бог Тенгрэ продлит твои дни до
бесконесности...
Полог откинулся и сразу плотная ткань закрыла вход. Снаружи донеслись
возбужденные голоса, это кебтегулы определяли осужденного в руки палача, место которого было рядом с шатром. Затем отверстие входа окрасилось вновь
красными отсветами от костров, стражники со склоненными головами поспешили
занять места за спинкой трона.
– Саин-хан, твой брат Шейбани с другими царевичами скоро должен
подъехать на большой совет, – напомнил джихангиру Субудай-багатур, он
опустился наконец-то на ковер и поджал под себя ноги. Из впалой груди
вырвался вздох облегчения, после чего он продолжил. – Нам нужно продумать
все до мелочей, чтобы не насторожить тайной встречей Гуюк-хана, иначе он
подумает, что против него замышляется заговор и опередит тебя с дурной
вестью в Каракорум.
Бату-хан согласно кивнул, в глазах у него появилась какая-то мысль, которой он тут-же поделился со своим учителем: – Я сейчас же пошлю к нему вестовых с предложением помощи, а если он ее