Осада

Тихон присел за столик к Валентину, прихватив с собой кофе и молочный корж. И дождавшись, пока тот перестанет жевать, высказал новость последних минут, пришедшую как раз от того самого человечка. Смешно, но мало кто помнил его имя-отчество, все называли нового цензора просто «человечек из «Единой России», и название это намертво прилипло к нему, так что даже обращаться иначе казалось неуместным. Человечек был тихий, невзрачный, никогда не повышал голоса, только указывал на недостатки и всегда рекомендовал устранить. Иногда называя причину, иногда сроки – заключения, естественно.

– Слушай, Валь, ты у нас парень проворный, у меня есть для тебя непыльная работа вдали от наших палестин. Авансом обещают сорок тысяч. Ты только сразу не перебивай, договорились, – Валентин открыл и закрыл рот. – Вот и хорошо. Суть в двух словах такая. «Единая Россия» организует тур для журналистов ведущих столичных и провинциальных изданий в освобожденный Крым. Ну не сейчас, конечно, писать с места событий победные реляции будут не раньше двадцатого, а то и ко дню флага.

– Дню чего? – не понял Тихоновецкий.

– А ты вроде спецом считаешься, странно. Двадцать второго августа в России отмечают день флага. Россия это такая страна, где тебе угораздило жить и работать, если ты и тут не в курсе.

– А, так бы сразу и сказал. Все нормальные люди это называют день путча. Или победы над путчем, кому с какой стороны довелось побывать. Слушай, у меня один знакомый в Москве есть, Леня Оперман, я к нему обычно наведываюсь, когда в столицу приходится приезжать по делам, ну вот в тот раз, когда меня хотели сослать в храм Ктулху, к примеру.

– Ну да, а ты мужественно спасал отделение милиции от зомби.

– Я продолжаю. Прикинь, он как раз закончил школу, когда путч начался. Ну и когда объявили о разгоне Белого дома, естественно ломанулся туда, как истинный патриот своего отечества. Два дня торчал в оцеплении, а когда в ночь с двадцатого на двадцать первое полилась кровь и началось подобие штурма, в здании началась паника. Оттуда стали выносить всё, и все. Леня, не будь дурак, немедленно оказался в самой гуще событий. И получил новенький импортный видеомагнитофон, который, как реликвию, хранит до сих пор. Не хухры-мухры, а фирмы «Сони», до сих пор крутит на нем фильмы в переводе Володарского.

– Серьезно, – заметил Тихон. – Но я о другом…

– Так вот представь, те кто стояли в оцеплении и гибли, получили значок – типа, герой обороны Белого дома, чуть не на свои деньги созданный. А вот те, кто торчал внутри, или ближе к дверям, охраняя Бориса Николаевича со товарищи, здорово прибарахлился. Почувствуй разницу.

– Почувствовал. Бориса Николаевича, как я слышал, до сих пор ловят.

– Это дело десятое. До сих пор жалею, что меня там не было.

Тихон усмехнулся.

– Ты лучше б пожалел, что так поздно родился. Что бы ты делал там, едва научившись ходить?

Оба посмеялись, затем Куприянов вернулся к теме.

– Суть такая. Числа восемнадцатого надо будет вылететь в Москву, затем оттуда в Ростов-на-Дону, а потом в Керчь, где сейчас располагается штаб пятьдесят восьмой. После все покажут и расскажут. Может, полюбуешься на плененных генералов вражеских войск.

– Да каких к черту, вражеских, все хохлы испокон веку у нас работают. Без них ни маршрутка не поедет, ни автобус. И продавать на ярмарках выходного дня некому станет.

– Белоруссия нам поможет. А если серьезно, хохлы в целом позитивно отнеслись к тому, что у них Крым отбирают. По крайней мере те, что к нам заработать ездят. Так что Хохляндию можно смело делить на две части. Те, кто за нас, и те кто против. Малороссию и Галичину. Первая как пить дать станет протекторатом Москвы, вторая – Варшавы. Это я тебе говорю, как матерый геополитик.

– Да уж, в твоих статьях об Украине только мата не хватает, – Куприянов усмехнулся. – Но ты обмолвился о сорока тысячах.

– Это аванс. За все платит «Единая Россия». За перелет, питание, обмундирование, связь и прочее. Это они так перед выборами нашего брата ублажают. Потому как поговаривают, президент выдвинется в лидеры «Справедливой России», вот они и готовятся сразу устранить конкурента.

– Это я слышал. Сорок тысяч, сумма неплохая. А сколько ж всего?

– Даже не представляю. Как инфляция пойдет. И учти, поскольку командировка предусматривает посещение зарубежной страны, все выплаты будут рассчитываться в долларах. Вероятно, и на руки их выдадут. Так что инфляции можно не бояться. И что хлеб сейчас уже стоит сорок рублей, а будет сто – тоже.

– Ты все-таки неисправимый пессимист. А нас только по развалинам возить будут? Или может…

– Никаких может. Только по развалинам. Оттуда будете писать красочные репортажи о сражениях. Потому как для партии главное, чтобы никто не пострадал, особенно ее имидж. Иначе зачем посылать такую группу необстрелянных журналистов освещать войну. Достаточно военных корреспондентов Первого канала, НТВ и «России».

– Это ты кого сейчас назвал необстрелянным. В меня стреляли и газом и резиновыми пулями и шумовыми гранатами кидались, забыл? А в день сколько я получать буду?

– Глазки загорелись? Как военный корреспондент – двести баксов. Экскурсия рассчитана на месяц. Кстати, у главреда тоже примерно так же глаза загорелись – такой шикарный материал в газету пойдет. Это когда я сказал, что отправим Тихоновецкого.

– Да ладно, брось заливать, – но Валентин все равно запунцовел. Уточнил некоторые подробности, которые его впечатлили еще больше. И едва дождавшись конца рабочего дня, помчался домой на всех парах.

По дороге наткнулся на небольшой антиукраинский митинг, проходивший у стен здания горсовета. За неимением посольства или представительства той или иной страны, которой бы хотелось публично выразить свое возмущение, все митинги проходили именно тут. Собралось довольно много, по нынешними временам, народа, около трех-четырех тысяч. Больше было только на митинге против Эстонии год назад, но тогда народ свозили из ближайших деревень, что называется, «до кучи», сейчас пришли сами. В пылу страсти первых дней войны, в кои-то веки столь удачно начавшейся для России, народ требовал от Украины немедленного признания независимости Крыма, от Крыма – немедленного вхождения в состав России, от России же – немедленного подавления всех очагов выступлений. Поскольку их было не так много, пятьдесят восьмой армии больше мешались зомби, основные требования некоторых лозунгов, должны были, по идее, относиться к ним.

Впрочем, собравшимся, было наплевать. Разгоряченный нежданно-негаданно обретенной свободой от долгого страха перед мертвецами, народ затребовал пленения президента Украины. Тихоновецкий вспомнил, что он начал составлять летопись новой жизни, и немедленно выхватив мобильный, начал снимать. Отовсюду доносилось: «Панночку под суд, Панночку!», Валентин едва успевал вертеть мобильником по сторонам. Впрочем, через полчаса к взволнованным массам вышел представитель горсовета, попросил разойтись по домам, не скапливаться, а то мало ли что. Милиция вся в работе, ей сейчас не до вас. Народ еще пошумел восторженно, но, привычный слушаться, подчинился властному слову. Тихоновецкий отправился домой с новой записью. Позвонив в редакцию, он начал набрасывать заметку в завтрашний номер.

Отец отнесся к его заявлению с пониманием, мама, конечно, разнервничалась. На сорок тысяч аванса она ответила, что ей не хотелось бы получить сына в качестве груза двести. Ну тут уж возмутился отец, потребовавший никогда больше не сметь даже думать подобное.

– Уж насколько я не доверяю этим парням из «Единой России», но ради своей рекламы гробить парней они не посмеют. Партия итак только на Пашкове держится, так что господ борзописцев они будут холить и лелеять. Главное, чтобы те писали правильно. Вот это, конечно, неприятно. И я так понимаю, ты только ради денег собрался, – Валентин кивнул.