Осада

Они давно уже не находились, эти нужные слова. Что раньше, но это не было так заметно, ведь он всегда был в разъездах, в храме, на требах, что теперь, когда вынужденное безделье заставляло проводить их вместе почти все время. То объяснение на пороге дома, оказалось единственным, и более не повторялось. Когда он повторно, уже в столице, рассказал о своих мыслях и чувствованиях, матушка ничего не смогла найти в ответ. Молчал и он, подавленный ее безмолвием. А ведь еще вчера желал этого. Истово просил разойтись навеки, чтобы не смущать ее веру своими смутными устремлениями и позывами. На следующий же день оказалось, что та их близость была минутной, вернее, минутной осталась – каждый хранил свою любовь в надежном сундуке, под спудом, не решаясь произнести заветных слов вслух, но тогда в этом, казалось, не было особой надобности, поступки служили лучшим доказательством, а теперь, когда подошло время испытания на прочность, ни один из них не смог разомкнуть подспудный сундук.

Теперь они старались разговаривать пореже и только по необходимости. Каждый уяснил тщетность помыслов в отношении другого, и просто старался не мешать. И только изредка отец Дмитрий возвышал голос, слушая подряд все новостные выпуски. «Ну вот, я же говорил, что это произойдет, слышишь, Глаша, в церквах уже начали жечь святые мощи», – и замолкал немедля, не услышав ответа, смущенный, но и довольный отчасти.

Про мощи было рассказано шестого числа. Про несколько разгромленных бывшими прихожанами церквей седьмого и восьмого. Тогда же говорили о сожжениях священников, не то ставших зомби и возглавивших их поход, не то просто принятых за живых мертвецов. «Вера в мертвого бога заколебалась», – восторгался он, не слыша сдавленного дыхания супруги, сидевшей рядом. Он уже предлагал ей уйти к Алле Ивановне, дабы окончательно не свихнуться с таким мужем, как он. С богоборцем.  Но она упорно отказывалась. Только беседовала подолгу с их вызволительницей по телефону, а иной раз выходила к ней под вечер, когда Алла Ивановна была свободна. Возвращаясь аккурат к комендантскому часу, благо жила их благодетельница недалеко. В шикарной трехкомнатной квартире, но совершенно одна, как рассказала матушка, первый раз прибыв из гостей. Тогда они еще долго беседовали о той. Он с удовольствием слушал про гобелены и антикварные часы, а она с печалью рассказывала, как же неуютна роскошная квартира в дорогом доме на Каширском шоссе.

Оказалось, на новом месте, это был их первый и последний долгий разговор, заставивший позабыть о времени и проговорить далеко заполночь. Они еще смеялись тогда столь внезапному желанию сказать несколько слов друг другу. Не зная, что на следующий день отец Дмитрий начнет восторгаться уничтожением мощей, а матушка, проглотив слова, замолчит, сжавшись у плиты. И им не останется ничего другого как проводить пустое время порознь. Отцу Дмитрию знакомиться с ненавистным Вавилоном, а матушке бродить по магазинам. Маршрутами, никогда не пересекающимися.

В субботу, когда матушка с утра пораньше побежала по магазинам, а вечером, как обыкновенно, к Алле Ивановне и пробыла у нее на редкость долго, отец Дмитрий так же запоздал. Он давно уже обратил внимание на недавно построенную деревянную церквушку иконы Всех скорбящих радости на извиве Воронежской улицы, построенную между гаражами, супермаркетом и клочком лесопарковой зоны, идущей вдоль МКАД. Почему он заприметил именно ее? Странное стечение обстоятельств. Когда он, направляясь пешком домой от кольцевой, проходил по Воронежской, увидел несколько живых мертвецов, стоящих возле крыльца. Их вскорости уничтожили и вывезли на сожжение, но через час еще двое внове подошли к церкви. К батюшке, давно уже ходившему в «штатском», подошла старушка, и принялась жаловаться на власти.

– Ходют сюды и ходют, – недовольно бурчала она, поглядывая искоса на короткую бороду отца Дмитрия, возможно, подозревая в нем сокрывшегося священника. – Хоть блокпост ставь.  Я уж просила, да что они. Раз приедут, постреляют и опять уедут. Я ж говорила не раз – ну церковь ведь тут одна на всех, была знатная церковь, и батюшка оченно хорош. Голосист, величав и крест такой на груди, прям аж сверкает в темноте. Благодать, а не батюшка. Так его прогнали в центру, а нам тут хоть загибайся. Все заколочено. Только «сундук» и работает, а у меня ног не напасешься по мётрам ходить, – отец Дмитрий знал уже, что москвичи так прозвали храм Христа Спасителя и усмехнулся про себя точности выражения. – Да и то суббота сейчас, завтра воскресенье, а я завсегда в воскресенье в церкви. Ни разу не пропускала.

– Давно здесь церковь открылась?

– Да почитай, три года как. Нет, того меньше. Народу много понаехало, провинциалы, но все наши. Православные. Обратились в Патриархию с поклоном, они и построили. Сейчас много где строят. Вот я слышала, ажно на Филиппинах тож построили. Говорят, и там человек русский есть. А коли и не человек, так дух русский. Вот и строят везде.

Это верно, подумал батюшка, в последние годы РПЦ старательно занималась миссионерской деятельностью, будто в противовес прежним упущенным годам. Православные церкви возводились в самых экзотических местах: в Кении, Венесуэле, Перу, Исландии, теперь и на Филиппинах. Где находился хоть один живой русский человек, считающий своим долгом креститься в нужную сторону и не веровать в небесное помазание Папы Римского, незамедлительно возводилась хоть часовенка. В Исландии и то отмахали разом три храма. Незнамо, правда, сколько народу туда ходило, из уехавших, но церкви построили на загляденье, особенно св. Николая Чудотворца, что у глетчера.

– Народу много ходило?

– А то! Тут, почитай, все верующие. Бывалче, в храм по воскресным дням народу набьется не протолкнуться. Я и то раз чуть в обморок не упала, хоть и в пятидесятых в Воркуте такое пережила, что не приведи господи. Оно сам посуди, и модно вроде как и почти обязательно. Особенно приехавшие душу отводят. Кого из бывших республик наших прогнали.

Отец Дмитрий кивнул.

– А мертвяки эти, прихожане бывшие, часто приходят. Особенно из Бутова. Не то батюшка там плохой, не то еще что, но все сюда ходили. Да и сейчас ходят. Святое место, даже для них.

Он ничего не ответил. Пришел еще раз, вечером в воскресенье. А потом утром в понедельник, пока не началась операция, перед церковью как раз скопилось штук пять мертвецов. Они ждали, когда откроют двери, и совершенно не обращали внимания на проходивших мимо людей. Вечером батюшка не смог приехать, был у него серьезный разговор с матушкой, как раз по поводу Аллы Ивановны, собиравшейся посетить их во вторник, отец Дмитрий не особенно радовался ее прибытию, матушка, в кои-то веки заговорившая не только о хозяйстве, переубеждала. Батюшка только качал головой, не в силах привести свои аргументы, а потом включил телевизор, и стал язвить над открывшимся Собором. Матушка замолчала и немедля оставила его в покое.

Далее последовала краткая подборка новостей. Сообщили и про Грузию. Конечно, уничтожающе смешно. Патриарх Илия прочел молитвы во спасение душ восставших рабов божьих, после чего благословенная им же авиация нанесла сосредоточенный удар по селам Кахетии и Сванетии, где те укрывались в большом количестве. Отец Дмитрий захохотал. Российский патриарх сегодня с утра пораньше в точности так же предложил помолиться всем на Соборе за спасение душ восставших и за спасение душ бившихся с ними. А войска он благословлял всю дорогу, начиная с четверга, когда на его резиденцию в Даниловском монастыре от удара молнии загорелось и рухнуло дерево, и некоторые из усопших вроде бы вечным сном, восстали в самой обители патриарха. В понедельник было особо массовое мероприятие – глава Церкви оптом благословлял несколько тысяч срочников, свезенных на плац Поклонной горы. Срочники должны были помочь селянам в уборке урожая. Вроде ничего особенного, вот только выглядели призывники как на параде сорок первого, те же сосредоточенные обескровленные лица, так же в полном вооружении. Ведь села, куда их посылают, уже захвачены мертвецами, и, значит, им, не нюхавшим пороха, предстоит, как обычно, самое тяжелое вынести на своих плечах.