Страница 58 из 69
— Что же вы стреляете?
Трое замерли.
— Кто такие? Что вам тут нужно? — спросил один. Второй пояснил более мирно:
— Приказано стрелять без предупреждения. Мало ли кто шляется тут по ночам.
Мы назвали себя.
— Вставайте и выходите сюда.
Мы выбрались из укрытия.
— Руки вверх! Идите вперед. Не оглядывайтесь. При первой попытке к бегству — стреляем.
Мы прошли с поднятыми руками метров пятьдесят. Прокофий, покосившись налево, заметил во тьме заметенные снегом штабеля шпал и воскликнул не без торжества:
— Товарищ подполковник, вот они, шпалы-то!
— Значит, живем, ефрейтор! — отозвался Оленин.
— Разговоры прекратить! — тут же последовал повелительный окрик.
Не доходя до моста несколько шагов, мы остановились, и боец из охраны, подбежав к будочке, стоящей у въезда на мост, что-то кому-то доложил, приотворив дверцу. Из будочки, застегивая на ходу шинель, вышел человек и, оглядев нас, велел опустить руки, пригласил к себе. В будочке было тесно и тепло: топилась железная печурка. Лейтенант, командир розы, охранявшей мост, неулыбчивый молодой человек, проверив наши документы, сделал выговор:
— Это объект стратегического значения. Не будь моста, Тула давно бы задохнулась. Гитлер издал специальный приказ захватить эти переправы. Сам Гитлер! Значит, понимает их значение… Как же мы должны его охранять! А вы, словно маленькие, ночью, на мост, без спроса… — Он стал звонить кому-то и, выяснив обстоятельства, сказал, обращаясь к командиру бригады: — Можете действовать, товарищ подполковник. При вас будет находиться сержант Платонов.
— Это я, — представился обладатель повелительного голоса.
— Проведи товарищей командиров, — сказал неулыбчивый лейтенант.
Ветер гудел в переплетениях металлических ферм; задувал он и с боков, и сверху, и снизу; в промежутки между шпалами видна была застывшая, засыпанная снегом река.
— Осторожней, товарищи, — предупредил провожатый. — Идет поезд. — Он прислонился спиной к железной перекладине, одной рукой обнял стояк, другой прикрыл лицо. Мы сделали то же самое. — Держитесь крепче!
Мост задрожал еще до того, как на него вкатился состав. Потом нас обдало дымом и искрами от паровоза, оглушило грохотом металла. Мост гулко содрогался и как будто стонал под тяжестью груза, мы чувствовали, как он трепетал каждым своим упором. Поезд ушел в Тулу на помощь нашим полуокруженным войскам.
Сопровождавший нас сержант, кивнув вслед последнему вагону, сказал словно бы по глубокому секрету:
— Каждый состав, который здесь проходит, надо проверять самым строжайшим образом, хотя и на паровозе и в вагонах следуют наши люди. Совсем недавно, неделю назад, ночью, вот так же проследовал поезд на Тулу. И что же? После него один наш красноармеец случайно обнаружил вот здесь, на этом месте, мину замедленного действия. Огромную! Он, конечно, не растерялся, схватил ее и выбросил в реку. Пока бежал докладывать командиру роты, мина взорвалась. А что, если бы она на мосту взорвалась? Тут нужен глаз да глаз…
Продвинувшись метров на сто пятьдесят вперед от моста, мы определили место спуска танковой колонны с насыпи, затем вернулись на мост.
Там уже кипела работа: саперы и бойцы мотострелкового батальона бригады по двое таскали на плечах шпалы и укладывали их вдоль рельсов, создавая таким образом сплошной настил. Людей на мосту копошилось так много, что трудно было пробраться; слышались лишь отдельные слова команды, восклицания здоровых, занятых спешной и горячей работой молодых парней и внезапные взрывы смеха. В этот момент они и не думали, наверное, что их ждет на том берегу, впереди… По всему мосту были рассыпаны розовые вспышки фонариков, как будто кто-то, зажигая спички, прикуривал на ветру.
А там, где мы наметили подъем на насыпь, работали бойцы нашего батальона — барахтались в снегу, выравнивая дорогу; ветер уносил во тьму вместе с вихрями поднятой лопатами снежной пыли веселый до беззаботности смех. Командир бригады, остановившись у въезда, похвалил красноармейцев:
— Молодцы, ребята! Танк взлетит тут, как на крыльях. — Но в голосе его я услышал едва скрываемое беспокойство. — Через полчаса, я думаю, начнем переправляться, капитан, — сказал он мне.
— Волнуешься? — спросил я.
— Нет, ничего… Впрочем, это ведь впервые в моей практике. — Он послал связных в колонну с приказом приблизить машины к насыпи и, как только настил будет готов, сразу начать переправу. — Заставлять простаивать поезда в такое напряженное время просто преступно. Хорошо, что ночь, пурга, а то налетов не избежать бы.
Из белой мглы выступил Астапов с лопатой в руках.
— Взгляните, товарищ подполковник, — сказал он. — По-моему, хватит, гладенькая дорожка получилась.
— Прекращайте работу, — сказал Оленин, посветил на часы и озадаченно проговорил, вглядываясь в темноту:
— Чего они медлят?
— В кювете не завязнут? — спросил я.
— Если на таких ямках будут вязнуть, то что же это за машины? Идут! Чувствуешь, земля вздрагивает? От их походки!
В отдалении колебалась реденькая цепочка тусклых огоньков: впереди каждой машины бежал боец и светил фонариком, чтобы не сбиться с дороги. Подполз к насыпи первый танк и, окатив нас густой снежной пылью, встал, тихо рокочущий, весь запорошенный, будто взмыленный от бега… Вскоре спустился к нам командир мотострелкового батальона и доложил, что настил готов и можно начать переправу.
— Начнем, — сказал Оленин, и мы поднялись на железнодорожное полотно, остановились поодаль.
Командир тяжелого танка, светя фонариком, взбирался по откосу на насыпь, за ним, не сворачивая, медленно ползла громадная машина, по сторонам в напряженном молчании тесной толпой стояли красноармейцы, следили, как она ползла все выше, выше. Вот она достигла полотна, осторожно развернулась вправо и двинулась в сторону моста.
— Молодцы! — негромко, как бы про себя, произнес подполковник Оленин с облегчением. — Умелые ребята!..
Вслед за первой уже взбиралась вторая машина — огонек впереди идущего человека как бы манил ее за собой. И эта развернулась, заскрежетав металлом о металл, и тронулась к переправе. Потом третья, четвертая…
— Пойдем взглянем, что там, на мосту, — сказал комбриг и зашагал, обгоняя машины, по засыпанным снегом шпалам.
На мосту мимо нас, словно по заводскому конвейеру, неспешно, через определенные промежутки, двигались танки. Мост тихо гудел, скрипели и глухо постукивали под гусеницами шпалы.
— При таком порядке, — крикнул Оленин, — мы быстро освободим мост!
Но через несколько минут движение оборвалось. Мост опустел. В наступившей тишине слышно было, как в железных переплетениях ферм свистел ветер. Прибежал танкист и, тяжело дыша, захлебываясь воздухом, сказал, что один танк завалился.
— Как завалился?! — Командир бригады рванулся, пересчитывая ногами шпалы. Я поспешил за ним.
На том месте, где разворачивались машины, один танк, не успев вовремя взять вправо, перевалил через пути и съехал вниз по другую сторону полотна. Танкисты торопливо закрепляли стальные тросы, чтобы вытаскивать его.
— Чей танк, кто командир? — спросил Оленин, подбегая и оглядываясь.
— Я, товарищ подполковник. — Снизу по вспаханной танком борозде, цепляясь руками за мерзлые кочки, взбирался танкист. — Лейтенант Лаптев. Упал, товарищ подполковник.
— Кто упал?
— Я упал. Споткнулся о рельс и упал. А водитель и проехал. Ему бы остановиться надо, если свет погас, а он проскочил. — Голос у танкиста дрожал. Оленин в ярости схватил лейтенанта за отвороты полушубка и сильно встряхнул.
— Никто не падает, один ты упал! Убить тебя мало!..
— Виноват, товарищ подполковник.
— Виноват, — передразнил Оленин. — Конечно, виноват! Растяпа! Вытаскивать надо. Живо!
Лаптев проворно вскочил и скатился вниз к своему танку.
В это время со стороны Серпухова медленно и тяжело накатывался состав. Паровоз издал несколько отрывистых гудков. Ветер уносил звуки за реку. В отдалении от разворота стоял на полотне красноармеец и предупреждающе взмахивал фонарем. Эшелон остановился, слышно было, как шумно дышал паровоз, выпуская пар, до нас долетали мелкие и холодные капли.