Осада

– Он хотел вывести меня оттуда. Спасти, – после долгой паузы, когда мы уже пересекли Москву и оказавшись на другой стороне, углубились в веер расходящихся от Кремля улиц. – Куда мы едем? – наконец, поинтересовалась она, с явной неохотой, точно продолжая необязательный разговор, просто, чтобы не молчать.

– Ко мне. Это единственное безопасное место в этом чертовом городе.

– Зачем? – у нее шок, она не отвечает за свои слова.

– Чтобы уйти на ковчег.

– А разве он есть.

– Да, есть, недалеко от Жуковского. Там когда-то базировалась вся система противоракетной обороны… – она не слушала, повернувшись к стеклу и разглядывая пустынные улицы. – Я вытащу тебя отсюда. – Она все равно не обернулась. Я взял ее за плечо и потряс, реакции не было.

– Зачем так… разве что… я нужна тебе сейчас, – бормотала она, скорее про себе, нежели вслух. – Но у меня ребенок будет, нескоро но будет, зачем я тебе… я очень устала, я не смогу…

Мы остановились у дома, я завел машину в гараж.

– Как тебя зовут?

– Ангелина… Настя…. Зови как хочешь.

– Хорошо, Настя, я Артем.

– Все равно, – мы подошли к лифту, двери открылись, напротив располагалось большое зеркало, увидев себя, девушка явственно вздрогнула. – Ты большая шишка, да? – Я кивнул. Лифт остановился, двери бесшумно раскрылись, открывая нам проход в коридор. Я обернулся, странно, охранник на привычном месте не сидел, в доме царила непривычная тишина. Нет, она и прежде царила, но не такая… настороженная, что ли.

Дверь соседней квартиры открылась, их было по две на этаж, должно быть, услышали шум подъехавшего лифта, Антонина Степановна глава экспертного управления, бывшего управления, поздоровалась со мной кивком головы, неприязненно посмотрев в сторону моей спутницы, я ответил ей взаимообразно, после чего она скрылась за дверью, а я магнитным замком вскрыл свою и впустил вперед Настю.

Она огляделась, с порога, не решаясь пройти внутрь.

– Да, шишка, – пробормотала чуть слышно. И тут же вспомнила о своих обязанностях. – Где мне раздеться, куда пройти?

Голос ее выдал, дрогнув в самом конце фразы. Я дождался, пока она опустит глаза, и только после этого произнес:

– В душ. Я поищу для тебя что-нибудь поприличнее твоего рванья.

Она не ответила, продолжая стоять. Я снял ботинки, прошел в спальню, в шкафу находились вещи Валерии, в основном, домашние или ненужные, или покрасоваться, когда-то мы очень хотели быть все время вместе, она свезла все, что посчитала необходимым для представившегося случая. Но так и не воспользовалась ни одним из одеяний.

Открыв шкаф, будто сам себе взрезал гнойник. Правда, облегчения не случилось, да и какое могло быть облегчение, боль стала еще сильнее, но я уже притерпелся к этой постоянной боли, больше того, с ней только я чувствовал себя еще человеком, не полностью подконтрольным влиянию всосавшей, кажется, и разум и душу, пустоты.

Настя наконец, прошла в комнату, остановилась на пороге, туфли она зачем-то держала в руке. Я приказал ей немедля идти в душ, она повиновалась, спросив, буду ли я ждать. Странный вопрос, но я кивнул; отсутствовала она недолго, вышла снова, обнаженной, спрашивая, как работает кран, я показал, и снова оставил ее одну. Кажется, она облегченно вздохнула в тот момент, когда я покинул ванную комнату.

Наконец, вышла. Я ждал ее в гостиной, неторопливо разбирая постель, невольно просачивающиеся воспоминания о Милене приходилось давить всякий раз, когда я поглядывал в сторону двери, слыша тихий плеск воды. Время словно вернулось на год назад, отмотав календарь, и теперь я опять выбирал меж двумя сестрами, гадая, которая первой выйдет из душа, которая станет моей в этот раз. В тот раз первой оказалась Валерия, подошла, обняла несмело, приглашая к игре, затем к ней присоединилась и Милена.

От шороха тапочек я сам содрогнулся, давешняя иллюзия разрушилась, едва я увидел пятнадцатилетнюю девчушку, замотанную в махровый халатик, явно ей на вырост. Настя снова стояла у двери, не решаясь войти, не осмеливаясь спрашивать. Кажется, она все еще не пришла в себя, и ванная не помогла, если и расслабила, то натолкнула на невзрачные мысли из ее недалекого прошлого: все подозрения касательно своего чудесного спасения, снова всплыли на поверхность, и вопросы уже готовые сорваться с языка, удерживались лишь чудесным усилием воли. Я смотрел на нее, не отводя глаз, почему-то она представлялась то Миленой, то Валерией, словно вместо лица, как это у японцев в сказках, ноппэрапон, пустое место, способное принимать любое обличье, скрываться под любой маской, такой, что от живого лица не отличить.

– Здесь будем? – все же осмелилась спросить она. Я покачал головой. – А что тогда.

– Я уезжаю на работу. А ты отдыхай, завтра, вернее, уже сегодня, ближе к полудню,  я приеду заберу тебя отсюда. На ковчег.

Она долго, очень долго смотрела на меня.

– Без этого? – и тут же. – Прости, прости пожалуйста, я не то хотела сказать, я не так выразилась, ну прости же.

Наконец, она заплакала, присела на краешек разобранной кровати, тело сотрясалось в конвульсиях рыданий, я примостился рядом, привлек  к себе, сопротивляться Настя не смела, я прижал и отпустил, поняв, что лучше не мешать. Минут пять прошло, прежде чем она вернулась. Искоса поглядела на меня.

– Ты правда этого хочешь.

– Я спас тебя. И возьму с собой на ковчег, – странное название, точно он и впрямь должен пойти по водам Москвы, спустившись к Каспию. И там пребывать до конца времен.

– Спасибо, – она несмело прижалась к моей руке и поцеловала. Я неловко отнял. Некоторое время мы просто смотрели друг на друга, Настя отвела глаза первой, съежилась, мне стало как-то не по себе. Я поднялся, вышел в прихожую.

– Тебе нужны какие-нибудь вещи из мешка?

– Да, конечно, – она спешно поднялась, пошлепала по ковру. Взяла мешок, развязала, выискивая что-то среди снеди и тряпок, пистолет дорогой, спецназа, кажется, ГШ-18 матово блеснул, она небрежно пихнула его подальше. Достала небольшую картонную коробочку, в которую был упакован некий прибор. – Ты знаешь, у меня ведь будет ребенок.

– Ты уже говорила об этом.

– Да… я не… неважно. И ты все равно…

– Прости, мне с тобой не спать.

– Я не знала… я думала.

– Я не хочу, – и помолчав чуть, прибавил. – странно, правда. Обычно мужики говорят совсем иное.

– В моей практике… – она зарделась и смолкла. Но закончила. – Мне почти отказал только один. Он был священником.

– Я понимаю его чувства.

– Нет, я сама просила… я… не знаю, зачем тебе говорю. Ты же убил…

– Это был он?

– Нет, мой друг, очень близкий друг. Он меня спас.

– Мне очень жаль. Правда, жаль, прости, если сможешь, – штампованный набор слов на все случаи жизни, но Настя его приняла. Возможно, не ждала другого или иного не слышала. Я поднялся. – Мне пора уходить. А ты отдыхай. Днем я позвоню.

Милена стальной занозой вошла в мозг, пронзив мучительной болью, я скривился, девушка изумленно посмотрела на меня, но не смела пошевелиться, опасаясь моей реакции. Когда отпустило, я вышел, попрощавшись довольно сухо, и пожелав спокойной ночи. Пояснил назначение желтого телефона на тумбочке для связи с вахтой или горничной. Она кивала, но видно было, что слушала вполуха. Какая-то мысль неотступно преследовала, глодала Настю, даже когда я вышел, она не давала девушке ни секунды покоя. И только подбежав к двери, приникнув к ней ухом и услышав шум захлопывающейся створки лифта, она немного успокоилась. Уже не спеша вернулась в гостиную и распаковала коробочку. Извлекши аппарат для обнаружения и лечения венерических заболевания, она обнаружила выпавший из коробки тест на ВИЧ, еще запакованный. Ей сделалось не по себе, враз похолодевшими пальцами, Настя взяла его, осмотрела со всех сторон, словно мертвого зверька. Положила рядом с аппаратом. Затем снова взяла и на этот раз глядела куда дольше на сам тестер, похожий на ложку для малышей, инструкцию с цветными картинками, какую-то жидкость в пластиковом контейнере.