Осада

Хорошо, что лают. Отвлекают от сна. Андрей Кузьмич закончил со столбом и перешел к калитке. Тут тоже неплохо бы вкопать столб. Сил совсем не осталось. Но надо. Хоть через не могу, но надо.

Он подошел к остроконечному бревну, попытался его поднять. Молния прорезала мрак затуманившегося разума, он пришел в себя лежащим на дровах. Некоторое время изумленно оглядывался по сторонам, не понимая, что же случилось. Потом медленно поднялся. Огляделся.

Он возился до самого вечера, жутко устал. Снова присел отдохнуть, снова провалился, несмотря на нестройный собачий лай. Затем гавканье неожиданно прекратилось. Стая покинула соседский участок – мертвые снова подобрались к забору, проверяя его на прочность.

– Нет, уж сейчас-то не пройдете, – заверил их Андрей Кузьмич и отправился в дом. Наскоро перекусив, он поднялся и снова отправился на участок. Мертвые неспешно пробовали взломать забитую калитку – только вечерело, торопиться некуда. Иволгин присел на чурбак. Видимо, снова провалился, поскольку, когда поднял глаза, перед ним стояла Татьяна, пристально вглядываясь в его лицо.

– Как ты? – спросил он. Она покачала головой.

– Без изменений. А вот ты совсем сдал. Может, мне?

– Ты с ума сошла! Тебе о другом сейчас думать надо.

– Может, в сумке доктора какие лекарства есть. Ну чтобы ускорить процесс. Когда я в прошлый раз лежала на сохранении, мне…. Хотя как мы их определим. Я посмотрела, есть несколько таблеток, какие-то капли, инъекции. Но… Андрюш, а ты не помнишь?

Он устало покачал головой. Если б даже и помнил, сейчас мысли все равно не ворочались в измученной бессонницей голове. А тут еще головная боль прицепилась. Хоть бы уже войска сюда вошли, вроде бы обещали не сегодня-завтра.

– Тань, принеси аспирин. Как Лиза?

– Рвется тебе помогать. Знаешь, Андрюш, я хотела телевизор настроить, хоть как, но после местных новостей электричество вырубилось.

– Совсем?

– Да, наверное, во всем поселке. Пробки я проверила.

– Что говорили? – она покачала головой.

– Все Крым да Крым. Про нас ни слова. Не знаю, может…

Калитка затрещала под натиском. Сколько ж их там скопилось? Андрей Кузьмич порывисто поднялся и сразу опустился – в глазах опять засверкали молнии.

– Нет, Тань, лучше валидол. Или нитроглицерин. Ничего не соображаю.

– Может, все же я…. Стрелять ты меня учил.

– Не дай бог. Если полезут… ох, ведь оказия, машину я так и не проверил. Ну что за голова.

– Давай, я проверю, – он даже усмехнулся. Татьяна покачала головой. – Ты меня совсем за неженку держишь. Ничего не трогай, никуда не ходи. Можно подумать, я….

Она присела рядом и произнесла тихо.

– Я проверю. Работает или нет. Просто включу зажигание, водить я ведь умею. Пусть без прав, но ты же учил. И таблетки принесу.

Он кивнул. Когда салют в голове немного затих, подошел к калитке. Их скопилось уже семеро. И еще дюжина со стороны соседей. Мертвецы вели себя пока пассивно, никак не могли подобраться к расшатываемой секции. А когда подобрались, поняли, что она надежно укреплена и не поддается более. И перешли к другой.

В этот момент он услышал странное шебуршание за спиной. Резко поворотился, в глазах снова заплясали искорки, когда они стихли, то за противоположной изгородью обнаружил еще четверых. Он подошел поближе, судорожно сжимая пистолет, все время казалось, что рука разжимается, наконец, он понял, почему: пальцы, вцепившиеся в рукоять, затекли. Он переменил руку, растирая ладонь кулаком.

Голова снова закружилась. Калитка скрипнула, новый удар, еще один и еще. С обеих сторон мертвецы синхронно поднажали на забор. Хотя пока без толку. А что будет через час, а по прошествии ночи?

Андрей Кузьмич рухнул на колени.

– Господи, воля Твоя! Помоги, Господи, дай силы одолеть проклятое наваждение, дай силы справиться с ними. Или прогони, Господи, помоги и прогони их прочь. Смилуйся над нами, над Таней, над Лизой, прогони, не дай им пропасть. Прошу тебя.

Он истово перекрестился. И в тот же миг увидел перед собой Татьяну коробочкой нитроглицерина. Андрей Кузьмич медленно поднялся.

– Я сейчас тоже молилась, – дождавшись, когда он примет таблетку, сказала жена. – Богородице. Чтоб я поскорее родила. – Она задышала часто-часто, и смолкла. Потом произнесла тихо: – Нет, ничего. Пока ничего.

И ушла, оставив его наедине. Ночь растянулась, подобно резине, мертвецы медленно, неутомимо, с настойчивостью океанских валов, накатывали на забор, на калитку, расшатывая столбы, выламывая доски. Пока конструкция, когда-то на совесть сделанная, держала. Андрей Кузьмич, то погружаясь в сон, то снова выплывая из него, наблюдал, как мертвые сойдясь вместе, по пять-шесть человек разом обрушивались на доски, скрипевшие пронзительно, но державшиеся. Удивительно, что и калитка не сплоховала, а ведь он заколачивал ее, порой не в силах понять, верно ли бьет или нет, уже не чувствуя ни ударов, не могучи понять даже, попадает ли по пальцам или по гвоздю. Наверное, он мог бы поспать эту ночь. Наверное, он немного, часок-другой и поспал.

Мертвецы не пробились. Оставили на потом. Ожидание затянулось, превращаясь в дурной, кошмарный сон, из которого, казалось, уже никак не выбраться. Оно затянуло, не давало поднять головы, оглядеться, понять, что же происходит. И сколько времени продолжалось, он в точности уже не мог сказать. Несколько дней, это точно, но вот сколько именно? Он помнил только, что осада вроде бы началась девятого, и после – как непроницаемый туман. Он лишь выполнял самые необходимые действия, забывая обо всем прочем, а едва воспоминания пробивались, немедленно просил, да хоть ту же Лизу, напомнить ему, когда он, за какой-либо надобностью, вернется домой.

Лиза напоминала, Иволгин шел выполнять дело, и снова возвращался к своим мертвым. Которые не здесь, так там пытались и пытались пробиться сквозь расшатанную ограду. Андрею Кузьмичу стало казаться, что и он неотличим от пришлых существ, что и он уже умер, но не заметив этого, все еще продолжает бороться с ними. И совершенно напрасно, наверное. Ведь все равно они неизбежно придут сюда, проломятся, а Татьяна…. Наверное, это какая-то уловка, и она никогда не родит.

Когда наступило очередное утро, и мертвецы угомонились, а собачья стая снова пришла, доедать свой завтрак, Иволгин поднялся. Татьяна позвала его к столу. Консервированная тушенка, жареная молодая картошка, не картошка, так, горох да и только, а так же немножко запоздалого укропа и салат. Собственно, это все, что можно было приготовить. Все, что у них осталось. Хорошо хоть дров в доме с избытком, печь топить, не перетопить. Но продукты подошли к концу. Если не в эту ночь, господи, да какую ж по счету, Татьяна не родит, им придется туго. И войска все не приходят и не приходят, будто их всех в Крым отправили, Татьяна достала приемник, по всем каналам либо бравурная музыка либо вести с войны. И так ежедневно.

Этим утром Татьяна сказала ему, что нет искры. Он проверил контакты, ну так и есть, придется менять свечу. Хорошо, одна в запасе у него всегда была. Дело пустяковое. Если бы не усталость. А так он провозился часа три, покуда переменил свечи, измазался. И всякий раз, на каждый шорох, реальный или пригрезившийся, испуганно оборачивался по сторонам и хватался за пистолет, который уже не выпускал из рук.

Днем, какое это уже было число? пятнадцатое, шестнадцатое? – неизвестно, мертвецы, окружившие участок, внезапно ожили. Стали стучаться в ворота. Но к тем был привалено еще в первый день два чурбака, тут они ни за что не прошли бы. Некоторое время Андрей Кузьмич просто смотрел за тем, как они пытаются прорваться, потом увлекся проверкой аккумулятора, заряда от силы четверть, но чтобы завести машину, хватит за глаза. Главное, выбраться. Бензина немного, но до Рязани хватит.

Особо сильный удар в ворота враз привел его в чувство. Андрей Кузьмич поднял голову. Начинало смеркаться. Он вышел из гаража, и отправился на участок.

А вот тут дела были хуже. Калитку сумели расшатать. Видимо, пока он возился с заметой свечи, возня не прекращалась. А он так привык, что не заметил. Устало подойдя к забору, он посмотрел на атакующих. Приготовился стрелять. И услышал шорох за спиной. Резко обернулся, с пистолетом на вытянутой руке.