Герцог полуночи

— Помогите мне вытащить его! — крикнул Максимус молодому драгуну, подъехавшему в этот момент.

Взглянув на залитое кровью лицо всадника под лошадью, он узнал Тревельона. Лицо офицера было белым как фарфор, и капитан, крепко сжав зубы, не издавал ни звука.

— Возьмите его за другую руку, — приказал Максимус молодому солдату, и они вместе подняли капитана.

Когда ноги Тревельона высвободились из-под лошади, из горла его вырвался жуткий стон. И Максимус увидел, что губа у драгунского капитана разбита. А правая нога Тревельона, судя по всему, была сломана, так как лежала под неестественным углом — совершенно неестественным.

Потянувшись к герцогу, Тревельон с удивительной силой схватил его за тунику, притянул к себе — так, чтобы солдат не мог услышать, — и прошептал:

— Избавьте ее от мучений, Уэйкфилд.

Максимус взглянул на кобылу (Примула — вспомнилась ему ее нелепая кличка), затем снова перевел взгляд на Тревельона, у которого весь подбородок был залит кровью.

— Сделайте это, — пробормотал капитан, — сделайте же, черт побери!

Максимус поднялся и шагнул к кобыле. Она уже перестала дрожать, но широкие бока тяжело вздымались, а передняя правая нога лежала в странном положении — то ли была сломана, то ли сильно повреждена.

Страшная же рана на груди сильно кровоточила, а грива мокла в крови на мостовой. И на мгновение Максимус вдруг увидел пропитанные кровью волосы матери, покачивающиеся в уличной канаве…

Он подошел ближе к кобыле, и та, напуганная и страдающая, повела глазом. Тяжело вздохнув, Максимус достал свою короткую шпагу и, опустившись на колено, закрыл Примуле глаза и перерезал ей горло.

Глава 18

Линч вскрикнула, когда докрасна раскаленный уголь обжег ей ладони, — но не выпустила Тэма. Король Херла вздрогнул от ее крика и, казалось, собрался вырвать у нее из рук обжигающий уголь. «Нет! — крикнула Линч, убрав раскаленный уголь подальше от короля. — Это мой брат, и я должна спасти и его, и себя». От ее слов глаза короля сделались грустными, но он, кивнув, не стал возражать.

И тотчас раздался крик петуха…

Артемис проснулась рано утром от плеска воды и, повернувшись в огромной кровати Максимуса, при свете единственной свечи увидела, что он стоит у комода. Он был обнажен по пояс и поливал грудь и руки водой, стекавшей красными ручейками.

— Вы пострадали? — Она села и обхватила руками колени.

Герцог замер, а затем снова стал поливать себя водой, нисколько не заботясь о ковре.

— Нет.

Она нахмурилась. Было ясно: что-то случилось. Он был слишком уж молчалив.

— Тогда… чья же это кровь?

Максимус посмотрел на свои руки.

— Капитана Тревельона и его лошади по кличке Примула.

Артемис моргнула, не уверенная, что правильно расслышала, но герцог больше ничего не сказал. Она смутно помнила, что когда-то видела драгунского капитана в Сент-Джайлзе, но неужели он погиб?

— Капитана Тревельона убили?

— Нет, но он очень тяжело ранен.

— Что случилось?

— Я нашел его.

— Кого? — спросила Артемис.

Тут герцог, наконец, взглянул на нее. Лицо у него было отрешенным, но глаза горели.

— Сатану. Человека, который убил моих родителей.

— Значит, вы схватили его?

— Нет. — Он бросил мочалку, которой мылся, и оперся о комод. — Сатану преследовали до колонны Севен-Дайалз в Сент-Джайлзе. Там он застрелил лошадь Тревельона, и она придавила капитана.

Артемис тяжело вздохнула. Такие случаи бывали, и они легко могли кончиться смертью для всадника.

— Но ведь он жив, не так ли?

Максимус кивнул.

— Да, конечно, но у него сломана нога. Мне пришлось прикончить лошадь, а потом я привез Тревельона сюда.

— За ним нужен уход? — Артемис собралась встать.

— Да, но я уже позаботился об этом, — остановил ее Максимус, вскинув руку. — Я послал за своим доктором, как только прибыл. Доктор, насколько мог, вправил ему ногу. Он хотел отнять ее, но я запретил. — Максимус поморщился. — Он наложил шину и сказал, что если нога не загноится, то Тревельон, возможно, выживет. Сейчас с ним один из слуг. И пока больше ничего нельзя сделать.

Артемис снова попыталась встать с кровати, но Максимус опять остановил ее. Она с удивлением посмотрела на него.

— Но как же так?.. Ведь капитан может умереть…

Максимус отвернулся.

— Да, может…

— Это ужасно, — прошептала она.

— Да, конечно. Я потерял своего единственного союзника, — пробормотал Максимус, снимая бриджи.

— И чуть не потеряли друга? — Артемис вопросительно взглянула на него.

Герцог замер на секунду, потом принялся расстегивать нижнее белье.

— Да, конечно, — кивнул он.

— Вы пошлете солдат ловить Сатану?

— Я сам отправлюсь за ним. — Он отшвырнул в сторону белье и выпрямился — теперь уже абсолютно нагой.

— Но… — Артемис нахмурилась и отвела взгляд. — Но разве вам не лучше иметь помощников?

— Может, и лучше. — Запрокинув голову, герцог громко засмеялся. — Но мне не к кому обратиться за помощью.

— Но почему? Ведь вы рассказывали о тех двух мальчиках — теперь мужчинах, — с которыми тренировались. Несомненно, даже один из них…

— Они перестали одеваться Призраками, — перебил Максимус. — Покончили с этим.

— Тогда… кто-нибудь другой. Вы же герцог Уэйкфилд!..

Он с раздражением покачал головой.

— Это очень опасное дело…

— Да, конечно, — кивнула Артемис. — Вижу синяки у вас на ребрах и порезы на плечах.

— Это еще одна веская причина все делать самому. Я не хочу, чтобы кто-то пострадал, помогая мне.

— Но Максимус… — Она помолчала. — Почему вы вообще должны это делать? Если он преступник, то пусть солдаты схватят его.

Герцог внезапно повернулся и с силой пнул ногой одно из стоявших перед камином кресел, так что оно пролетело через всю комнату и, ударившись о стену, раскололось.

Артемис смотрела на него в изумлении.

— Максимус, что с вами?

— Это я их убил, — проговорил он с болью в голосе.

— Не понимаю… Кого?

— В ту ночь, когда мои родители погибли… Это из-за меня они оказались в Сент-Джайлзе. — Он, наконец, посмотрел на нее; его глаза были сухими и застывшими, но такими прекрасными, что ей захотелось пролить слезы, которые Максимус не мог себе позволить.

Но все же она сдержалась и, вскинув подбородок, приказала:

— Рассказывайте.

— В тот вечер мы были в театре. Только отец, мать и я, потому что Геро была еще слишком маленькой, а Феба — просто младенцем. Для меня это было… можно сказать, делом чести. — Я считал себя взрослым и не хотел оставаться под присмотром гувернантки. Помню, мы смотрели «Короля Лира», и мне было ужасно скучно, но я не хотел этого показывать, так как понимал, что тогда буду выглядеть маленьким и наивным. А потом мы сели в экипаж и… Не знаю почему, не могу вспомнить, хотя снова и снова прокручивал все в сознании, — но отец заговорил о ружьях. Я получил пару охотничьих ружей на день рожденья. За несколько дней до этого я выносил их из дому и подстрелил нескольких птиц в лондонском саду, а отец ужасно рассердился. Я думал, он уже перестал сердиться на меня, но отец вдруг заявил, что заберет у меня ружья, если я не научусь правильно обращаться с ними. Я был удивлен и возмущен. И накричал на него.

Герцог отрывисто вздохнул — как будто задыхался.

— Да, я накричал на отца. Я назвал его ублюдком, и мать заплакала. А потом я, к собственному ужасу, вдруг почувствовал слезы на своих щеках. Мне было четырнадцать, и для меня была просто невыносима мысль, что я плачу на глазах у отца. Я распахнул дверцу кареты, выскочил и побежал. Потом отец, должно быть, остановил экипаж и отправился за мной. И мать тоже. А я бежал и бежал… Я не знал, где находился, и меня это не интересовало особенно, но вскоре дома вокруг стали сменяться руинами, и я ощущал запахи джина и гниения. Услышав возгласы приближающегося отца, я в момент злобного упрямства юркнул за какие-то бочки — бочки с джином — и спрятался. Мои ноздри, мои легкие, мою голову наполнял тяжелый запах спиртного, пока меня не потянуло на рвоту. А потом я услышал выстрел…