Страница 78 из 132
— Прошу, панове, что ж это такое? Ради чего мы утруждали себя, пробираясь болотами к Днепру?.. Если нельзя задевать казаков, значит, надо распустить войско... Или я уже ничего не понимаю, или...
— Пан Хоенский правильно рассуждает, — поддержали его полковники Бжозовский и Гжизовский.
— Мы должны защищать Украину!
— Если правда, что татары заодно с запорожцами, — продолжал Хоенский, — надо послать разъезд, разведать намерения противника и тогда принимать решение.
— Мы дождемся, что татары на Черкассы набегут, — сказал Калиновский.
— Если буду всех слушать, так и набегут! — вдруг разъярился Потоцкий. — На вас, вижу, уже дрожь напала? Татары, татары! Кучка ребелизантов собралась в плавнях да, может быть, чамбул [Чумбул – отряд татарской конницы] татар, а вы уже готовы объявить посполитое рушение [Посполитое рушение – всеобщая мобилизация]. Поедут один-два отряда и плетьми разгонят этот сброд. На них не пристало рыцарям даже саблю обнажать!
— Но, ясновельможный пане гетман, этот сброд уже двинулся из Сечи, — возразил полковник. — Они уже на волости направляются.
— Вам приснилось, пане полковник. Откуда? У вас что, разведка своя?
— Но пан стражник войсковой...
Войсковой стражник вскочил и, не желая поставить гетмана перед гостями в глупое положение, поспешно затарахтел:
— Это возможно, вашмость, однако, может быть... Разъезд захватил казака... Я... вы, вашмость... мы говорили об этом...
— Что пан стражник мелет? Кто, когда? Почему знает мой полковник и не знает его гетман?
— Может, вашмость... я докладывал...
— А мы, как водится, забыли! — с иронической усмешкой сказал Калиновский.
— Ничего не забыли, — огрызнулся Потоцкий. — Какого-то свинопаса задержали! — Он стукнул кулаком по столу и грубо выругался. — Он чего-то наболтал, а гетман должен помнить!
Панночки от неожиданности фыркнули, но под грозными взглядами матерей опустили глаза в тарелки и притихли. Одна пани поспешно проговорила:
— Душно... На дворе так хорошо...
Когда в комнате остались одни мужчины. Потоцкий повторил:
— ...а гетман должен помнить. Нес какую-то чушь! Пане стражник, напомни!
— Говорил, ваша милость, что Хмельницкий уже вышел из Сечи, чтобы встретить нас между речками Тясмином и Желтыми Водами.
Известие это не произвело большого впечатления на присутствующих, и Потоцкого оно не очень обеспокоило, его больше заинтересовала тактика Хмельницкого.
— Между Тясмином и Желтыми Водами? А кто это даст ему там стать лагерем? Может, еще на Чигиринскую гору захочет выйти? Так вот что, панове, я отпишу его королевской милости, что смутьяны пока не обнаружены, но слух есть, что они собираются на Низу. Я уже послал просить короля, чтобы его королевская милость издал формальный указ выступать в поход войску, назначенному оборонять Украину. А нам, панове, следует стянуть части в одно место и ждать. Лучше всего в Чигирине.
— Хорошо, — сказал Калиновский, — согласен.
— А я ничьего согласия не спрашиваю.
— Так, может, мы вообще тут лишние, вашмость?
Потоцкий шумно засопел носом и промолчал.
— Если уж решили и далее испытывать терпение казаков, тогда следует не ждать, пока король пришлет войско, а теперь же всеми имеющимися силами двинуться на Запорожье и не дать Хмельницкому укрепиться: разбить и разогнать его ватаги.
— А я говорю, что на этот сброд и одной хоругви хватит. Чтобы такие предложения делать, надо хлопов за равных себе считать. Меньше сил — больше славы!
— Ну, подожгут меня и в шестой раз, — обреченно произнес Ловчицкий.
Потоцкий взглянул на него, как на забытую кем-то вещь:
— Кажется, вас зовут, моспане... Мелет чушь!
— Верно думает ваша вельможность, что одной хоругвью не приструнить сброда, а местное население очень уж ненадежно. Только услышат — сразу начнут, — заметил полковник Хоенский.
— А как вашмость советует: две, три тысячи послать? Где я их возьму, две тысячи?
— Мало!
— Мало? — выпучил глаза Потоцкий. — А сколько же?
— Чтоб народ здешний не подумал, что мы недостаточно сильны, мы должны послать в степь большой отряд, хорошо вооруженный, под надежной командой.
Гетман уставился лбом в землю и, видно, с трудом пережевывал услышанное.
— А отряду приказать, — продолжал полковник, — не возвращаться, пока не разведает все и не захватит пленных. От них вашмость доведается и о силах противника и о его намерениях.
— Правду говорит пан полковник, — сказал наконец гетман. — Только зачем пленные? Уничтожить на месте, и все тут! Пленные... На черта мне пленные? Подлых хлопов надо уничтожать! Стефан мой так и сделает. Я полагаю, панове, булаву рейментаря вручить сыну. Согласны, панове?
Предложение это было неожиданным, и потому воцарилось неловкое молчание, затем кто громко, кто потише закричали: «Согласны!» Калиновский, видимо, хотел возразить, но только махнул рукой и ничего не сказал.
— Стефан, конечно, и сам управится с этим быдлом, — продолжал великий гетман, — но не помешает и радника послать. Пане Шемберг, назначаю вас, вашмость, радником при рейментаре.
Сухой, жилистый Шемберг приложил руку к сердцу и поклонился, хотя по виду его нельзя было сказать, что он доволен этим назначением.
Здесь же часом позже состоялся совет начальников воинских частей и старост. Решили послать на Запорожье тысяч пять кварцяного войска да шесть тысяч реестровых казаков, забрав их из королевских поместий.
Каждый из молодых шляхтичей мечтал как можно скорее вкусить славы на поле брани. Сейчас представился случай показать свою преданность родине и вернуться с викторией: хлопы Хмельницкого, конечно же, разбегутся, как овцы, при одном только виде польских рыцарей. Руби, сколько хочешь и кого хочешь. Слава сама дастся в руки! А пора чудесная: тепло, зелено, и рядом — полные воды Днепра.
— Меня тоже считайте в походе! — заявил младший Сапега.
— И меня! — встал рядом воевода подольский, младший брат великого гетмана коронного, Станислав Потоцкий.
— И нас с сыном! — закричал каштелян черниговский. — Надо учить сына, как в чистом поле снимать головы схизматам. Надоело уже рубить безоружное быдло.
Закричали и другие. В военном деле они мало что понимали, для этого в полках были поручики, которым они охотно уступали позор при поражениях, не уступали только славы. Ею никогда не делилась ни крупная, ни мелкая шляхта.
Гетманичу уже пошел двадцать шестой. Он был худой, высокий, стройный, с белым продолговатым лицом, голубыми глазами и шелковыми локонами до самых плеч. В панцире и с мечом в руках он напоминал не столько грозного Марса, сколько архистратига Михаила, каким малюют его сельские богомазы.
— Вот тебе, сын, случай, — обратился гетман к взволнованному Стефану, — взлететь так высоко, как летает орел, вот тебе возможность прославиться так широко, как широко разливается Днепр. Лети же, сын, навстречу глории [Глория - слава], чтобы и в твоем лице она венчала славный род Потоцких! — И после паузы прибавил: — Но без Хмельницкого, без этого ребелизанта, возвращаться и не думай!
— Я его на веревке приведу, отец! — крикнул Стефан.
— Доставь твоему отцу удовольствие запороть его плетьми! — И, повернувшись к Сапеге и Станиславу Потоцкому, сказал: — Там для всех открыто будет поле чести и славы, мои рыцари! А доберетесь до Сечи, согните шеи подлым хлопам, уничтожьте, сожгите и пепел развейте по степи, чтоб и следа от нее не осталось...
— Не останется. На том саблю целую! — И Стефан приложился к обнаженному клинку.
— Виват гетманичу Стефану! Виват рейментарю! — заорала шляхта, возбужденная этим зрелищем.
— Вина, подчаший! Для всей шляхты вина! — крикнул гетман.
В окна уже заглядывала луна, в вербах жужжали жуки, а над Днепром нарастал гул полых вод.
V
Православная пасха в том году выпала на середину апреля. Уже зеленели вербы, цвел терновник. Дни стояли теплые, погожие, не хотелось даже заходить в дом. Когда весело зазвенели колокола в Мгарском монастыре, оповещая, что в этот час «Христос воскрес», Ярина, как и другие из челяди, попросилась у княгини в церковь. Княгиня молча покачала головой. Ярина упала на колени.