Не измени себе

—   Но левую все-таки заметно подволакиваешь…

—   Еще бы. Болезнь — не шутка… Ты ведь сам писал: «Молодой организм», «Воля к выздоровлению», «Харак­тер»…

Борис улыбнулся и хлопнул Чулкова по плечу:

—   Так держать, гвардия!

Чулков схватил его руку, крепко сжал.

—   Молодец! — вырвалось у Дроздова.

—   А была тряпкой, — торжествовал Денис. — На гла­зах сильней становится. Тут мне случай помог.

И Чулков рассказал любопытную историю.

В госпитале инвалидов войны, в самом первом, в одной палате с ним лежал скульптор, бывший минер, одну руку ему оторвало по плечо, а вторую по локоть. Лечили его долго, раны давали свищи. Вот этот скульптор и посовето­вал Денису вместо упражнения с мячиком заняться пласти­лином, чтобы не так надоедливы были механические уп­ражнения.

«Может быть, у тебя что-нибудь такое и объявится, что талантом зовется. Попробуй».

Денис последовал совету и неожиданно увлекся этим занятием. Довольно скоро у него стали получаться смеш­ные человечки, добрые и злые, смелые и трусливые.

Скульптор, когда Денис показал ему фигурки, удовлет­воренно хмыкнул:

—   Способности налицо. Но тебе… необходима школа. А позволит здоровье? Для ваяния нужна незаурядная физическая сила. Кроме таланта, разумеется. Нужны… мус­кулы.

Увлеченный новым делом, он и выписался из госпиталя. Но все-таки заработать себе на жизнь ваянием Чулков по­ка не мог, а пенсия была крохотная. На фронт Чулков ушел после окончания средней школы, стало быть, пенсия, опре­делявшаяся из среднего довоенного заработка, оказалась минимальной. Добрые люди посоветовали потребовать справки с железной дороги, где недолгое время Денис ра­ботал кочегаром на маневровом паровозе. Нужные справки пришли, и пенсия его сразу же возросла почти в три раза, но и теперь она была слишком мала. Волей-неволей приш­лось задуматься, как обеспечить себя в будущем. Скульп­турой себя не прокормишь… Денис замолчал, задумался.

Задумался и Дроздов. Куда было проще Грише Зонову, почти ровеснику Чулкова. В годы войны Гриша хотя и ра­ботал наравне со взрослыми, и недоедал — все равно оста­вался мальчишкой, озорным, непоседливым, единственное, что могло его удержать от шалостей, это перспектива быть наказанным и снова оказаться в детском доме. Куда с лег­кой руки Константина Арефьевича его чуть и не возврати­ли. Борис отстоял Гришу, сказал тогда, что цыплят по осе­ни считают, еще покажет себя и Зонов. Эти слова припом­нил Разумнов, когда обмывали диплом Григория. И чего греха таить, Зонов, сам того не сознавая, повлиял даже на судьбу учителя — после той рекламационной командировки на Украину Дроздов решил получить диплом.

На другой день, встретившись с Дроздовым в условлен­ном месте, Денис предложил:

1    Хорошо бы над портретом твоим поработать. Под­бородок у тебя интересный… И лоб.

2    Борис согласился: ему хотелось посмотреть, как рабо­тает Чулков.

Чулков повел Бориса к себе в «мастерскую». Для мас­терской Чулков выпросил ветхий сарай, принадлежавший институту.

Странное впечатление производили скульптурные за­мыслы Дениса. Все фигурки, вылепленные из пластилина, были гротескными, но было в них что-то притягательное, привлекающее остротой видения. Особенно поразил Бориса скульптурный портрет доктора Хачатряна: огромный чуб, широкий лоб, длинный тонкий нос, лицо разгневанное, а длинные руки прижимают к груди вырывающегося ребен­ка в образе Дениса, в галифе, гимнастерке, сапогах и даже с трубкой в зубах.

Дроздов хохотал над Хачатряном.

—  Здорово схватил его… Самую сердцевину, — ответил Борис. — А Размик видел?

—  А как же? Чуть мне дырку в голове не проделал за портретное сходство.

И вдруг Дроздов удивленно остановился у портрета зна­комого ему человека. Особенно были знакомы рваный шрам на голове и в глазах подчеркнутая неистовость. Этого человека он знал наверняка. Почему Чулков сделал его порт­рет в гипсе? Гипс для него пока еще роскошь, и немалая, об этом Борис уже знал. Выходит, дорог Чулкову этот че­ловек? Постой… Он говорил, что его названый отец «на высокой должности человек», «к высшей школе прямое отно­шение имеет». Так это же Зеленков Иван Иванович. Точно он. Замминистра. С ним разговаривал Борис перед несчаст­ным случаем, он предлагал ему тогда ехать в институт в своей машине. Борис ошалело покачал головой. «Ну и стечение обстоятельств». Его нестерпимо потянуло к остав­ленным делам.

—                 А сколько все это… — Дроздов сделал округлый! жест, — займет времени?

—      Все ясно. Мой друг решил под удобным предлогом отделаться от хворого и тощего скульптора. Не так ли? — Острый взгляд Дениса будто пронзил Дроздова насквозь.

Борису стало неловко.

—      Нет, Денис. Дело не в этом, домой захотелось не­стерпимо. Мне через две недели уезжать. Успеешь?

—      Если по одному часу в день, то за неделю… Это по самым скромным запросам. И учти. Никакой гарантии, что изваяю для бессмертия. Скульптор я всего только начинаю­щий…

—      Но уже с немалыми задатками и большим самолю­бием…

Борис сам умел работать — и ему нравилось, как рабо­тает Денис: с увлечением и страстью. Левая рука у него быстро уставала, как, впрочем, видимо, и левая нога, по­этому Чулков работал сидя. И раз от раза больная рука действовала все более уверенно.

Борис с удивлением заметил, как под пальцами Дениса стал вырастать его подбородок: неужто подбородок выра­зитель его характера? Между тем день ото дня портрет все больше прояснялся. Конечно, это был он, Дроздов, и все же настораживали и какие-то незнакомые ему черты.

Сам о себе Денис говорил неохотно, как-то отрывочно. В первую их встречу Чулков показался ему более откро­венным и доверчивым, теперь будто в раковину спрятался. Борис объяснял это внутренней сконцентрированностью на работе.

И вот наконец настал день, когда Чулков с облегчением сказал:

— Ну вот, Борис Андреевич, основное я схватил. Уж извини… Замучился, наверное?

—      А в чем это основное, Денис, как ты считаешь?

Денис добродушно улыбнулся, и лицо его, бледное, ху­дое, большеносое, стало мягким, лукавым.

—         Что же это вы, товарищ Дроздов, смотрели-смотрели, а так себя и не рассмотрели?

—  Каюсь, товарищ Чулков. Я же первый раз с живым скульптором дело имею…

—  Да какой я скульптор! Леплю, чтобы руку разра­ботать, чтобы побыстрее оказаться среди здоровых лю­дей.

—  Не верю. И верить не хочу: будто я не знаю одер­жимых.

Чулков заметно изменился в лице, — так он разволно­вался. Буря клокотала в его душе, но чем она вызвана, было непонятно. В молчании, которое несколько затянулось, Денис сумел справиться с волнением. Почувствовав это, Борис опять насел на него.

—  Так как же с моим вопросом, Денис?

—  Рассказывать о своей вещи, хвалить ее или корить — автору не дозволено. Зачем же мне нарушать всеобщий за­кон? И другое должен заметить, уважаемый Борис Андре­евич. Если даже ты не понял сути, стало быть, плохи мои дела. Просто из рук вон плохи.