Страница 15 из 31
— Ну же, дикарка, ближе, ласково потребовал светлейший. — Ты что, боишься?
— Нет, мой господин, последовал тихий ответ.
— Тогда наклонись. Хочу получше разглядеть твое лицо. Прекрасной Эвелине пришлось встать коленями на ковер и приблизить свое личико к лицу повелителя. При этом бедняжка зажмурила глаза. Следуя воле чужих указаний, она тем не менее надеялась остаться независимой.
— Несравненная! — искренно, даже с воодушевлением исторг хан и, протянув руку, погладил пышные черные волосы пленницы. — Представляю, сколько копий было сломано из желания обладать тобой!
Красавица поняла эти слова буквально. Потому что тут же гордо парировала:
— Моя религия запрещает иметь больше одного мужа! Я была верна своему мужчине!
Баты-хан усмехнулся. Он отнесся к этим словам как к лепету ребенка. Потом ответил с иронией:
— Но теперь ты со мной, с тем, у кого другая религия...
Еще некоторое время он гладил ее по голове. Потом осторожно уложил рядом. Руки его заскользили по ее телу...
— Ты останешься? — опять спросил он.
— Я не вольна это решать, — смиренно ответила пленница.
Она посмотрела на хана, и при этом глаза бедняжки сделались шире, а на лбу обозначились едва заметные морщинки... Светлейший вновь вынужден был признать, что неприятен ей. Он собрался было оттолкнуть ее, но тут неожиданная мысль пришла ему в голову: хан решил поухаживать за пленницей!
— На дворе так хорошо! — воскликнул он. — А не пойти ли нам прогуляться?
Предложение обрадовало прекрасную Эвелину — морщинки на ее лбу тут же разгладились. Кажется, несчастная готова была отправиться хоть на край света, лишь бы избавиться от мучившего ее состояния неприязни и страха.
— Если вам угодно, — ответила она, и голос подтвердил ее согласие.
Желающий добиться снисхождения женщины должен действовать не уговорами и не натиском, а обыкновенным старанием угодить. Любой нажим приводит женщину лишь в состояние разочарования. Мужчине следует играть роль заступника, рыцаря — но никоим образом не властелина... Проснувшийся дух юноши повторял Баты-хану давно усвоенные истины.
Они вышли из шатра и стали спускаться в низину, туда, где на камнях клокотала речка. Звездное небо и сияющий месяц открыли им картину ночной долины. По всему пространству перед ними мерно шумел и светился огнями тысяч костров стан. На горизонте эти дрожащие огни сменялись мигающими огоньками звезд, долина сливалась с небом. Над станом же прозрачным облаком висел дым.
Прихрамывая, светлейший порой вздрагивал от боли — обыкновенно в минуты волнений у него начинала болеть старая рана на ноге. Пленница же двигалась легко и бесшумно, словно плыла над землей. Случалось, она подпрыгивала, совсем как маленькая девочка, гоняющаяся за бабочкой. В темноте бедняжка напоминала большого белого мотылька. Полы ее рубашки шуршали на росистой траве, оставляли за красавицей широкий темный след.
— Присядем, — наконец взмолился хан. — Мы разогнались, как камни, пущенные с откоса. Я не привык ходить пешком.
Он первый опустился на траву. Пленница сделала еще два шага, потом остановилась и оглянулась... Светлейший протянул к ней руки, желая обнять ее.
Проказница прыгнула в его объятия — и неожиданно прошептала ему на ухо с явным страхом:
— За нами следуют какие-то люди!..
Повелитель рассмеялся — наивность спутницы позабавила его.
— Не бойся, душа моя, — поспешил успокоить он. — То мои подданные. Тут до самого горизонта только мои люди. Поэтому никто не посмеет угрожать моей голубке. — И добавил: — За нами следуют мои телохранители. Таков уж их долг — следить за моей безопасностью!
Чудесная Эвелина присела рядом и, подперев кулачком свой тоненький подбородок, вздохнула...
В свете полыхающих огней светлейший вдруг увидел на щечках своей возлюбленной румянец— прогулка и свежий воздух сотворили маленькое чудо. Хану захотелось, чтобы красавица обняла его, ответила лаской на ласку. Но та сохраняла бесстрастие статуи. «Да она просто лед!» — невольно подумал светлейший.
Через минуту он уже грустил: «О, если бы я был моложе!» Чувствуя, что лаской не приблизит ее к себе, он решил повлиять на красавицу иным способом.
— Завтра я открою тебе свои сундуки, — решив подкупить ее, сказал он. — Подарю тебе лучшие наряды!
— Зачем так печетесь обо мне, мой господин? — неожиданно ответила пленница. — Мне не надо подарков!
Этот отказ наконец рассердил светлейшего. Баты-хан понял, что едва ли сумеет растопить равнодушие упрямицы.
— Чего же ты хочешь? — громко и сурово спросил он.
Пленница не ответила. Вопрос оказался неожиданным для нее. Впрочем, она не смела просить о том, чего так желала. Но светлейший догадался, о чем она думала.
— Хочешь, чтобы я отпустил тебя? — спросил он.
Очередное молчание прекрасной Эвелины впервые подарило Баты-хану надежду. Светлейший теперь не сомневался, что пленница не откажется отблагодарить его, а потому начал строить свой карточный домик. Он еще не знал, какие чувства питает к нему красавица, но уже упреждал себя обещанием: «Я покорю ее сердце! Чего бы мне это ни стоило!» Эту мысль родила даже не столько уверенность в себе, не столько привычка побеждать и быть первым, сколько страсть, успевшая укорениться в нем. С какой-то минуты хан уже не сомневался, что пленница полюбит его. «Она будет моей!» — уверенно говорил он себе, словно дело касалось покорения очередной крепости. Безумец, он рассчитывал на силу воли и на разум там, где всякие расчеты были бессмысленны и где следовало скорее уповать на волю провидения. Хан не хотел признавать, что ему не помогут даже горы нарядов, что женское сердце — это такое же таинство, как и таинство мира. Подобная попытка должна была сделать его несчастным. Бедняга предчувствовал сие несчастье, но отступиться уже не мог...
Глава 9. Чан с теплой водой
Потом они вернулись. Разросшееся желание Баты-хана к этому времени уже прорывалось в нетерпение — бедняга трепетал от одного взгляда на пленницу.
Она же по-прежнему будто не замечала его. Сконцентрировавшись на какой-то мысли, она опять выглядела вялой и пассивной.
Как только они вошли в шатер, повелитель взял красавицу на руки и перенес на ложе осторожно, словно драгоценность. Но и на этот порыв пленница не ответила, только воззрилась на хана с ожиданием...
Поведение наложницы наконец взбесило светлейшего. Несчастный сорвал с нее платок, а потом начал снимать и одежды. Оголились тонкие плечи прекрасной Эвелины, ее маленькие груди...
— Ты ведешь себя, как дева в первую ночь после свадьбы! — вскричал хан, надеясь, что, может быть, упрек вызовет у упрямицы какие-то эмоции. — Или ты действительно дева и это не твой ребенок?.. Неужто я так противен тебе?..
Пленница продолжала таращить на него глаза. Помимо ожидания чего-то непредвиденного, взгляд ее выражал страх. Неведомое размышление — может быть, попытка примириться с обстоятельствами и наконец отдаться воле этого человека — продолжало беспокоить ее...
— Ну! — завопил светлейший. — Отвечай!.. Заплачь! Оттолкни меня! Скажи грубость!.. Только не молчи! Не смотри на меня как на пустое место!
Бедняжка наконец пошевелилась. Глаза ее замигали. Она откинула свои роскошные, закрывавшие ей лоб и щеки волосы и, устремив взор в сторону своих вытянутых, как струны, ножек, тихо, с хрипотцой в голосе, ответила:
— Хочу умыться...
— Что? — готовый встретить в штыки любую ее просьбу, вскричал разъяренный хан.
— Мне надо умыться! — повторила чудесная Эвелина уже уверенным голосом. — Прикажите принести чан с теплой водой!
Сбитый с толку, а потому ужасно рассерженный, Баты-хан откинулся на подушки. Добрую минуту после этого длилась тягостная пауза. Наконец светлейший хлопнул в ладоши...
Сейчас же вошел китаец, согнулся в поклоне.
— Чан с теплой водой для несравненной! — приказал повелитель и, выказывая нетерпение, добавил: — И зажгите огонь!