Осада

Лиза отшатнулась.

– Дядя Андрей, я за тобой. Мама Таня… она рожает.

Сердце упало и заколотилось с бешеной силой. Красные круги величаво поплыли перед глазами.

– Давно началось?

– Полчаса, нет больше. Я кричала тебе, но ты в сарае ничего не слышал. Я уже и воду приготовила и простыни. Воды уже отошли.

Он беспокойно заметался перед ней, не зная, что предпринять первым делом. Потом остановился.

– Что ты сказала, Лизонька? – тихо спросил Иволгин, глядя на то, как спокойно девочка ждет, когда он обратит внимания на ее слова. – Повтори.

Она повторила. Он долго смотрел на девочку, не понимая, что перво-наперво сделать. Потом снова спросил:

– А ты откуда все это знаешь?

– У мамки тоже роды были. Год назад. А ты разве не знал? – и, помолчав, добавила: – Ах, ведь это было в Подольске. Мамка туда уезжала за деньгами. Ну и залетела.

– Лиза? – больше изумленно, нежели еще как-то отреагировал Андрей Кузьмич. Ему стало казаться, что девочка давно уже выросла, просто прикидывается крохой. А на самом деле ровесница Насти.

– И поехала к хахалю своему, меня забрала, – Лиза старательно выговаривала слова, чтоб все подробно объяснить. – Но у ней ничего не вышло, вот пришлось мне помогать. Она давала команды.

– А потом что?

– Младенчика подбросили соседям и уехали. Жалко, он такой… мне он сразу понравился. Тихий, не шумел, и вообще… Ну я пошла, помогать ведь надо. А ты смотри, если что, я покричу.

Андрей Кузьмич невольно кивнул, едва понимая, что за помощник ему сыскался. После прибавил:

– Кричи громче. Я могу заснуть. И не ходи больше на участок, смотри, как они лезут.

– Я привычная, – донеслось из-за захлопывающейся двери. Андрей Кузьмич походил по участку, сел, встал и поспешил домой.

Татьяна лежала на кровати, судорожно дыша. Вокруг бегала Лиза, беспрестанно поучая. Он невольно остановился в дверях. Татьяна оглянулась. Легкая улыбка украсила ее бледное чело.

– Видишь, какая помощница у меня. Так что не волнуйся, иди во двор. Патронов много осталось?

– Навалом. Этих навалом, правда они бьют всего с пяти метров, но ведь больше и не надо, не так ли? – кажется, он обращался к самому себе.

– Мама Тань, а ты дыши, дыши чаще. Нужно, чтоб она толкалась больше. А то долго будет. Мне мамка говорила, у нее вышел только через пять часов, я вся взмокла. Дядя Андрей, ты иди. Мы сами справимся.

И выпроводила его за дверь. Татьяна, вся мокрая от напряжения, только устало кивнула в ответ.

Он вспомнил о машине, надо ее отогнать к дверям. И войдя, удивился, уже все подготовлено. Вещи погружены в багажник. Когда? – непонятно. Он вроде бы не делал. Или делал? Иволгин покрутил головой, тут же раскаявшись в необдуманном поступке. Перед глазами все поплыло, как на карусели. Он протер глаза, снова протер. Затем вышел и вернулся на участок.

Как раз вовремя. Калитка вместе со столбами раскачалась настолько, что слабо закрепленная колючка соскочила и теперь болталась, обнажая проход, достаточный для того, чтобы подлезть. Одна из мертвых, молоденькая девушка лет семнадцати, в этот момент прилежно преодолевала преграду, веса в ней было совсем немного, потому и калитка почти не клонилась. Подойдя, он старательно – теперь все надо делать старательно – прицелился и выстрелил. Девушка сползла вниз, мешая пролезть остальным. Где-то через полчаса мертвецы догадались оттащить труп. За это время он успел взять лопату и загнать пару кольев в основание столбов, укрепляя. Так что следующий незваный гость был здорово изувечен колючкой и ненадолго отступился. Мертвецы перегруппировались и принялись расшатывать калитку. А потом резко перестали.

Пролом обнаружился в другом месте. Андрей Кузьмич поспешил туда, к соседскому забору, дом, давно выставленный на продажу, пустовал. Они и скопились вокруг без меры, штук двадцать, и ломились почти по всему забору, нащупывая слабую секцию. Равно как и со стороны дома Игната. Видимо, в поселке им больше некем заняться, раз жертвы их не волновали.

Он растерялся от такого дружного, спланированного натиска. Вцепился в пистолет. Потом сообразил, что если будет просто стоять, то дождется, что мертвецы хлынут к нему с обеих сторон. А с какой стороны двинутся раньше? Нет, не стоит гадать, ночь еще долгая. Иволгин подошел к забору, граничащему с продаваемым участком, и начал стрелять. После шестого выстрела, обойма кончилась. Он отошел, перезарядил. Отправился к участку Игната. Выпустил обойму в полезших мертвецов.

– Если начала рожать, значит, сегодня и тронемся. Ждать некого, уж точно не приедут, у них один Крым на уме. Так что патронов на вас я не жалею. И на собак плевать. Пусть приходят. Мне не жалко, пусть вас жрут, – говорил он, но в голосе все равно проскальзывали нотки тоски. Он так и не смог научиться убивать мертвецов, и каждый выстрел, сколько их ни было, давался с трудом, требовал сосредоточения. Ведь приходилось стрелять в лицо. Лицо, не искаженное гниением, не несшее не себе печать смерти, всего лишь неестественно белое, будто обмакнутое в пудру, было лицом человеческим, да и сам нападавший еще совсем недавно, несколько дней, максимум, неделю назад, был человеком.

– Вот перестреляю я вас всех, тогда и наплачемся. Учтите, сколько бы вас тут ни было, патронов у меня на всех хватит. Пятьдесят штук, это в два раза больше, чем вас всех, вместе взятых.

Они видели. Двумя обоймами Иволгин оставил на земле тринадцать мертвецов, затруднив остальным и так непростой доступ к расшатанным секциям. Тут и собаки потрудились. Ноги мертвецов скользили по останкам своих товарищей, они часто падали, образуя кучу-малу и медленно выпутывались. Этот момент был самым удобным для их уничтожения. Этим Андрей Кузьмич и пользовался. Правда, не всякая пуля достигала цели, зато мертвые не висли на заборе, не клонили его, а только мешались остальным.

Сколько же всего он уложил за это время? Наверное, не меньше тридцати. Он усмехнулся – хоть медаль вешай. Жаль, некогда. Вот жена родит, тогда он и попросит. Покажет, что собаки не успели дожрать и прямо так и скажет, мол…

– Дядя Андрей, можно тебя на минутку.

Что за бред он несет. Иволгин обернулся. Лиза высунулась из двери и махала рукой.

– Что случилось?

– Я устала немножко. Младенчик никак не выходит. И головка не появилась.

Она замолчала. Иволгин кивнул. Вошел в комнату. Татьяна нервно покусывала губы. Чемоданчик доктора Суровцева был распотрошен, повсюду лежали инструменты, посверкивая отполированным холодным металлом. Лиза села на стул, и устало зевала.

– Схватки почему-то прекратились, – тихо сказала жена. – Странно, со мной такое впервые. Лиза показывала, но у Суровцева одни гормоны. Я не решаюсь взять, – она покусала губы. – Это может повредить…

– Это больно, – добавила Лиза. – Мамка говорила, что я на гормонах вышла. И то с трудом.

Иволгин слушал, как сквозь сон. Потом пробормотал:

– Хорошо, я, подожди чуть, я посмотрю как там мои… как мертвецы.

– Да нет, все в порядке. Пускай мама Таня отдохнет. И я отдохну. Ничего, я же сказала, без тебя справимся.

Андрей Кузьмич походил по дому, нашел часы. Половина третьего. Это сколько уже? Наверное, часов пять прошло. Или больше? Что-то он и в часах стал путаться. Мыслей совершенно нет. Скорей бы это все кончилось.

Одно успокаивает, недолго осталось. Совсем чуть-чуть. Вот Татьяна родит, и они поедут, черт с войсками, все равно у тех один героический Крым на уме.

Он вернулся на участок и долго бродил там, уподобившись мертвому. Опорожнил еще половину обоймы на тех, кто копошился у калитки. Уже на всякий случай. Вот потеха будет наутро собакам. Хорошо бы они к тому времени оказались как можно дальше от этого места. За прошедшие дни мясо стало умопомрачительно смердеть.

– Это ведь не ты стрелял сейчас? – донеслось до него. Снова Лиза. Уже отдохнула? Сколько же времени прошло?

– Я стрелял.

– От дворика?

Нет, не от дворика. Какого дворика, о чем она.