Зной прошлого

Чтобы составить более определенное представление о капитане Русеве, я поинтересовался мнением о нем людей, которые были его подчиненными или просто знакомыми еще до его поступления в жандармерию. Один из них заявил: «Как запутался этот человек, а ведь был готов пожертвовать своей жизнью за солдата!» Другой написал: «Русев был злобным человеком, основной целью его службы было собственное возвышение». Мнение третьего оказалось противоположным: «Более демократичного офицера в полку не было». Четвертый был категоричен: «Русев всегда грешил диктаторскими замашками, хотя и был не прочь прослыть демократично настроенным офицером». Пятый, бывший подчиненный Русева, командир взвода, так отозвался о нем: «Русев стремился любой ценой стать самостоятельным начальником. Это его и погубило. Его служебное рвение объяснялось неудержимым желанием добиться более высокой должности. Он рвался к власти. Тому, кто предоставил бы ему эту власть, он готов был служить как верный пес. Его принцип был прост — дайте мне власть и тогда увидите, чего я стою».

Да, последняя оценка является, наверное, наиболее точной. Стремление молодого армейского офицера к власти не осталось незамеченным и в Софии, в штабе формирующихся сил жандармерии. И вот «демократичный», «добрый» по отношению к солдатам офицер без колебаний, с готовностью принял сделанное ему предложение. Всего семь месяцев довелось ему командовать третьим батальоном жандармерии. Но и такого небольшого срока оказалось достаточно, чтобы выявить полное нравственное падение этого человека — падение, которое никогда не изгладится из памяти людей, потому что оно имело самые тяжелые последствия для всей Бургасской области — от морского побережья вплоть до Синих Камней.

…Солнце взошло уже довольно высоко, а капитан Русев все еще размышлял. В списке были и такие, кто не поторопился предстать перед ним. Неужели ни во что не ставят его? Или просто боятся? Что касается его, то он готов выслушать каждого и каждому будет растолковывать, что он просто офицер, выполняющий полученный приказ. Но многие так и не пришли на поклон к командиру жандармерии.

— Видимо, они такие же упрямые, как и их сыновья, но это им дорого обойдется, — с досадой бросил капитан толпящимся вокруг него подчиненным и представителям сельской верхушки.

Когда капитан уже был готов отдать приказ поручику Стефанову, в комнате появился гитлеровский офицер — начальник немецкой радиостанции на горе Биберна. О чем шла речь с представителем вермахта — неизвестно, да и не так уж важно. Однако в результате еще один дом был вычеркнут из списка предназначенных к уничтожению. Пусть знают союзники, что болгарская жандармерия уважает их мнение, не отмахивается от их просьб.

Капитан Русев все медлил. Поручик Стефанов с нетерпением ждал его приказа. «Что-то размяк капитан, — размышлял поручик, — а меня работа ждет». Слово «работа» было одним из любимых слов поручика. Вопросом «Закончил работу?» встретил он своего подчиненного Тодора Стоянова, которому было поручено казнить коммуниста Димчо Карагезова. Этими же словами он встречал и других убийц. Расстрелы, допросы и истязания были для него привычным делом — работой, которую необходимо выполнять без возражений, без промедлений, не задумываясь и не сомневаясь.

Тем временем несколько смущенные сельские заправилы начали недовольно переглядываться. Неужели жандармский начальник испугался и все напрасно — и долгие совещания, и строгие предупреждения родителям партизан, и явные угрозы? А они так рассчитывали на капитана, надеялись, что он поднимет их авторитет, раз и навсегда покажет всем жителям Каблешково, кто же являются настоящими хозяевами села: они, верой и правдой служащие царю и отечеству, или горстка смутьянов, связанных с партизанами?

Но капитан Русев по-прежнему молчал. Вдали виднелось море, слившееся воедино с небесной ширью. Как похожи здешние места на его родной край! Очень скоро в этот идиллический пейзаж по его приказу ворвутся языки пламени и черные клубы дыма. Слух об этом наверняка дойдет и до его родного села, хотя, конечно, хотелось бы, чтобы подробности стали известны только начальству.

— Господин капитан, — прервал его мысли поп Енев, — пора бы и начинать, заждались христиане.

— Оставь своих христиан с миром, — резко оборвал попа капитан Русев. — Хотите поиграть с огнем — будете иметь такую возможность. А там пусть история нас рассудит. Поручик Стефанов, приступайте! И поаккуратнее там с людьми.

Всегда, всю свою жизнь, капитан был подчеркнуто «демократичен», стремился выйти чистеньким из игры, дела вел так, чтобы внешне его ни в чем нельзя было упрекнуть. И при поджогах в Каблешково он не изменил своему правилу.

Удивительно, но лицемерие и демагогия капитана Русева помогли ему прослыть на какое-то время порядочным человеком и добросовестным служакой, лишь по капризу судьбы ставшим во главе батальона жандармерии. Однако миф о «добреньком» жандарме рассыпается, если присмотреться более внимательно к его роли в злодеяниях, творимых третьим батальоном жандармерии.

На заседаниях Народного суда капитан Русев не уставал повторять: «Я никогда не был физическим убийцей… Считаю, что честно исполнял свой долг…» Свою причастность к пожарам в Каблешково он вначале категорически отрицал, заявляя, что, когда приехал в Каблешково, операция уже была начата по приказу поручика Стефанова, а затем стал валить всю вину на генералов Христова и Младенова, утверждая, что сам он действовал в строгом соответствии с их приказами. Однако даже пресловутый приказ № 26 предусматривал применение таких мер, как поджоги и уничтожение домов, амбаров, сеновалов и других строений, лишь в тех случаях, когда представителям власти оказывалось сопротивление. Каблешковские партизаны были в горах, в селе жандармам не было оказано никакого сопротивления, и тем не менее по приказу капитана Русева около двух десятков домов было сожжено или взорвано. Позже, уже после народной победы, показания, собственноручно написанные командиром третьего батальона жандармерии, будут на каждой странице пестреть словами: «долг перед родиной», «офицерская честь». В тот день, когда разгул жандармского террора захлестнул Каблешково, капитан также не скупился раздавать налево и направо свое офицерское «честное» слово, подло провоцируя наивных и запуганных родителей партизан стать невольными предателями своих сыновей и дочерей. Нет, совсем не запутавшимся человеком был этот офицер фашистской жандармерии, щедро обещавший сохранить жизнь и имущество тем, кто добровольно явится с повинной, и предлагавший им собственное заступничество. Ни секунды не колеблясь, он отдал бы приказ ликвидировать и тех из захваченных партизан или подпольщиков, чьи родители польстились на его посулы…

Первый дом, к которому направилась группа поджигателей, был домом бая Вылчана. Его старший сын еще в 1942 году был брошен в тюрьму. Сам бай Вылчан вместе с дочерью и младшим сыном уже давно находился в партизанском отряде. Прежде чем поджечь дом, один из жандармов решил отодвинуть в сторону стоявшую кверху дном и мешавшую ему большую бочку. А под бочкой в этот момент прятался сам хозяин дома. Оказавшись один на один с десятком вооруженных жандармов, бай Вылчан выхватил из кармана пистолет, но оружие дало осечку. В ту же секунду несколько дюжих жандармов навалились на него. Затем арестованный и его жена были отведены к капитану Русеву. И здесь капитан вновь продемонстрировал свою «человечность» — после непродолжительного допроса жена бая Вылчана была освобождена. Правда, все лицо у нее было при этом в крови, а одежда разорвана.

Допрос самого бая Вылчана велся в присутствии представителей сельской верхушки. В каких только грехах не обвиняли они старика!

— Он, он подбил молодежь стать на этот путь! — кричал, тыча в бая Вылчана пальцем, один из сельских заправил.

— Как раз наоборот, — спокойно возразил бай Вылчан. — Молодежь мне открыла глаза, и я пошел по их пути.

— Его дом был прибежищем антихриста, — разглагольствовал поп. — Много лет обитает там сатана.