Белая сирень

Шаляпин. Почему?

Рахм. Не жди высоких материй… Не жди достоевщины… Причина одна, простая, как орех, — мы очень любим деньги. Вот и все.

Шаляпин. То есть как — все?

Рахм. Вот так! Мы молодые начали с нуля и вышли в тузы. А потом всего лишились. В революции гибнут и большие ценности — это в порядке вещей! Собинов, Нежданова, многие другие остались в России делить ее горький хлеб, а мы не захотели. Нам бы скорее новый счет в банке. Конечно, у нас было трудное детство… Верно! Жилось тебе неважно, а аппетит всегда был отменный: аппетит не только к щам, но к красивой, широкой жизни, треску и блеску! Пришли успех и богатство, и, казалось, навсегда… И вдруг — полный крах… Начинай сначала! Ты еще довольно долго продержался у разбитого корыта… Я сразу сбежал!

Шаляпин. Значит, я лучше тебя?

Рахм. Нет. Мы два сапога пара! Но я хоть не занимаюсь самообманом. (Пауза.)

Шаляпин. А я все-таки построю баню!..

Рахм. Делай складную, чтобы таскать по гастролям!

Шаляпин. До чего же все это грустно!..

Рахм. Грустно до отчаянья! А все дело в том, что френги-менги любят деньги.

Шаляпин. Что еще за «френги-менги»?

Рахм. Френги — это такие, как ты, менги — это такие, как я. А деньги — то, что нас с тобой губит.

Шаляпин громко, но безрадостно захохотал.

Рахманинов подошел к роялю и заиграл романс «Ночь печальная» на слова И. А. Бунина.

Уже навеселе выходят из подъезда Иван, за ним заметно захмелевший тов. Черняк. Иван достал из кожанки аккуратно свернутый листок из альбома.

Иван. Послушай, Черняк, стихи и, если дерьмо, скажи честно:

Пауза. Звучит музыка.

Черняк. В стихах я понимаю, как в сельском хозяйстве. Но по-моему, замечательно. Это Демьяна Бедного?

Иван. Мое! Дошел до точки!

Черняк. Если женщина получит такие и не заплачет сердцем — значит, она чурка!..

Иван. Правда? Тогда я пошлю!

Черняк. Она вернется, поверь моему опыту! Вернется!

Уходят.

Марина у стола; убирает посуду, читает письмо и утирает слезы. Входит Наталья Александровна. Марина прячет письмо. За роялем Рахманинов пишет музыку. Звучит русская песня «Белолицы».

Наташа. Что с тобой, Марина?

Марина. Да все Иван! Худо ему! (Марина протянула письмо Н. А.)

Наташа (читает стихи).

Да уж, хуже некуда.

Марина. Раз уж за стихи взялся, значит, дошел до точки. Надо мне к нему ехать!

Наташа. Ты прекрасно знаешь, что ты для нас. Но я тебе говорю, и Сергей Васильевич скажет: надо ехать! Мы были для тебя безнадежными эгоистами!

Марина. Не надо, Наталья Александровна, а то я опять разревусь. При чем тут вы? Всяк своему нраву служит. А сейчас я знаю — ему я нужнее.

Рахманинов заиграл русскую песню:

Марина стала подпевать:

Марина. Не муж ревнивый домой едет, а загулявшая жена. Зовут меня в последний, может, раз. Прощайте, Сергей Васильевич, теперь навряд ли свидимся.

Рахм. Почему так мрачно?

Марина. Нет, Сергей Васильевич, зачем себя обманывать!

Рахм. Ивану, если хочешь, передай, у меня к нему зла нет! Он цельный человек, во всем цельный!

Марина. Эх, Сергей Васильевич! (Махнула рукой, поцеловала Рахманинова в губы.) Прощайте, Сергей Васильевич… Не поминайте лихом. Я вас очень прошу, придет время отъезда — не провожайте меня на вокзал. Я этого не выдержу. (Марина стремительно вышла.)

В комнате остались два очень немолодых, усталых человека. Затемнение. Тихо звучит «Ектенья». Поет Шаляпин.

Ведущий. В один из теплых, ясных дней ранней весны, будучи на гастролях в Париже, Рахманиновы пошли в русскую церковь послушать Шаляпина. (Тихо звучит музыка.) Надвигались времена апокалипсические. В сумасшедшем мире еще не прокоптившихся, но уже затопленных бухенвальдских печей, политических убийств, зловещих заговоров против мира еще трепетала ДУХОВНОСТЬ, которую невозможно было заглушить ни пушками, ни военными маршами, ни бредовыми политическими речами. Был свет, и в нем — последняя надежда человечества.

Тихо звучит музыка.

За столиком Сергей Васильевич и Наталья Александровна пьют кофе.

Наташа. Господи, как в раю побывали!

Рахм. Стихия! Когда слушаешь его, рождается вера в человека, в его духовные и творческие силы, способность противостоять злу и стать равным тому, что он есть… Шаляпин был и остался величайшим чудом моей жизни. А ведь я видел чудо Чайковского, чудо Антона Рубинштейна, чудо Толстого, чудо Чехова… Но это, как бы сказать, постижимые чудеса, а Федор — непостижимое! Он — стихия! И это при глубочайшей вокальной культуре. Как дико, что я учил его музыкальной грамоте. Дружбу с Шаляпиным считаю одним из самых сильных, глубоких и тонких художественных переживаний всей моей жизни!

Наташа. Как он плохо выглядит! Обрюзг, вылезли волосы… Бедный Федя! Надо пойти к нему!

Голос газетчика (два раза). Немецкие войска в Австрии!

Рахм. Только не сегодня. Ему нужно отдохнуть!

Наташа. Завтра я уезжаю в Сенар. Но тебе стоит задержаться и проведать друга.

Пробегает газетчик.

Рахм. Звучит зловеще.

Наташа. Я не хочу быть Кассандрой. Господи, дай мне ошибиться!

Рахманинов покупает газету, разворачивает, читает. На странице портрет Гитлера.

Газетчик (три раза). Немецкие войска в Австрии! Двухсоттысячная армия пересекла австрийскую границу!

Рахм. А все-таки мы жили в век Шаляпина, а не в ваш век, ефрейтор Шикльгрубер!

Голос Шаляпина еще некоторое время продолжает звучать, затихает, и наступает полная тишина.

Шаляпин в атласном распахнутом халате, худой и обрюзгший, полулежит на диване и слушает пластинку в своем исполнении. Романс «Давно ль, мой друг» на слова Полонского или «Судьбу».

Незаметно входит Рахманинов, слушает; Шаляпин замечает Рахманинова.

Шаляпин. А-а, Сережа, я тебя ждал!.. Чего вчера не пришел?

Рахм. Думал, ты устал.

Шаляпин. Я, милый, не вчера устал. Я от всей жизни устал. От болезни устал. Ничего, скоро отдохну!..

Рахм. Будет тебе! Как ты вчера пел!

Шаляпин. Это уже не я пел. Господь Бог дал мне проститься с голосом. Вчера было чудо, Сергей, но не мной сотворенное.

Рахм. Ты это серьезно?

Шаляпин. Как на духу. Ты ведь давно меня не слышал. Я потерял многие ноты… играл под Шаляпина, выпрашивал аплодисменты. Стыдно вспомнить. Хорошо, что это кончилось. Все кончилось. Кругом одно дерьмо. Каши сварить не умеют. А ведь мне ничего другого нельзя! (Большая пауза.) Ладно, поговорим о другом. Европа сошла с ума. Не сегодня завтра грянет война. Ты это понимаешь?