Страница 11 из 94
Ладно, оставим душевные выплески до тех времён, когда успокоюсь, либо навеки, либо настолько, чтобы уже без лишних эмоций отнестись ко всему, о чём начал вспоминать — за что ещё раз подвергаю себя осуждению и прошу меня простить…
А теперь перейду, наконец, к тому, что собирался сделать раньше, ради чего прервал повествование — к словам в память о Римме. К тому, что думал и писал — о ней и ей — за долгие годы совместной жизни.
Она любила и понимала юмор, иронию, сама была остроумна, изобретательна, хорошо чувствовала слово — поэтому, наверное, стала сочинять очень неплохие, на мой взгляд, литературные пародии. Писать самому для такого адресата — одно удовольствие.
Итак — ПАМЯТИ РИММЫ.
Первыми вспоминаются такие строки:
…Как смешно: мы жили с «культом» и без «культа».
Пили, спорили — зачем? — до хрипоты…
А потом я взял и умер от инсульта,
И от острой недостаточности ты…
Мудрое предсказание сорокалетней давности, когда оба мы были сравнительно молоды и здоровы, сбылось не в той последовательности: оракул из меня получился никудышный. Ты, действительно, умерла от сердечной недостаточности — упала в двух шагах от нашего дома, а я вот… сижу и вспоминаю… Хожу и вспоминаю…
Познакомились мы совершенно случайно, и лишь года через три я решил сделать тебе «предложение руки и сердца», написав его (от смущения) в шутливых стихах и адресовав четырём твоим старшим сёстрам и одной повзрослевшей племяннице:
…И пускай мои речи чрезмерно остры,
А характер едче едкого дыма,
Но осмелюсь просить я руки сестры
И тётушки вашей, Риммы.
Ведь я неплохой, в конце уж концов,
Порядочный, не из пьяниц:
Я годен даже в разряд отцов
Грядущих кузин и племянниц…
И пошло — в разные годы писалось разное: серьёзное и шутливое, горькое и радостное, с любовью и с иронией, с беспокойством и с отчаянием — и в этих посланиях домашней закваски я обращался и к тебе, и к себе, и даже к кому-то (или к чему-то), Кого (Что) назовём Богом или Судьбой.
Слова были зарифмованы, но от этого, полагаю, не теряли своей непритворности — и сейчас меня тянет прибегнуть именно к такой форме памяти, к форме, которую можно назвать музыкальным словом «сюита»… (Как ты любила музыку! Как ощущала её! Кстати, сюита означает нечто циклическое, составленное из ряда контрастных частей. Но с общим замыслом.)
Сюита памяти
(выдержки из моих посланий)
* * *
…В тенётах лжи и самомненья,
На грани роковой черты —
«Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты!»
Немало в жизни всякой дряни,
Кругом — сумятица, галдёж…
«Любовь нечаянно нагрянет,
Когда её совсем не ждёшь…»
Прожить нельзя нам жизнь вторую,
Но, сколько б ни осталось дней,
«Любовь свободно мир чарует,
Законов всех она сильней!..»
* * *
Когда б не ты, метался б я
Без воздуха, в тюрьме;
Когда б не ты, купался б я
По маковку в дерьме…
Когда б не ты, кидался бы —
В Европу где окно?
Когда б не ты, болтался бы,
Как в проруби «оно»…
Когда б не ты, развиться бы
Мой скромный дар не смог:
Порочная девица бы
Меня скрутила в рог…
Когда б не ты, остался б я
С любовью не в ладу,
Но с ней теперь спознался я
И с ней — куда? — иду…
* * *
…А мне метаться нет резона
И от добра искать добро:
Доволен ролью пи-мезона
Я при тебе, моё ядро!..
Но вот в мелодии сюиты начинает исчезать разухабистость, появляется более серьёзная тональность.
* * *
…Сколько было встреч и прощаний,
Сколько писем из разных столиц;
Сколько жестов, слов, обещаний,
Сколько прежних и новых лиц!
Сколько всяческих посиделок,
От которых наутро мутит,
Сколько литературных поделок,
За которые гложет и стыд!..
Но сказалась, видно, закалка:
Средь «упорной борьбы и труда»
Стала веткой голая палка —
«Кап, — сказал я, — иди сюда!..»
[1]
Он сейчас под берёзой в Голицыне,
Ну, а я суечусь пока
И, как прежде, с тайной милицией
Расхожусь во мненьях слегка…
Антураж мы сменить хотели,
Но куда от себя умчать,
Коль краснеет в душе и на теле
Наша Каинова печать?..
И сажали кого-то в тюрьмы,
Ну, а кто-то намыливал хвост…
Мы ж хлебали всё ту же тюрю
Под ухмылку всё тех же звёзд…
Что ж скрепляло нас в эти лЕта,
Облегчало жизненный тур?
Я отвечу: главное — это
Та «лямУр», что была «тужУр»!..
А вот, помнишь, — на перелом твоей стройной ноги:
Не пАхнуло б дело больницей,
Справляла б не там юбилей,
Когда бы жила за границей,
Среди Елисейских Полей;