Осада

Вкратце я повествовал о случившемся. Премьер не перебивал, мне кажется, только лишь потому, что у него перехватило дыхание. Наконец, я услышал знакомый стук – со всего маху хлопнула ладонь о столешницу. Звук был столь ясный, что меня снова сотрясла дрожь.

– Вот ведь… зараза, – скривившись от боли, сквозь зубы произнес он, – ну надо же такому случиться. И именно сейчас. Это был мой последний козырь, последний. Теперь что прикажете, этих жополизов ставить? Его зама или… – он не закончил.

– Виктор Васильевич, Широков просил подождать с назначениями до окончания операции.

– Я понимаю, что просил… – и снова: – Вот, зараза! Ну что за человек. И ведь так глупо погиб. Так невовремя…. Торопец, завтра в три как штык. Будете говорить. Видеть не хочу генштабовских…. Отмазываться будут, паразиты, как два пальца об асфальт, дать бы им по рогатке да в мешанину. Все бы посмеялись….

И оборвал связь. Я подал «кирпич» Семену и попросил отвезти меня в Сивцев Вражек. А сам, уже с мобильного позвонил Валерии.

Мое счастье, она оказалась дома. Не в делах фирмы, не на очередной презентации, просто дома. Операция помогла, даже ее, погрузившуюся в последние дни в дела своей конторы, она заставила отдохнуть день. И принять меня, сдавленно просящего об этой услуге.

– Ты сам на себя не похож, – произнесла Валерия, впуская в свою квартиру. – Весь дерганый, лица нет. Так на работе достают?

– Работа, это как отдушина. Я… понимаешь, последние дни я столько всего пережил. Хорошо хоть ты дома. А не опять по делам фирмы невесть где ездишь. Мир рушится, а тут…

– Но ведь еще не рухнул.

– Ты просто не в курсе.  И слава богу, что не в курсе. Я хоть могу немного забыться и отдохнуть.

Валерия улыбнулась.

– Как верно заметил старик Ницше: «Мужчина создан для битвы, женщина для отдыха воина».

– Спасибо, – произнес я, зарывшись лицом в ее волосы.

– За что на сей раз?

– За то, что ты есть. Мне не к кому больше бежать.

– Я одна надежда и спасение. А чем обязана такой высокой роли в твоей жизни? Если не работа, так что?

Я молчал. Не зная, не представляя, как можно рассказать все, прочувствованное сегодня и тогда – утром четвертого, и утром Константина. Когда дважды попрощался с Миленой. Как объяснить ей, что за связь была между нами, как рассказать? Да и возможно ли это – ей, сестре. Любимой девушке, говорить об измене, которая и была, и не была в ту последнюю ночь.

Наконец, я решился. Оторвав голову от ее волос, тихо произнес:

– Твоя сестра.

– Мила? Не понимаю.

– Я сам не понимаю. Не знаю, смогу ли объяснить.

– Нет уж, попробуй, – она насторожилась, но не потому, что ждала шокирующих откровений. Валя просто не понимала о чем может идти речь, и это непонимание и раздражало и тревожило ее.

– Она звонила тебе в четверг, днем или вечером? – Валерия подумала немного, потом произнесла, мелодично растягивая слоги:

– Да, звонила, кажется утром. Говорила, что от тебя. И что у вас что-то было, но ничего не было. И что она просит прощения за все это. Ты об этом мне хочешь рассказать? Я полагала, она уже напилась или в себя не пришла после вчерашнего.

– Нет, она даже у меня пить не стала. Мы говорили, слушали мои записи. Старые романсы.

– На Милу это очень не похоже. Что на нее нашло?

– Не знаю, только я тоже видел ее такой впервые. К сожалению, и в последний раз. И я… знаешь… я тоже хотел бы просить у тебя прощения за ту ночь. Даже не знаю, как сказать…

– Артем, скажи просто, было или нет? – Я покачал головой. – Тогда тебе действительно придется объясниться.

– Я пытаюсь, Валь, пытаюсь. Не знаю, просто в тот день, вернее, вечер, нам было хорошо вместе. И нам не хотелось расставаться, поэтому она осталась до утра. Что до любовных утех, их не было. Ни внезапного секса, ни обычного.

– Тогда что было? – жестко спросила она.

– Мы встретились, как в первый раз. Жаль, что так получилось, ведь первый раз оказался последним, а я… прости, Валь, но я, наверное, хотел бы продолжения. Мне не стоило бы говорить.

– Прости уж ты меня, не совсем понимаю, продолжения чего?

Мила была права. Первый раз была права насчет своей сестры. Валерия не могла понять. Впрочем, я и сам не мог понять ее – тогда.

– Продолжения этой первой встречи. Мы будто заново познакомились тогда, если я правильно пытаюсь выговорить наболевшее. И еще…

– Так ты хочешь сказать, что ты бы ушел от меня к ней?

Вопрос в лоб. Совершенно неуместный.

– Ты не поняла. Я хотел сказать, что мы заново познакомились и… я даже не представляю, что у нас могло быть впереди, что-то, совсем иное. Я изменил тебе в другом. Понимаешь, я… – и замолчал. Молчала и Валерия. Вторая попытка: – Я хотел бы продолжать встречаться с ней в том качестве, в каком она пришла ко мне.

Валерия вздохнула устало. Но на лице появилась улыбка. Едва заметно вздернулись уголки губ.

– Мне кажется, ты сам не понимаешь, что случилось. Ты потерял Милену очень давно, и неважно, слушала ли она твои романсы в тот день.  Она покинула тебя много месяцев назад. Тебе просто показалось, что ты потерял ее только сейчас, и только из-за одной встречи, которая для всех стала последней. Ведь она умерла на следующий день. А ты соединил несоединимое. И наслушавшись ее, считаешь себя виновником.

– Нет, не виновником.

– Именно виновником, не спорь, я знаю тебя лучше. И мучаешься, сам не понимая, почему. Артем, ну я прошу тебя, перестань изводиться. Я понимаю, видеть Милену такой… это ужасно. Я и то не смогла приехать.

– А сегодня при мне, почти при мне, убили Широкова. Министра внутренних дел.

– Ну вот это еще. Ты как в эпицентре, столько всего случилось.

– Я как в пустоте.

– Надеюсь, не сейчас.

– Нет, что ты. Конечно, нет, – я снова зарылся лицом в ее волосы, и замолчал, уже не пытаясь продолжить разговор.

А вечером позвонили из Кремля. Денис Андреевич собирался в прямом эфире объявлять о поддержке решения парламента Крыма о присоединении к России. Я вздохнул и начал собираться. Мир покатился к своему логическому завершению, и этот снежный ком, нараставший с каждой минутой, уже невозможно, да и нежелательно было останавливать.

53.

До перевала добраться должны были еще к десятому, но не случилось. После Константина, больше пошумевшего, нежели потрепавшего Кодори, еще полдня отсиживались в схроне, и только потом выступили из-под защиты реликтового леса в сторону селения Правый Птыш. Важа больше всех стремился вперед, буквально подгонял группу.

По пустынной дороге, не патрулируемой никем, даже с воздуха, спустились к реке. Здесь снова пришлось пережидать. По дороге неспешно пылила колонна бронетехники, растянувшаяся на добрый десяток километров. Номера на бортах были чужие, они удивили даже привыкшего ко всему Ивана.

– Гости? – спросил Бахва, ткнув пальцем в головной БТР. Тот кивнул.

– Чеченцы, – буркнул Куренной мрачно, провожая взглядом технику. – Не пойму, что они здесь забыли. Вроде никто не приглашал. Разве что в Осетию в восьмом. Так тогда они сразу переброшены во Владикавказ были, еще за месяц до кампании. Здесь-то что им надо?

– Я это думал у тебя узнать. Видимо, давно выехали.

– Очень. Неделю назад, если не раньше. Нет, раньше. Сейчас по железке просто так не проедешь, учения идут одни за одним. Сплошные заторы. И кроме того,  в Абхазию одна колея ведет. А тут всегда движение дай боже, благо туристический сезон. Был.

– Может, самолетами побросали где-то здесь.

– Здесь полно своих мотострелковых батальонов. Почему именно они, что из Сухума нельзя перебросить… – неожиданно он замолчал. Бахва посмотрел на разговорившегося Ивана, понял, о чем он сейчас думает.

– Сестра, подай приемник, – попросил он. Манана была ближе всех к дороге, с высоты она осматривала движущуюся колонну в прицел винтовки. Тихонько шевельнулись заросли ломоноса, насмерть обвившего облепиху. На то, чтобы продраться сквозь такую преграду почти бесшумно, группе потребовалось около часа.