Люди, боги, звери

Мы поднимаемся на самую высокую из здешних гор — гору Чокур. Попадаем под снег. Это примета ранней зимы. Для нас это плохо! Девственный лес. Множество упавших деревьев, белки, видим соболя, а на болотистом озере домики бобров. Я замечаю одного и внимательно наблюдаю за ним. Мы идем виляющей тропинкой, ведя лошадей под уздцы. Углубляемся в долину шумной речки Гремучки, протекающей среди кедрового леса. Из Чокура видим саянские вершины. Добираемся до места, называемого Семиречка, где в Амыл впадают семь речек. Разрушенная зимовка, а в ней надписи немецких пленных, сбежавших из Сибири. Лунная, ясная ночь, очень холодно. „Здесь большевики преследовали сбежавших пленных, была битва, но им удалось уйти“, — рассказывает Богатов. Здесь мы ночуем.

Утром мы движемся дальше. Тропа вьется по берегу Амыла. Лошади сбили старые подковы. Объезжаем скалы, вырастающие из воды. Мы промокли и замерзли. Вокруг леса и альпийские пастбища. Над рекой след человека — удочка и корзина. Однако на наш зов он не появляется. Наверное, он в бегах и никому не доверяет, а скрылся он за несколько минут до нашего появления, так как червяк на крючке еще живой. Консинский хребет покрыт девственным лесом. Гранит. Мы отдыхаем на реке Толна в зимовке Кузмина.

Я не писал три дня, так как происходили страшные события. В первый день сюда прибыли двенадцать кавалеристов-большевиков с неграмотным офицером Зуевым. Какое-то время нам грозила смерть от рук этих бандитов, но сойоты спасли нас. Они прибыли сюда из Улангома и возмущались, что большевики нарушают границы Урянхая.

Запуганный офицер выставил дозор. Так как я по мог ему успокоить сойотов, он начал посматривать на меня более доброжелательно. Оказалось, что большевики забрали у сойотов лошадей. На рассвете мы двинулись далее. В долине Сейби мы снова встретили сойотов. Тайком мы приготовились к стычке.

Долина Сейби — это огромное болото, в котором лошади проваливаются по колена. Один большевик даже утонул. Мы не могли его спасти. Какая страшная смерть! Утопая, конь ржал, а наездник выл. На этом болоте на отряд напали сойоты и татары. Они убили всех. В начале схватки подозрительный большевистский вахмистр хотел нас убить, но у него сломался затвор винтовки. Я два раза выстрелил в него, и он выпал из седла. Позднее мы стреляли по большевикам.

Ночь с татарами и сойотами у костра. Рассказы об убийствах, совершенных большевиками. Утром мы прибыли в зимовье Дьякова. Нас встречают настороженно. Хозяин болен, но под его подушкой я вижу приклад карабина. Тамошние работники очень подозрительны. Оказалось, что они ждут прибытия красных.

Схватка. Они ворвались, ранили хозяина. Двух мы застрелили, третий убежал. Все работники оказались бежавшими офицерами. Они хотят ехать со мной, у них есть оружие и лошади. Я согласился. Мы отдыхаем здесь целый день. На лугу я нашел лиственницу с буквами КР и одноглавым орлом. Под лиственницей следы вскопанной земли. Могила? Чья? Может быть, здесь лежит поляк? Сколько польских костей так разбросала судьба по свету? Кто его похоронил? Где же этот второй, никто ничего не знает, а между тем это свежие следы.

Страшная ночь. Вечером того же дня мы доехали до Енисея и переправились на другой берег. На Енисее уже плавают льдины. Однако мы должны были спешить, так как работник, который должен был нас перевозить, донес на нас большевикам. Они уже приближались, когда мы начали переправляться вплавь. Ночь, вихрь, лед и мороз. Мой конь начал тонуть. Скалит зубы, стонет и смотрит умоляюще. Я сбросил седло и плыву рядом. Нас сносило по течению. Стрельба на опустевшем берегу. Свистят и шлепают пули. Мы выплыли. Наш крестьянин спустился с вещами вниз по реке и вышел на берег на расстоянии одного километра. Мы двинулись далее. Одежда твердая, как металл, от мороза. Люди и лошади дрожат. Но мы еще живы. Перед переправой меня донимал ревматизм, а после купания уже не болит. Ночуем у большого костра в кедровом лесу, который мы почти спалили. Лошади не отходят от огня и не едят. Плохо! У меня открылась рана на ноге. Я выслал своих далее в Ур-гу. Два дня спустя мы едем с Шимановскими. Нас арестовывают офицеры Унгерна, Вандалова и Безродного. Меня отпустили, Шимановского повезли в Улясутай.

Я еду в Ван-Кур на встречу с бароном. Меня опережает Филиппов. В горном проходе кто-то бросил в меня ручную гранату, но далеко. Это точно Филиппов. На ночлеге пастух предсказывает мне близкую смерть от рук рыжего человека с белым лицом и опасность от человека с головой как седло. Потом смерть отходит.

В Ван-Куре барон развернул настоящий террор. Прибывает Унгерн. Мне угрожает смерть от Веселовского с бледным лицом и холодными глазами. Однако позднее, когда я сказал этому дураку, что стою на стороне Унгерна, барон стал моим другом.

Несколько раз я думал в Ван-Куре, что погибну, но вскоре уехал на верблюде в Ургу.

Инженер Войцеховский строит мост на Орхо-не. Между Орхоном и Толой тысячи трупов китайцев, которых обгладывают стаи голодных волков и диких собак.

В Урге барон уже ждал меня. Я остановился у одной француженки из фирмы Швецовых, к которой у меня была рекомендация, однако барон сразу приблизил меня к себе. Он рассказывал мне целую ночь о себе и своих планах создания великого азиатского государства. Когда я спросил, могу ли я когда-нибудь это описать, он написал в моем блокноте „после моей смерти“ и расписался.

Ночная поездка на автомобиле по степи. Старый Каракорум в руинах и Эр дени Д зу. Снова рассказы барона о Царе Мира.

Террор барона. Задушил двух жен офицеров. Я чуть не погиб от рук Сипайлова и Чистякова. Ян спас меня, позвав барона.

Ночные безумства Унгерна. Предсказания, гадания у Джамбатона. Барон хочет послать меня в Тибет, зная, что я там уже был, но позднее просит ехать в Джан-ку-фу, чтобы добраться до Джан-джи-се-на и братьев Лао.

В святилище Аргдо-хана. Молитва слепого ламы. Фотография от барона. Я уезжаю из Урги спустя 9 дней в автомобиле в Буир-Нор. Нас преследует Сипайлов, но военный министр спас меня, вызвав Сипайлова к себе.

Я прокрадываюсь из Вуир-Нора с татарами и ламой Тургутом в Хайл ару. Перед этим мы сжигаем все монгольские документы. В Хайларе Жуковский выдал мне китайский паспорт.

В Харбине у Барсанова. Мне привозят письмо от Унгерна. Он посылает меня в Японию и Китай. Трагедия Семенова. Ослабевший лев».

На земле богов…

Александр Колчак потерпел поражение. Гражданская война докатилась до Сибири. Созданные из бывших пленных чешские легионы, загрузив почти 20 тысяч вагонов награбленной добычей, отправляли их на восток, на целые месяцы блокируя движение по железнодорожным путям. Союзники не очень-то хотели выглядеть сторонниками идеи «единой, неделимой матушки России», зато охотно распоряжались золотым запасом царской России, обнаруженным в казанском банке.

Безумствовал красный и белый террор. Сибиряки в основном поддерживали красных. Партизанские отряды набирали силу. Перегруппировка контрреволюционных сил сменялась отступлением, отступление — бегством. Беспорядочным, паническим, через заснеженную пустынную тайгу, по путям Транссибирской магистрали до Иркутска, Читы, Владивостока, надеясь найти там спасение.

Судьба адмирала бесславно завершилась 7 февраля 1920 года. Его расстреляли над берегом Ангары, а тело бросили в прорубь. Течение понесло его на север, в океан. Весь состав колчаковских министров и советников был арестован властью большевиков. Среди них не оказалось Антония Оссендовского. Он не хотел рисковать! Органы, которыми руководил Ф.Э. Дзержинский, конечно, уже имели информацию, касающуюся роли, которую сыграл Оссен-довский в афере с Сиссоном. Замешанные в ней братья Лютославские предстали перед стволами карательного взвода.

Оссендовский, скорее всего, не принадлежал к кругу ближайших соратников Колчака, иначе бы он сопутствовал ему до конца. Со штабом Колчака и «Сибирским правительством» Оссендовский распрощался значительно раньше.