Осада

В этот день жизнь в городе замерла. Работа автоматически отменилась, запасшись продуктами, Леонид два дня просидел дома, стараясь не высовываться и не попадаться на глаза военным и милиции, которые совместно, правда, не шибко согласованно, но все-таки, очищали город от скопищ зомби. Кое-где слышалась перестрелка – видимо, нестыковки зашли слишком далеко. В сети вывешивали кадры боев на улицах первопрестольной, их, конечно, удаляла проснувшаяся ФСБ, но кое-что удавалось посмотреть. Кто-то на основании подобных записей вел статистику – выяснилось, что за время проведения операции дружественным огнем было уничтожено около сорока человек, подбито три единицы бронетехники. И еще десять просто сгорело. И вроде погода установилась не жаркая, но больно старая и ненадежная оказалась техника.

А потому следующее заявление, озвученное в тот же день по всем каналам, Оперман воспринял с ужасом. С утра пораньше горсовет Севастополя принял обращение о вхождении в состав России, парламент Крыма неожиданно его поддержал, обратившись лично к Маркову с просьбой помочь русскому народу в борьбе с оккупационным режимом и бесчинствами татарских экстремистов, в городах юга Крыма вот уже больше недели творившими полный беспредел, при столь же полном попустительстве Киева.  Ждать реакции Москвы осталось всего несколько часов. И она была именно той, которую так боялся Оперман.

Он позвонил по видеосвязи своему приятелю из Запорожья, не сомневаясь, что этой ночью он не спит. Но связь не работала, каналы оказались заблокированы. Так что когда Марков вызвал к себе украинского посла, Оперману, видевшему российскую армию в деле буквально несколькими часами ранее, оставалось только грызть ногти и проклинать страну, которую угораздило снова вляпаться в очередную «маленькую победоносную войну» с непредсказуемым исходом.

46.

Обычный спальный район на юге Москвы. Невыразительные многоэтажные дома, выпиленные ровными прямоугольниками, сложенные по четыре вместе, образуют каре, в центре которого либо детская площадка, либо бойлерная, а порой и то и другое, и плюс какой-нибудь магазинчик. Алла Ивановна когда-то купила однокомнатную квартиру на седьмом этаже в одной из прямоугольных многоэтажек. Окнами на неширокую улицу,  вечно запруженную транспортом.

Тут трудно не заблудиться. Дома одинаковые, расположены принципиально одинаково, и таких по Москве великое множество. Отец Дмитрий по первым дням случайно не доехал до своей станции, вышел на другой. с похожим названием – не «Красногвардейская», а «Кантемировская».  И не заметил разницы. Те же дома, те же пробки. Тот же невыносимый запах города, к которому трудно привыкнуть. Долго плутал, пока не понял ошибку. Но и поняв, все равно долго плутал. Он, проживший всю жизнь в поселках, пускай и подмосковных, с трудом обживался в мегаполисе. Все было непривычно. И шум, и гарь… и даже люди. Как показалось, из другого теста сделанные.  И, кстати, очень схожие с Аллой Ивановной. На попа, шатающегося в общественном транспорте, косились с подозрением, лишь потом он понял почему, когда увидел неподалеку от «Красногвардейской» ряженых в рясах, собирающих «на восстановление храма». Бродящих с песнопениями и монашками по вагонам, и клянчащих деньги. Вместе с торговцами и калеками. Рассчитывая свою очередь между первыми и вторыми.

Город показался ему одной большой ярмаркой, где все продавалось, и все покупались. Трудно найти место, чтобы не попасть на жаждущего получить что-то или отдать за символическую плату, как это называлось на их языке. Он давно не был в Москве, а когда оказывался, то лишь наездами, на день, не более, всегда по церковным делам, всегда спешащий, всегда на своем транспорте. Так что маршрут оказывался один – Пречистенка, где находился крупнейший магазин церковной утвари, Даниловский или Донской монастыри, быть может, еще Елоховский собор. В нынешнем главном храме Церкви – Христа Спасителя – он побывал лишь однажды, вскоре после его открытия. Еще не выветрился запах краски от росписей. Он ушел оттуда с неприятным ощущением пустоты на душе, не от разговора с епископом, но от самого помпезного, показного убранства храма, предназначенного более для появления в удачном ракурсе первых лиц государства, нежели для отправления таинств Церкви. Да и потом, им владеет какая-то контора, им и гаражом в стилобате, она сдает храм в аренду, она стрижет купоны. Отец Дмитрий про себя не раз называл первопрестольную Новым Вавилоном. Теперь он оказался вынужден в нем жить. Подчиняться законам вавилонского существования.

Его машина осталась в поселке, отец Дмитрий уже не раз пожалел об этом. Ведь в нынешнее время куда безопаснее находится в железной коробке, нежели пешим. К последним всегда и у всех были претензии, особенно, коли человек никуда не спешил. Его немедленно принимали за обращенного, хотя и по телевизору, и по радио, и в газетах печаталось неоднократно – мертвые по одному не ходят. Если вы увидите одинокого мертвеца, не спешите применять против него свои силы, лучше вызовите милицию, войска, патрули, словом, силы правопорядка. Наверное, это предупреждение и делало людей нервными, постоянно спешащими, неотзывчивыми, даже черствыми. Если человек пожилой ли, или молодой, внезапно схватывался за сердце и падал, вокруг него немедля образовывался вакуум. Никто не подходил, напротив, шарахались в стороны. Если кто и вызывал подмогу, то снимал происходящее на камеру мобильника. Ну как на сей раз восстанет – останется память на всю жизнь.

Когда отец Дмитрий первый раз не выдержал и подбежал к упавшей старушке, помог достать ей из сумочки препарат против астмы. Но воспользоваться не успел – его оттащили доброжелатели. Не то из сострадания к нему, не то, чтобы он не мешал снимать на камеру.

Старушка все же осталась жива. К разочарованию снимавших. Отдышалась и пошла своей дорогой, за ней на некотором расстоянии шли двое мужчин с мобильниками, все надеясь, но она развеяла их последние мечты, целой и невредимой добравшись до своей хрущевки.

Так что прогуливаться в Москве не имея достаточной скорости передвижения было и небезопасно. Случаев, когда стреляли в еще живых, с каждым днем становилось все больше. Несмотря на то, что в воскресенье было объявлено: восьмого числа войсковая операция в столице перейдет в новую фазу. На этот раз банды мертвецов, оккупировавших Третий Рим, будут, по невозможности их уничтожить всех до единого, покамест выдавлены за пределы города, в опустевший пояс деревень и поселков, осадивших Москву со всех сторон. Туда, где жизнь замерла, но смерть продолжала свое непрестанное движение. В понедельник, с десяти утра до пяти вечера не рекомендовалось выходить на улицу. Общественный транспорт, метро особенно, ходить не будет. В тоннелях, оказывается тоже немало мертвецов скопилось, их будут изничтожать в течении дня.

Сказать, что город оказался парализован этим сообщением, значит, ничего не сказать. В воскресенье матушка пошла за продуктами, но вернулась ни с чем – к времени, когда она прибыла в ближайший торговый центр, там уже все смели. Подвоз обещался – если все пройдет гладко – только во вторник. Мертвецы на трассах, сами знаете, объясняли устало редкие продавцы, с продуктами вообще стало тяжело, народ беспокоится и сметает все подряд, несмотря на резко выросшие цены. Порой в два, а то и три раза. Хотя премьер в понедельник официально пообещал «кому веки пооткрывать, а кому ноги поотрывать», если назавтра цены не приведут в соответствие, его эффектные фразы до ушей владельцев торговых точек не дошли. Магазины закрывались, если где и появлялось что-то, то моментально исчезало. «Ну как в девяносто первом», – вздыхала матушка, подсчитывая, во что обойдется им вторничный совместный поход в магазин у метро. Он не ответил ей, не смог подобрать нужные слова.