Осада

Настя открыла и закрыла рот. Жанна неловко поежилась.

– Мы решили остаться, – тихо произнесла она вслед за подругой. Кажется, не разделяя Светиного рвения. – А тебе… наверное, лучше идти. Ведь говорят, кого-то будут спасать в убежищах.

– Что же они раньше не спасали никого, даже себя. Хотя теперь… – Света неожиданно замолчала на полуслове, не желая произносить слова, пришедшие внезапно на ум. – Теперь всякое возможно, –  почти беззвучно продолжила она. – И убежища, и чудесные спасения и…

Снова пауза. Жанна обняла ее, неловко поцеловала в щеку. Света безучастно смотрела на противоположную стену, туда, где днем ранее стоял вибратор, механический источник удовольствия, ныне убранный в коробку.

– Жаль, это не про нас, – наконец, продолжила она. – Не для простых смертных. Для избранных. Для тех, кто… а ладно. Для тех кто прорвется, тоже. Правда, их будет очень мало, если вообще сыщется, ну я надеюсь, что будет, и что ты окажешься среди них. Мы-то не окажемся точно.

– Но почему?

– Потому…. – Света помолчала и прибавила. – Я для себя уже все решила.

– И для нее? – услышав Настин вопрос, Жанна посмотрела на свою подругу, словно в первый раз. С какой-то смутной надеждою, как показалось гостье. Света помолчала.

– Да, для нас обоих. Мы останемся здесь и вместе. Раньше не получалось, так хоть сейчас может, получится. Ведь у нас, кроме нас самих уже никого не осталось. И когда мы станем вместе, остальное просто уйдет, хотя бы на время. Все эти недомолвки, пустые возражения, ни к чему не обязывающие слова, жесты, отказы, бесконечные отказы под любым предлогом. Нам больше никто не помешает, кроме нас самих, ведь так? И кроме мертвых, а они уж точно не станут препятствовать чувствам… – она замолчала и резко повернув к себе Жанну, впилась в ее губы, даже не поцелуем, будто укусила ее. Та в ответ не подняла рук. Словно из нее разом выпустили всякое желание и к сопротивлению, и к страсти. Настя пыталась возразить, но не услышала ответа, даже от Жанны, к которой неосознанно и обращалась. Та, видимо, окончательно сдалась перед подругой. Не имея возможности выбрать или не желая выбора, кто знает, Настя не имела возможности вызнать предысторию их взаимоотношений, а потому не понимала бессилия Жанны. И уже не смела возражать, тем более, после слов, что и соседи их по коридору, тоже пара, но куда как постарше и, так сказать, нормальная, не собираются никуда ехать. Это было для Жанны последней каплей, она подняла руки, будто плохо подчинявшиеся ей и медленно обняла подругу, та пылко заключила ее в объятия. Но почти немедля они разжались, Света вспомнила о гостье, стала собирать подарки. Жанна безвольно сидела на диване, не участвуя в процессе, а услышав слова Насти о ребенке, тотчас вышла в кухню.

– Значит, хочешь оставить? – та кивнула. – Логично. Не факт, что сработает, но могут и пожалеть и пропустить. Жаль, не так заметно.

– Свет, я не ради этого.

– Я понимаю, – та потерла ладонью лицо. – У меня в свое время так и не получилось. Не то, чтобы очень хотела, но решилась оставить, – губы сжались в усмешке, – правда родители поступили иначе. Короче, когда очнулась, была уже и без ребенка и… неважно. Зато проблем с мужиками не осталось. Вернее, с расставаниями. Хотя ребенок в данном случае, это иллюзия успеха. Повод не привязать к себе некогда любимого, а пустить под откос чужую жизнь. Отомстить, а потом выясняется, не только ему, но и себе. Ладно, тебе это все только предстоит. Твой поклонник вон уже истоптался под окном. Выгляни, помаши, – Настя так и сделала и вернулась к ней. – Ну вот он успокоился на какое-то время, продолжим. Ты действительно его любишь? – и не дождавшись ответа, – Да, какое это сейчас имеет значение. Главное, он хочет не только тебя, но и того, кто созревает внутри тебя. Если действительно хочет.

– Он мне говорил. Он согласился на все, я ему сказала, что иду только в комплекте, а он…

– Тоже надавила. Впрочем, теперь не так и важно. Держи, тут два спальника на гагачьем пуху, не то, что у тебя, и еще швейцарский нож, тоже пригодится. Вечный фонарь, спички… ты куришь? А он? – повезло. Но все равно, сигареты это такая вещь, которая всегда пригодится. По себе знаю.

– Ты курила? – она покачала головой.

– Я сидела. И больше не надо об этом. Вот блок «Мальборо». Вот еще упаковка ветровых спичек, мало ли что. Мне кажется, ты прорвешься в убежище, нет, мне действительно это кажется, а я редко ошибаюсь, – в этот момент в комнату вошла Жанна, обе обернулись – в руке она держала странную коробку, перевязанную красной ленточкой.

– Мой подарок, – глухо произнесла она. – Нет, погоди, потом вскроешь, когда действительно понадобится.

– А хоть что это? – Жанна молча подала инструкцию. Настя вздрогнула всем телом – та красиво упаковала тестер заболеваний, передающихся половым путем. – Ты думаешь, у меня…

– Да нет, не похоже. Но ведь в убежище всякое может быть… – каждый думал о своем, наболевшем, и каждый против воли изливал это на гостью. Нагруженная подарками сверх меры, Настя выбралась из квартиры, не скрывая слез. Жанна проводила ее до лифта, Настя все надеялась, что та что-то скажет, быть может, передумает, но она лишь улыбнулась на прощание. В закрывающиеся створки лифта.

Борис обнял ее и увел со двора, Настя сколько ни смотрела в окна, но больше никого не видела. Они вошли в толпу, движущуюся все медленней и медленней, пройдя всего метров триста, они остановились, как по команде. Видимо, народ впереди уперся в кордоны на Калужской площади, а ведь до них было около двух километров, и раз уж не пропускали, принялся ждать – не то вечера, и подхода мертвецов, чтобы набраться отчаянного мужества, либо большей людской плотности – и тогда навалившись лавой на пулеметы, они смогли бы преодолеть заслон. Вот только рисковать и бросаться первым никто не хотел.

Первые выстрелы прозвучали через полчаса, по толпе разнесся слух, что пока еще стреляют в воздух, но патроны экономят, ведь в Москву, по разным сказам, вошло не меньше двух десятков миллионов зомби, может и преувеличение, но вряд ли большое. Общей картины никто не мог знать.

Кондрат неожиданно предложил пробиваться вперед, пока толпа не такая плотная, хоть посмотреть, что происходит на Калужской, а там уже решать, что делать дальше, Борис согласился, до зданий Горной академии они шли более-менее спокойно, лавируя меж остановившихся людей, но за полкилометра до площади, им пришлось продираться сквозь разом уплотнившуюся толпу. Впрочем, люди, стоявшие в ней, отнеслись к этому совершенно безразлично, помимо этой троицы взад и вперед сновало много народу, от ближайших зданий уже доносился запах испражнений, видимо, стояли долго.

Снующими взад и вперед, как выяснилось вскоре, оказались добровольцы из «Московской Руси», собирающие свои разрозненные отряды в один кулак, получалось плохо, поскольку их звеньевые и прочие руководители, а так же самые шустрые и проворные, особенно из числа тех, кто жил меж Садовым и Третьим транспортным, уже давно ушли за кордон, присоединились к воинству Кирилла; теперь оставшимся приходилось самоорганизовываться, что получалось крайне плохо. Некоторые пошли молиться в церковь при больнице святителя Алексия, некоторые продолжали патрулировать улицы, иные отправились на поиски знакомых, а те, что поотчаянней, принялся занимать лучшие места у площади, забираясь на крыши домов или расположившись у громады памятника Ленину.

Именно с помощью добровольцев они смогли дойти до детской библиотеки, давно превращенной в лагерь беженцев и с черного входа зайти на четвертый этаж, пробраться к окнам, выходящим на Калужскую площадь. И сквозь пыльное разбитое стекло разглядывать ее всю, а так же Крымский вал, ныряющий в тоннель под памятник Ленину и выныривающий лишь затем, чтобы снова уйти под землю уже у Серпуховской площади, Житную улицу, идущую параллельно, но чуть дальше и выше вала, и Большую Якиманку, куда им и предстояло пробраться, минуя хорошо простреливаемую площадь, аккуратно разделенную рабицей по середине, так что Ленин остался на этой стороне, а вот зеленые насаждения уже далеко на той; возле самого памятника копошилось несколько человек, видимо, стреляли по ним. Рабица оказалась усеяна трупами, особенно в районе моста, не похоже, чтобы от недавних выстрелов, скорее, трупы старые, еще с тех ночи или может раньше. Ветер северный, вонь чувствуется даже здесь.