Страница 16 из 31
С этой минуты, не сознавая того, он превратился в раба своей возлюбленной. Его сердитое выражение и суровый тон в настоящий момент являлись лишь маской, попыткой обмануть самого себя. На самом же деле он уже начал входить в роль несчастного мужа при властной жене. Этого не случилось бы, если бы он был более недоверчив. Но просьбы пленницы виделись ему естественными и искренними: ее желание вернуть ребенка заставило светлейшего подумать, что прекрасная Эвелина — любящая мать, а ее желание окунуться в чане — что она опрятна. Сердясь лишь по причине своего нетерпения, повелитель в глубине души ликовал. Он готов был признать, что наконец-то нашел свою царицу...
Между тем своими просьбами хитрунья — что, впрочем, следовало простить ей — лишь пыталась отсрочить момент своего падения, старалась узнать, с кем имеет дело. Она не сомневалась в силе своих чар. Изучая характер повелителя, красавица уже теперь, когда положение ее еще было таким хрупким, неопределенным, пыталась заставить этого высочайшего из мужей, этого гения подчиняться ей. Она играла на его страсти. В свою очередь, очарованный ею, хан не понимал, что, потакая просьбам этой женщины, он падает в ее глазах.
Зажгли факелы. Потом внесли высокий деревянный чан в виде ладьи, поставили посреди шатра под круглым вырезом, из которого виднелся клочок звездного неба. И, наконец, принесли две бочки с водой — горячей и холодной, стали наполнять чан...
Когда слуги удалились, прелестная Эвелина, словно подчиняясь воле свыше, стала снимать рубашку. Угадывая взгляд очарованного ее движениями повелителя, она повернулась к нему лицом и, как бы воздавая должное за то, что тот удовлетворил ее просьбу, дала ему какое-то время полюбоваться своими прелестями. Плечи, грудь и бедра ее были слишком худыми. Своей фигурой она походила на подающую надежды тринадцатилетнюю девочку. И только длинные пышные волосы, ясные, чуть выпуклые глаза да еще тонкие, выразительные брови делали ее настоящей царицей.
Светлейший едва успел насладиться чудесным видением — красавица хихикнула и побежала к чану. В грациозном беге ее сквозило желание обольщать. Бедняжка словно пробудилась от сна — теперь ей хотелось игры, движения... Приблизившись к чану, она опять оглянулась. При этом глаза ее выдали радость — теперь она зазывала к себе.
Светлейший даже рот раскрыл — так удивился ее неожиданному перевоплощению. Ему хотелось получше разглядеть наложницу. Живая игра огней множила его фантазии и подогревала страсть. Наконец бедняга почувствовал, что не может удовлетвориться одним созерцанием, ему хотелось близости с подругой, хотелось касаться ее, ласкать...
Между тем несравненная нагнулась и опустила ладонь в чан — оценила теплоту воды. Кажется, оценка удовлетворила ее, потому что красавица тут же подняла ножку и стала забираться в чан... Эта ее попытка переполнила чашу терпения светлейшего. Баты-хан, будто мальчик, которого ударили, изогнулся, вскочил на ноги и поспешно, урча от нетерпения и даже злости, стал сбрасывать с себя одежды...
Он разделся, когда царица его очей, обласканная теплой водой, уже нежилась, сидя на дне широкого чана. Ноги ее были согнуты в коленях, а глаза блаженно закрыты. И только длинные ресницы подергивались на белых щечках, как крылья присевшей бабочки... Светлейший приблизился к чану, перелез через стенку, выплеснув при этом часть воды на ковер, и жадно привлек пленницу к себе, припал к ее тонкой белой шее. Теплая вода, близость желанного существа, своим поведением напоминающего безропотную девочку, движение и вспышки живых огней вокруг — все это мгновенно вскружило ему голову. Впервые за последние годы бедняга позабыл обо всем на свете: мир, вселенная, бесконечное небо, в силу и таинство которого он верил, в одно мгновение сократились до пределов маленькой, искусно сработанной ладьи, лица и тонкого тела его богини. Одной рукой он прижимал свою желанную, а другой нежил ее по тем местам, которые скрывала темень воды.
И тут случилось то, чего он так ждал: пленница стала поддаваться ему. Сначала появился румянец на ее лице. Потом открылись ее глаза, а уста начали исторгать стоны. Чудесная Эвелина всем телом придвинулась к повелителю и начала нежно целовать ему плечи и грудь.
«Божественная! — очнувшись от первого порыва страсти, мысленно воскликнул светлейший. — Целую ноги твои!» Порыв его являлся не просто выражением восторга — то была своеобразная клятва. Светлейший обещал посвятить новой возлюбленной свою жизнь...
Их соединил чан с водой. Оказывается, не так уж много надо, чтобы пробудить дремлющую страсть холодной женщины, — лишь дать ей возможность искупаться в теплой воде!
Баты-хан вынес прелестную Эвелину из чана, когда та пребывала в состоянии неги. Он уложил ее на перину и опять стал ласкать. Ему хотелось насытиться приятнейшим из видений: впервые он видел, как чудесная Эвелина улыбалась. Ее улыбка множила уверенность светлейшего в том, что эта женщина действительно обновит его жизнь, сделает ее счастливой.
В эту ночь величайший из воинов должен был забыть не только о детях и женах своих, но и о многочисленных подданных. Чары черноволосой красавицы заставили беднягу подчинить свою волю новому божеству.
— Несравненная! Душа моя!.. — лаская пленницу, бесконечно повторял он в эту ночь. — Сделаю тебя первой из женщин Орды! Будешь матерью моих детей! Твой сын станет моим сыном! Брошу к твоим ногам весь покоренный мною мир!
Он еще не знал ни настоящего нрава этой женщины, ни ее отношения к нему, а уже поселил в своем будущем.
Впрочем, прекрасная Эвелина действительно могла бы стать ему идеальной парой. Человек жесткий, горячий, Баты-хан должен был иметь рядом именно такую — холодную, отвергающую всякую решительность, постоянно снедаемую сомнениями женщину. Она отрезвляла бы его, оберегала от авантюр. Даже не сами любовные ласки нужны были ему от нее, а обычная человеческая близость. Если бы эта женщина была с ним рядом, она вдохновляла бы его. И светлейший преуспел бы гораздо больше...
Как бы там ни было, но в эту ночь бедняга похоронил свое прежнее спокойствие. Он утопил его на дне чана с теплой водой. Отныне и до конца дней своих ему выпало просыпаться с именем его новой возлюбленной, с мыслью о ней и с вечным воображением ее милого личика. Потеряв покой, светлейший должен был сделаться другим человеком, измениться. Отныне должны были измениться и привычки его, и даже представления и замыслы...
Глава 10. Хрупкое счастье
Уже следующий день принес неожиданность: впервые за последние несколько месяцев не собрался утренний совет. Наместники хана были в недоумении.
Между тем светлейший даже не вспомнил о них. Проснувшись, он первым делом подумал о прекрасной пленнице... Чудесная Эвелина лежала рядом, подперев голову ручкой, и смотрела на повелителя.
— Божественная, ты уже проснулась! — осчастливленный этим видением, сказал хан.
Красавица ответила улыбкой — ей было приятно, что ее величают таким высоким эпитетом. Она зажмурила глазки. Светлейший потянулся и поцеловал ее в плечо.
— Все думаю, как отблагодарить вас, мой господин, — сказала наложница. — Вы вернули мне сына, одели, накормили нас. Наконец, вы так ласковы со мной!
— О чем ты, солнце мое? Это я тебе должен!.. Ты заставила меня вспомнить о юности, о своей силе, о возможности быть счастливым! Кажется, я полюбил тебя! Мне хочется сделать для тебя что-то необыкновенное, такое, что бесконечно радовало бы тебя, поддерживало бы твою улыбку и румянец, который я вчера видел! Приказывай! Все исполню!
Баты-хан вдруг спохватился, подумал, что сказал лишнее. Ну, конечно, он не может, не в силах сделать для нее все! Например, он не может пощадить ее соплеменников, укрывшихся за стенами городской крепости...
Но красавица и не думала о соплеменниках. Она ликовала, чувствуя, что повелитель боготворит ее, но пока не придумала, каким образом может использовать свое преимущество. Ей предстояло свыкнуться с новой для себя ролью.