Осада

Оперман сел за стол, покрытый разбросанными черновиками и пробормотав: «голова, как же голова болит», надолго замолчал. Борис простился и медленно вышел из комнаты, сам не понимая, что делает, выключил свет и закрыл дверь.

81.

Егора выпустили только в пятницу. Прокурор ушла в запой, и хорошо еще вообще появилась под конец рабочей недели, хотя дело было прекращено за отсутствием состава преступления еще в прошлый вторник. Настя, встречала его у вахты, едва завидев, поднялась, они молча обнялись. Девушка вцепилась в него крепко-крепко, будто боялась: отпусти его сейчас, и он снова исчезнет. Он не ожидал подобного, пробормотал «ну, будет, будет» и замолчал, сам зачарованный моментом.

Охранник, тот самый, Настин знакомый, улыбнувшись, посмотрел на них, покачал головой, и наконец, напомнил; чтоб не стояли в проходе. Парочка вышла, отойдя от дверей СИЗО на пару метров, они снова обнялись. Настя поцеловала Егора и робко отодвинулась, она внезапно почувствовала себя школьницей, смущаясь и краснея, начала лепетать, как ей тяжко было это долгое ожидание.

– Я тоже по тебе соскучился. Спасибо, что подождала.

– Разве я могла иначе? – он не ответил. Молча смотрел на нее.

Хмурый август уходил в прошлое, зарядивший с утра мелкий дождичек, никак не прекращался, дорогу размыло, давно потрескавшийся и поползший асфальт обнажал рваные края щебня и песка; идти было тяжело, особенно в лодочках на высоком каблуке. Настя уже привыкла к Бутову, мрачному, хмурому району, волею судеб оказавшемуся вне Москвы, как бы часть ее, но отрезанная «пятым кольцом» от прочих, оставшихся за МКАД. Если и раньше добираться в город было приключением, то теперь это стало сущей мукой. Помимо прочего, в анклав с трудом доставлялось продовольствие и товары, разве что те, что шли по Варшавскому или Симферопольскому шоссе с юга России и разгружались прямо здесь.

Едва заходило солнце, Бутово замирало, просыпаясь лишь с рассветом. Электричество прежде всего тратилось на освещение улиц и площадей, что понятно в нынешних условиях, и уже потом на жителей, потому приходилось экономить: подстанция, питавшая район, работала через пень колоду. Милиция, патрулировавшая район на БТРах, была склонна сперва применять оружие, а потом разбираться, насколько еще жив или мертв попавший под огонь человек. К таким перестрелкам казалось трудно привыкнуть, но потом ночная стрельба уже успокаивала, означая, что даже здесь, во мраке и запустении, среди холодных неприветливых домов, на которых частенько видны были следы не пуль – снарядов, сохраняется какой-то относительный порядок. Конечно, пожарные, скорая, прочие службы не приезжали сюда, но в Бутове была образована собственная администрация, решавшая большинство внутренних вопросов и собственные силы правопорядка, пусть и представлявшие иной раз сборище уголовников. Ненависть к милиции, здесь совмещалась с панибратством ко всем пришлецам, отвергнутыми Москвой, но готовыми примкнуть по первому зову к формированию.

– Машину мне вернули, надеюсь не слишком изуродовали при обыске, – наконец, произнес он. И неожиданно подхватил на руки – Настя все никак не решалась перебраться через лужу. Она прижалась всем телом, и теперь уже Егор ощутил себя малолеткой, впервые осмелившимся на такой шаг. Бережно опустил спутницу свою на землю только, когда они  добрались до ворот гаража. Машину ему выдали без промедления, он пристально оглядел салон, слазил под днище, вошел в огромный, точно сарай, прицеп, где прежде находились ящики игрушек. Их так и не возвратили, впрочем, нужда в игрушках отпала сама собой.

– Ты как будто покупать собрался. Забирай уже, – напомнил охранник.

– Куда теперь? – ничтоже сумняшеся спросила она, кажется, готовая ко всему. Егор пожал плечами. Он рвался во Владивосток, даже сейчас, заводя мотор и прогревая двигатель, не отказался от этой мысли. Но как теперь туда доберешься. В камере, где он сидел, появились новенькие откуда-то из-под Орла, рассказывали всякое. И не поймешь, что брехня, а что правда. Будто на Кавказе совсем власти не стало, беженцев оттуда в Россию прет туча, селятся где попало, а за ними, понятно, мертвяки движутся. До Орла добрались уже. Идут лавой и те, и другие. А войска будто бы переброшены чуть не все во Владивосток, там буча посерьезней кавказской, еще с праздников, потому тут и сдерживать лаву людскую одним ментам приходится. Хорошо, что нас загребли, тут ни мертвый, ни живой не достанет.

Это было и шуткой и правдой. Странное дело, в СИЗО люди чувствовали себя куда уверенней и спокойней, нежели на воле. Особенно из дальних краев прибывшие.

Затем в камеру, уже в последнюю неделю заточения Антипова, подсадили местных. Эти видели жизнь под совсем другим углом, им паяли экстремизм, и неважно, где и как отловили, сейчас по всему Бутову такие зачистки идут, Чечне не снилось, слышали, небось, про восстание, так вот вам результат. Посему оставаться долго на территории врага никто не собирался. И родные в заложниках, вызволять из ментовских лап надо, ведь гребут семьями, да глумятся непотребно, а что еще от чурок ждать? – да и товарищи помочь должны. Те, что сейчас в область ушли и в оставленных поселках по подвалам прячутся от мертвяков. Они мелкие группки не трогают, все к поселкам да городкам стекаются. Вот слышали, что сейчас в Чехове бои идут. Власть бежала в Москву, а город оставлен без всего. Вот это и Бутово ждет. Потому как  мэр не хочет перегружать народом город, и не пропускает внутрь пятого кольца даже москвичей. Тем более, с бутовской пропиской.

За тяжкими разговорами настала пятница, и все тревоги и заботы сокамерников остались в прошлом. Для него наступили другие тревоги и заботы – куда деться теперь. В Москву, понятное дело, пробиваться немыслимо, всех прибывающих тормозили задолго до «пятого кольца». Одни разворачивались, другие пытались пробиться и отступали, третьи просто оседали здесь, рассчитывая на двадцать седьмую отдельную мотострелковую бригаду, размещавшуюся по периметру Бутова. У нее же частенько и покупали оружие, практически любое, или менялись. Настя, зная, что Егор теперь безоружен, переспала с отделением в два приема, за что получила Макаров и две обоймы. Усталые, затюканные мальчики от силы двадцати лет, просеивающие окрестности круглосуточно, просили зайти еще, очень просили. Единственная радость в жизни осталась. Жратвы все равно выдают как в блокадном Ленинграде. Один, совеем еще пацан, подарил ей букет астр, это так растрогало ее, что она не смогла сдержать слез, и согласилась для него еще раз просто так, когда он освободится снова. Он пришел опять с букетом, робкий, несуразный, выяснилось, что она у него первая. Идиллию нарушил капитан, вытряхнувший солдатика из мира грез. Но кричать не стал, понимал, его подчиненным сейчас только один способ снять стресс и поплакаться в жилетку и остается.

– Так куда поедем? – повторила Настя, посмотрев на Егора. Тот, весь в собственных думах, пожал плечами нерешительно. Потом хотел что-то произнести, но она опередила: – Только не в Рязань обратно. Я… сам знаешь, – он кивнул. – Так куда, в Москву?

– Это невозможно, ты сама прекрасно знаешь. Разве что на таран идти. Я думал о Владивостоке. Но… это нереально сейчас.

– Ты о своей девушке? Позвони ей, тебе же вернули мобильник.

– Пробовал. Нет связи. Должно быть, действительно что-то там происходит, но дозвониться я не могу. И добраться не смогу, – он устало опустил голову на руль.

– Я буду тебе помогать.

– Нет, – он посмотрел на Настю. Снова покачал головой. – Безумие. Тем более, с тобой…. Прости, я не то хотел сказать.

– Я не обижаюсь, я все поняла. Пока тебя не было, я жила с дальнобойщиками, они мне много чего рассказали. Дальше Казани или Нижнего не пробраться. Сибирь уже не контролируется, кто туда поедет, все, без вести.

– Кончилась страна, – просто сказал Егор. И в ответ на возражения Насти, сказал: – Надо запастись продуктами и топливом. Схожу к заправке.