Без права на покой (сборник рассказов о милиции)

—   

Нет, ты уж договаривай.

—  

Странно все это... Полгорода знает Орбелиани, а Оля, его приятельница, даже не знает, где он работает. Хотя одевается более чем модно. Вот что странно...

—   

Ну, это, в общем-то, может быть... — настороженно заметил Хлебников. — А что именно тебя смущает?

—  

Все смущает, товарищ подполковник, — вдруг рез­ко сказал Геннадий. — Это поразительная неосведомлен­ность Оли, и его стремление произвести на нас впечатле­ние, и этот Строкатов, и даже драка у магазина.

—  

Вот как! — Посерьезнев, Хлебников испытующе поглядел на юношу. — Давай обосновывай.

—  

Мне кажется, что Орбелиани страшно интересуется ходом следствия по Чубарову, вот что! — заявил Фо­мин. — Иначе зачем мы ему нужны? Кто мы такие, чтобы весь этот спектакль в духе Монте-Кристо перед нами разыгрывать? Олины вопросы в кафе, затем странный визит к самому Орбелиани, весь этот супер-модерн, опять- таки интерес к Чубарову.

—  

Забавно, — сквозь зубы проговорил подполков­ник. — А при чем тут драка?

—   

Не знаю, может, у меня сверхмнительность. Только вряд ли она случайна. Больно уж легко их Саня уложил. Как в поддавки играли...

—   

Ну-у, Геннадий, ты уж в мистику вдарился, — изумленно выговорил Саша.

—  

Смысл, смысл? — требовательно сказал Хлебни­ков. — Ищи смысл...

—   

Не знаю, Иван Николаевич, — хмуро проговорил Геннадий. — Больно уж это все детективно, что ли.

—  

Давай без комментариев.

—  

Может быть, им зачем-то надо представить нас спасителями Тани Чубаровой?

—  

Ого! — присвистнул Саша. — Ну, гигант!

—  

А что, эта Таня появлялась потом в поле зрения? — оборвал его Хлебников.

—   

Нет! — уверенно сказал Геннадий. — Не вяжется как-то.

Тут Саша почему-то отвернулся к окну, и подполковник это заметил.

—  

Антонов! — строго сказал он. — Ну-ка, нечего в кусты лезть. Выкладывай как на духу.

—  

А что выкладывать-то? — вяло возразил Саша. — Ну, встречались мы пару раз. Во Дворец спорта сходили. Это же мое личное дело. Никаких разговоров об отце не вели.

—   

Пижон несчастный! — возмутился Геннадий. — Ты что, с ума сошел?

Подполковник встал, подошел к Саше.

—   

Саша! — тихо сказал он. — Я не буду тебе грозить никакими карами... Неужели ты сам не понимаешь, какую серьезную служебную ошибку ты совершил? Личное дело? Ты видишь, как оно оборачивается?

—   

Вы что, не верите мне, да? Очень хорошо! Пожалуйста: Таня сказала мне, что живут они вдвоем с отцом и он сейчас в командировке. Ну, я стал в гости напрашиваться.

—  

И?

Саша вспыхнул:

—  

Получил решительный отказ!

—  

Вот он в чем признаться не может! — насмешливо произнес Геннадий. — Действительно: такому парню — и от ворот поворот. Вот если бы наоборот!

—  

Скажи-ка мне, Саша, кто из вас был инициатором встреч? Она?

— 

Я, честное слово! — горячо отозвался. Саша. — Мой звонок сначала не понравился ей, я понимаю. Хорош спаситель — тотчас же назначает свидание. Пришла так, из благодарности, скорей всего. Да уж очень она мне нравится, честное слово.

—  

Та-ак, — задумчиво протянул подполковник. — А что? На такой вариант тоже можно рассчитывать. Я имею в виду тех, кто его затевал.

—  

Как это рассчитывать?! — возмутился Саша. — Рассчитывать на то, что я сам позвоню?

—  

Или Геннадий, — уточнил подполковник. — Что же тут нереального? Два интересных парня выручили из беды интересную девушку. Должен кто-то проявить инициати­ву?

—  

Стало быть, Таня с ними заодно? — язвительно спросил Саша. И без стеснения выпалил. — Дичь это, вот что я вам скажу!

—  

Может быть, и дичь, — не обижаясь, согласился Хлебников. — А может быть, вас всех, в том числе и Таню, использовали как дичь. Подсадную. Если, конечно, следовать версии Геннадия.

—  

Она ведь может и не догадываться о своей роли, — заметил Геннадий.

—  

Да кому это нужно? — почти закричал на товарища Саша. — Чего ты накручиваешь?

—   

Раскручиваем, Саша, раскручиваем, — добродушно сказал Хлебников. — По крайней мере, пытаемся раскру­тить. А накручивают за нас другие.

Он погрыз карандаш, глядя в одну точку. Затем медленно выговорил:

—  

Однако непонятно... Вся эта химера имела бы какой- то смысл, если бы... если бы... А ну, где у нас списки пассажиров самолета? Поглядим еще разок.

Он достал из папки с делом Чубарова листок, внимательно вгляделся в него.

—  

Нет! — со вздохом произнес он. — Саша, к сожале­нию, прав: дичь мы с тобой несем, Геннадий, стопро­центную дичь. Не было вашего Орбелиани среди пассажиров. А это, гуси-лебеди, такой факт, что стирает в порошок все наши домыслы. Так-то!

Объяснение

— Товарищ прокурор! Этот вопрос рассмотрен составом суда. Причины неявки свидетельницы в су­

дебное

заседание признаны уважительными. Суд распо­лагает ее письменными показаниями, которые

будут

оглашены в процессе заседания. Нет смысла настаивать на ее вызове.

Реплика судьи на заявление государственного обви­нителя в ходе судебного заседания

В

то время как в одном из кабинетов управления внутренних дел на разные лады склонялась фамилия Орбелиани, сам ее обладатель, нимало не подозревая об этом, благодушествовал на своей тахте. Казалось бы, провести целый день в горизонтальном положении — с короткими перерывами на завтрак, обед и ужин, ради чего приходилось шлепать на кухню, — труд нелегкий. Но Георгий Георгиевич недаром утверждал, что чувствует себя человеком лишь тогда, когда облачится в халат и, закрыв ноги пледом, возляжет на тахту.

Он считал это лучшим отдыхом, во-первых, и наиболее удобным положением для умственной работы, во-вторых. Когда тело пребывает без каких-либо движений, вдвойне трудится мозг. Георгий Георгиевич самым серьезным образом утверждал, что все мало-мальски стоящие идеи пришли ему именно здесь, на тахте.

Он мог лежать целыми часами с какой-нибудь толстенной книгой, то вяло прочитывая страничку-другую, то отложив том и подолгу всматриваясь неподвижным взглядом в потолок.

Впрочем, вечером его одиночество было прервано приходом Ольги.

В самом ее появлении не было ничего особенно странного, хотя Оля и не баловала его своими визитами. Но как-никак положение больного имеет и некоторые преимущества.

Но вот состояние девушки, сразу отмеченное его опытным глазом, несколько встревожило и насторожило.

Была она непривычно резка, взвинчена, разговаривала как-то отрешенно, без интереса. А потом стала к окну и долго смотрела на затянутую дымом улицу — какие-то темные фигуры суетились у костров, сжигая оставшийся от зимы мусор. Георгий Георгиевич не выдержал молчания, позвал:

—  

Оля!

Девушка не шелохнулась, не отозвалась.

— 

Оля!— в голосе Георгия Георгиевича прозвучала настойчивость.

—  

Я слушаю, — она ответила, не оборачиваясь.

—  

Я понимаю, что слушаете. Но еще и о чем-то думаете — вот это меня не устраивает.

— 

Серьезно? — с вызовом сказала Ольга. — Я уже и думать не имею права... бесконтрольно?

Георгий Георгиевич укоризненно покачал головой.

—  

Оленька! По-моему, я такого упрека не заслужил.

Девушка резко дернула плечом.

—  

Прошу прощения! Вы вообще ни в чем не заслуживаете упрека. Как рыцарь, который еще и без страха, — в тоне ее явственно звучала насмешка.

—  

Мда... — задумчиво произнес Орбелиани. — Мы давно не говорили откровенно, девочка. Кажется, я в чем- то провинился перед вами...