Страница 12 из 41
Проводником у Кравцова был юхновский комсомолец Вася Федоров. 5 октября он пришел ко мне из Юхнова с четырьмя товарищами.
Подтвердив, что наша база на Угре взорвана — мы это поручали бойцам Смоленскому, Рощину, Матюгину, Белкину, — Вася спросил:
— Какие будут приказания?
Что мне оставалось делать с ним и его друзьями? Еще в сентябре мы помогли Юхновскому райкому партии в комплектовании партизанских групп. Две из них тогда же отправили через линию фронта в Смоленские леса, а эту, возглавляемую Василием Федоровым, оставили на месте для связи с парашютистами. Им сообщили места явок, пароли, адреса конспиративных квартир в Юхнове и в прилегающих к нему деревнях Дзержинке, Пречистом, Мальцеве и других. Командир авиаполка Иван Васильевич Филиппов снабдил их оружием.
А этих пятерых, хорошо знавших все окрестные тропы, лощины, овраги, мы включили в состав разведывательной группы.
За ночь подразделения старшего лейтенанта Балашова и техник-лейтенанта Кравцова, пройдя более десяти километров, достигли аэродрома, захваченного немцами. На рассвете парашютисты напали на него. Два бомбардировщика были сожжены, а один, ТБ-3, десантники угнали. Его повел старший лейтенант Петр Балашов, который до этого ни разу не пилотировал четырехмоторные самолеты.
Я видел, как пролетела эта машина, но не мог понять, в чем дело: 1-й полк перебазировался, откуда же здесь взяться ТБ-3?
Через несколько часов мне доложили, что из группы Балашова прибыл старшина Иван Корнеев.
— Ну как, выполнили задачу? Где сам Балашов? — спросил я его.
— Все в порядке. Старший лейтенант отбыл на ТБ-3 в Москву. Вы, наверно, видели?..
— А бомбардировщик где взяли?
— Там же... На опушке леса стоял замаскированный. Видно, ремонтировали...
— А ты что не улетел?
— Я уж с вами. Ведь почти три года вместе, Иван Георгиевич.
Он впервые назвал меня по имени и отчеству, и я крепко пожал ему руку:
— Спасибо, тезка!..
Много дней спустя, когда наш отряд был выведен на переформирование, я, увидевшись со старшим лейтенантом Балашовым, пошутил:
— Видно, придется тебе в летчики подаваться.
— Только бы взяли. Хочу быть истребителем или штурмовиком. Отпустите?
Я улыбнулся:
— Мы кадрами не разбрасываемся. — И чтобы перевести разговор на другую тему, спросил: — Как взлетел-то?
— Это нетрудно, а вот приземлиться...
— Все же сумел!..
— Зато страху натерпелся. Глянул на посадочную полосу в Тушино, и сердце замерло: то и дело приземляются и поднимаются самолеты. Сбросил вымпел с запиской: «Освободите полосу полностью, сажусь впервые». Дежурный по полетам такое требование выполнил. Зашел на посадку и — промазал. Понимаешь, не чувствую высоты на такой громадине, ведь не У-2!.. Повторяю все сначала — опять мимо. Только на пятый раз сел. Благополучно. Знаешь, Иван Георгиевич, как за штурвал захотелось! Отпусти, а? С такой яростью воевать буду, представить себе не можешь!
Не хотелось расставаться с боевым товарищем, но я не мог ему отказать. Парашютист Петр Балашов вскоре стал летчиком штурмовой авиации.
Больше мне не привелось встречаться с этим отважным и красивым во всем человеком, но слышать о нем слышал.
* * *
В ночь на 6 октября разведка донесла, что противник закрепляется на восточной стороне Юхнова. Мы с Щербиной пошли по окопам. Никто из бойцов не спал, хотя и царило затишье.
Я спросил Бориса Петрова:
— Что не ложишься?
Он пожал плечами:
— Сам не знаю, товарищ капитан!
— Есть хочешь?
Сержант отрицательно покачал головой.
А ведь он, как и все мы, не ел уже целые сутки.
Десантников тревожило: где наши войска? подойдет ли на помощь артиллерия? Все понимали — на одном мужестве долго не продержишься.
Я послал мотоциклиста в Малоярославец за подмогой. Долго ждали мы связного. Наконец он вернулся:
— В Малоярославце наших частей нет. Пришлось ехать в Подольск. Там по тревоге подняты пехотное и артиллерийское училища. Они готовятся занять оборону у Малоярославца.
— А как же Юхнов? — спросил я.
— Сюда они пошлют передовой отряд. На автомашинах, с артиллерией.
— Когда?
Боец пожал плечами:
— Этого не сказали.
Приходилось рассчитывать пока только на свои силы.
На другой день, 6 октября, в одиннадцать часов неприятель под прикрытием сильного артиллерийского и минометного огня снова стал атаковывать наши позиции сразу в нескольких местах. Наиболее сильная группа пехоты с танками устремилась к мосту. На этот раз управляемые фугасы, установленные Альбокримовым и Авдеенковым минувшей ночью, не сработали. Это позволило гитлеровцам, несмотря на большие потери, пробиться к реке, а части солдат вслед за танками выскочить на мост. В самый критический момент боя я послал Василия Мальшина с приказанием взорвать его. Сооружение давно уже было заминировано. Об этом позаботились лейтенант Сулимов, бойцы Буров, Демин, Забелин, Бажин. Они оборудовали два огневых поста в непосредственной близости от объекта и дежурили в них.
Фашистские разведчики, прикрываясь танками, приблизились к одному из окопов, где сидели подрывники, метров на пятнадцать — двадцать. Парашютисты стали бросать во вражеские машины бутылки с горючей жидкостью. Но смесь, как на грех, не воспламенялась. Один танк, стреляя из пушки, надвигался прямо на десантников. Буров прижался к стенке укрытия. Но тотчас же заставил себя подняться и бросить гранату прямо под гремящие, лязгающие гусеницы. Кто-то последовал его примеру.
Почти одновременно раздалось несколько взрывов. Потом послышался радостный возглас: «Подбили!»
В это время сюда прибежал Мальшин и передал мой приказ. Подрывники замкнули электрическую цепь. В воздух полетели обломки устоев. Однако мост разрушен не весь: часть зарядов не сработала из-за повреждения проводов. И все же атака немцев захлебнулась. Их танкисты стали поворачивать назад. Этим воспользовались бойцы отделения сержанта Афанасия Вдовина. Они уничтожили еще одну машину противника.
Александр Буров очень сокрушался, что мост взорван не полностью. Он все просил меня:
— Товарищ капитан! Разрешите работу доделать!..
Выстояли!
Прошло не более трех-четырех часов после того, как гитлеровцы вновь начали атаки. В небе появились их самолеты. Где-то далеко за нами раздались глухие взрывы бомб.
Сначала немцы навалились на наш левый фланг. Мы сразу же перебросили туда два отделения на подмогу оборонявшейся там и уже изрядно поредевшей роте лейтенанта Коновалова. Наступавшие, встреченные сильным огнем станковых и ручных пулеметов, вынуждены были залечь на открытом месте. Но через некоторое время, неся большие потери, они снова полезли и достигли реки. Старший лейтенант Андрей Кабачевский, уверенный в выдержке десантников, пошел на риск. Он приказал прекратить стрельбу и позволить противнику начать переправу. Когда неприятельские солдаты вошли в воду, а некоторые даже успели преодолеть Угру и, цепляясь за кусты, поползли на берег, Кабачевский скомандовал:
— Огонь!
Дружно ударили парашютисты. Подступы к их позициям густо усеялись вражескими трупами. Атака была отбита. За ней сразу же последовала новая. Однако и она успеха не имела.
В этой схватке все действовали хорошо. Но особенно отличились пулеметчики Черевашенко, Хмелевский, Лузгин, Хиль.
Часом позже неприятель предпринял попытку переправиться через Угру на правом фланге. Пехоту сопровождал самоходный понтон, прикрывали орудия. Однако и тут ничего не вышло.
Во время выдавшейся паузы сержант Борис Петров восхищенно рассказывал заместителю политрука Ивану Анохину о храбрости Николая Щербины.
— Вот давал нынче наш комиссар! В самое пекло лез...
Степенный Анохин веско заметил:
— Коммунист! И комсомольская закваска, конечно, сказывается.
Как комсомольский работник, Анохин при каждом удобном случае стремился подчеркнуть роль ВЛКСМ в воспитании молодежи. Вот и сейчас он ухватился за любимую тему: