Осада

Вот это «хотя» преследовало Бахву всю дорогу до Мухашуры. В поселок они вошли семнадцатого, тот предстал им грудой развалин, высота которых едва превышала вдвое человеческий рост. Понятно, что русские стремились упредить всеми силами новый прорыв зомби, но уж больно сильно было упорство и решимость командования, приказывавшего изо дня в день крушить до фундамента поселки и дороги, превращая их в бесконечную зыбь из бетона, камней и арматуры.

Тринадцатого же Бахва вышел на связь с батоно Ираклием последний раз. Обстоятельно рассказал о своей деятельности, о пленнике, о поселке Сакен и о перевале Хида. О том, что, возможно, доберется до Кутаиси через пару дней, самое позднее. Тогда, еще до первой бомбежки, он и не думал, что русские будут столь усердно мстить мертвым за потревоженный покой. Тогда, утром тринадцатого, выходя на связь, он еще видел живых. И они, хотя и прятались, но тоже лишь от мертвых, завидев группу, жители поселка, кто знает, какой они были национальности, да это не так и важно, успели поприветствовать их взмахами руки. А уже через четверть часа началось светопреставление. Продолжавшееся с перерывами все четыре дня. Поневоле начнешь думать, что именно твой звонок вызвал весь этот кошмар, и что именно за твоей группой охотится почти авиация южных частей, не переброшенная в Крым, ведь она расширяла площадь бомбовых ударов как раз сообразно тому, как группа пыталась выбраться из-под обстрелов.

По окончании последней бомбежки Бахва связался с Кутаиси еще раз. Безрезультатно. Он повторил попытку сызнова, но ему все равно не ответили. И вот когда группа разбрелась по поселку в поисках транспортного средства, чтобы как можно скорее выбраться по еще не уничтоженной окончательно дороге на юг, из зоны бомбежки, ему в голову пришла простая, но удивительно ясная мысль. Странно, что за все это время, за полмесяца пребывания вдали от центра, она так ни разу не посетила его.

Столько времени прошло. Столько всего случилось за эти полмесяца. Кому теперь нужна его информация, его доклад, его пленник, наконец? В центре мягко поблагодарили, но это вовсе не означало, что они не успели переменить и мнение, и тактику. Столько событий наслоилось, накладывалось одно на другое каждый день. Теперь, когда в его распоряжении был работающий приемник, Бахва понимал, сколь нелепы, быть может, все его устремления, все действия, и сколь ненужны уже все наставления, что он получил когда-то. Какой смысл в организации повстанческого движения в Абхазии, когда парламент этого региона уже грозится России о выходе из состава, если та не поможет с уничтожением мертвых, не подвезет гуманитарной помощи, не выделит транш на пару миллиардов? Какой смысл устраивать акции против федеральных или абхазских войск в Кодори, если все это  и много лучше делают живые мертвецы? Какой смысл в сборе информации о передвижении войск, если войска эти маневрируют каждый день, проходя десятки километров в погоне за неуловимым, почти неуязвимым врагом, – и на черта теперь России Грузия, когда она и так борется на два фронта. Вернее, на три, прежде всего со своей армией. Нежданно прорвавшийся в эфир турецкое радио, разбавлявшее попсу новостями, сообщало на чистом русском о массовых побегах заключенных, о войне вооруженных сил с милицией, о дезертирстве из армии, достигшем, трех тысяч человек только с начала августа. А что будет в Крыму, который, как напоминали ядовито ведущие, согласно Кучук-Кайнарджийскому мирному договору и последующим соглашениям, в случае отторжения от России, может быть возвращен Турции, как правопреемнице Османской империи, ведь этот договор никто не аннулировал.

Бахва заметил, как далеко отошел от товарищей, и совсем не видит Ивана. Он окликнул Манану, та зашла в аптеку и довольно долго оттуда не возвращалась. Снова оглянулся, на этот раз в поисках Важи. И вздрогнул, услышав гул мотора. В наступившей тишине, которую не пытались прервать даже птицы, отчетливо доносился звук подъезжавшей машины. Манана торопливо вышла из аптеки, рассовывая по карманам бинты. Важа появился с другой стороны улицы, в проеме разбитого окна. Все трое синхронно подняли оружие.

В Мухашуре не было местных жителей. Или они спрятались слишком надежно, чтобы их могла заприметить даже диверсионная группа. Или находились под завалами, а, значит, на пути к верной смерти, ибо никому уже невозможно теперь помочь им. Ядовитая тишина распростерла свои смертные объятия над поселком, обволокла его, так что даже шепот воспринимался как крик о помощи. И вот теперь, после отлета российской авиации, первый звук прервал многочасовую тишь. Бахва рванулся к ближайшему завалу, Манана спешно вернулась в аптеку.

У поворота остановилась открытая машина, «Лендровер».

– Это я, не стреляйте! – донесся до Бахвы голос Ивана. Он опустил карабин. – Я вам нашел средство передвижения… Так себе, одно колесо спущено, но главное, бензин забыли слить. Очень спешили.

Важа подошел к машине последним. Сел позади Ивана, держа карабин на коленях. Он никак не мог понять, откуда русский выкопал этот внедорожник, ведь он сам обошел все окрестности, внимательно просмотрел и стоянку, на ней находилось шесть машин, разбитые в хлам, но никакого «Лендровера» и в помине не было. Откуда Куренной смог его выкопать? Загадка. Очередная, на которую у Важи не было ответа. Как будто нарочно, новое звено в цепи. Все той же, которую молодой диверсант конструирует с момента встречи с русоволосым богатырем. Теперь он был убежден прочно и безоговорочно, что та встреча была неслучайна, и что этот богатырь ведет их сам, с одной, ему только ведомой целью. Пока их движение совпадало, возможно, Ивану и в самом деле, надо было попасть в Кутаиси. Но что выйдет дальше? Важа терялся в догадках. Подозревал неладное, ощущение это не давало ему покоя, но выразить на словах свои переживания не мог и не решался. В основном из-за Мананы. Слишком неровно та дышала к пленнику, и не заметить этого невозможно.

«Лендровер» разогнался до сорока километров, и на этой скорости по ухабистой дороге сумел добраться до Джвари. Приграничная трасса была безлюдна, ни машин, ни пеших. Даже в селах, большею частью так же разнесенных в щебень авиацией, не было слышно ни малейшего шума, не видно ни единого движения. Мертвые ушли вместе с живыми. Или схоронились вместе с живыми. Или исчезли под ударами. Так же вместе с живыми. Манана, сидевшая на заднем сиденьи, позади брата, просматривала берег Ингури в поисках возможной живой души.

От Джвари дорога повертывала на юго-восток. Именно здесь, обойдя Дауч с другой стороны, и спустившись с перевала между горами Акиба и Охачкуе, группа изначально должна была выйти к реке. ГЭС принадлежала уже Грузии, и северный берег Джварского водохранилища контролировался грузинскими войсками и европейскими миротворцами. Манана не увидела ни тех, ни других. Впрочем, посты вынесены слишком далеко, возможно, она просто не увидела. Ей хотелось надеяться на это.

Не заезжая в Джвари, они увидели несколько мертвецов, так что рисковать не стали, свернули на бетонку в сторону Джгали, и далее сумели добраться до Мухури, прежде чем в баке внедорожника кончился бензин. Здесь русские уже не наносили удары, дорога была свободна, чиста, но жителей в поселке они по-прежнему не увидели. Видимо, как предположил Бахва, все бежали прочь от огня авиации.

– Или, еще раньше, от мертвых, – предположил Иван. Он все это время вел машину, под его управлением «Лендровер» шел ходко, не обращая внимание на лопнувшие шины, искря на камнях ободами, послушно уворачиваясь от воронок. Даже прошедший короткий дождик, уже когда они свернули к Джгали, не убавил уверенности Ивана ни в машине, ни в собственных навыках. Сидевший прямо за ним Важа послушно отнес их в тот же список. Манана, стоило им съехать с приграничной трассы, теперь искоса посматривала на Куренного, занятого дорогой, и эти взгляды  поминутно перехватывал Важа. И тревожно посматривал на Манану. Будь он повнимательнее, заметил бы, что Иван видит его беспокойные взоры в зеркало заднего вида.