Страница 58 из 120
Женщина (продолжает). Я вам хотела писать. Не только я, но мои друзья тоже. Мы колебались, мы не знали, как поступить… Мы не сочувствуем коммунистам, но не помочь России нам кажется преступлением. Мы боялись, а теперь, с вами, мы ничего не боимся. Нам не стыдно выражать любовь к нашей стране…
Они уже подошли к открытой двери артистической, которую держит Фолли. Женщина с букетиком робко замирает на пороге.
Фолли. Господин Рахманинов никого не принимает.
Он уже было хотел закрыть дверь, но Рахманинов останавливается, поворачивается и обращается к Фолли.
Рахманинов. Пропустите эту даму.
Женщина входит. Рахманинов смотрит на нее. Она протягивает ему букетик.
Женщина. Я из Харькова. И ни одного вашего концерта не пропустила. Я училась музыке, но после того, как услышала ваш Второй концерт, решила больше не прикасаться к роялю. Это было в четырнадцатом году…
Рахманинов смотрит на нее устало, улыбается. Берет букетик.
Рахманинов. Зачем же вы музыку бросили? Это нехорошо. А за слова и за цветы — спасибо.
Сильно поседевший, постаревший Зилоти с нежностью смотрит на Рахманинова. Тот уже во фраке, готовый к выходу. В дверь просовывается весь какой-то взъерошенный Фолли.
Фолли. Я был прав. Назревает большой скандал.
Зилоти (качает головой). Ну, Сережа, или пан, или про пал.
Рахманинов. Хорошая поговорка: Бог не выдаст, свинья не съест.
В зале затихает привычный шум, гул толпы, кашель. На сцену выходит Рахманинов. Сквозь довольно сдержанные аплодисменты мы слышим крик с верхнего яруса.
Голос с яруса. Позор изменнику!
Люди оборачиваются, стараясь разглядеть, кто кричал. Рахманинов на эстраде невозмутимо кланяется публике, потом здоровается с оркестром.
Под самой притолокой архитектор Мазырин тянет шею, чтобы разглядеть Рахманинова, и кричит что есть сил.
Архитектор. Не простим предательства!
В зале шикают. Рахманинов невозмутимо неспешно приворачивает винты табурета, поднимает глаза и встречается с напряженно ожидающим взглядом дирижера Орманди. Едва заметный кивок. Взмах дирижерской палочки. И могучая музыка полилась, заполнила зал.
Фолли нагибается к сидящей у барьера ложи Наталье.
Фолли. Это не просто провал, это катастрофа.
Наталья бросает на него ледяной взгляд и отворачивается.
Играет Рахманинов. В черной плоскости рояля, ставшей бездонной, встает перед ним один образ…
По безлюдной, засыпанной снегом, вымершей улице семилетняя девочка тащит санки с трупом матери. Тащит из последних сил, не обращая внимания на беззвучные разрывы бомб, падающих вокруг нее. Для нее звучит эта музыка Для этого нежного прозрачного лица с огромными, по-взрослому смотрящими глазами. Мы узнаем в ней Веру, девочку, которую Рахманинов встретил в Сан-Франциско.
Звучит последний аккорд. Рахманинов с приметным усилием поднимается из-за рояля, выпрямляется, наклоняет голову. В ответ — мертвая тишина. Рахманинов поднимает голову и находит глазами… Наталью в ложе. Мертвенно-бледное лицо Натальи. Она хочет улыбнуться ему, но дрожащие губы не слушаются. Рахманинов продолжает смотреть на Наталью, и его глаза теплеют. Он продолжает стоять среди мертвой тишины. И в это время в партере поднимается высокая фигура Леопольда Стоковского. Все взгляды дружно обращаются к кумиру музыкальной Америки.
Стоковский. Браво, Рахманинов!
Он громко и весомо начинает аплодировать. Рядом с ним вскакивает маленький Артур Рубинштейн.
Рубинштейн. Брависсимо! Великий Рахманинов!
Там и здесь в зрительном зале поднимаются люди и приветствуют Рахманинова криками. Почтительный шепот разносится по залу: «Горовиц!..», «Томас Манн!», «Чарли Чаплин!», «Теодор Драйзер!..» И, как всегда, человеческое стадо идет за вожаками. Овация разливается сверху вниз. Неистовствует весь зал. В ближней к эстраде ложе поднимается пожилой человек с усами и подусниками. На нем генеральский мундир царской армии со всеми-регалиями и царскими орденами.
Генерал (зычным голосом). Слава!
И присутствующие в зале бывшие офицеры белой армии поднимают руки над головой и хлопают. В зале раздаются крики на русском языке: «Слава!», «Спасибо!»
По реке мимо гигантской надписи «ЗДЕСЬ ВСТАЛИ НАСМЕРТЬ ГВАРДЕЙЦЫ РОДИМЦЕВА» маленький задышливый катерок тянет тяжелую баржу. На борту катерка двое — капитан и его помощник. Капитан молод, один глаз закрыт черной повязкой, на кителе — орден Красной Звезды. Помощник — наш старый знакомый Иван.
Капитан. Неужели проскочим?
И, словно в ответ, возле самого катера разрывается снаряд.
Капитан. Началось.
Иван. Держись, Юра!
Новый разрыв. Катер подпрыгивает и обрывает буксирный трос. Следующий снаряд попадает прямо в баржу, начиненную боеприпасами. Теперь начинают рваться снаряды на барже. Осколки, куски дерева, обрывки железа свистят над головами капитана и Ивана. И вот вся баржа взлетает в воздух. Взрывная волна раскалывает катер пополам. Суденышко встает на дыбы. Иван, ухватившись за поручень, видит, как водой смывает за борт капитана с разрубленной головой. Следующий взрыв выбрасывает Ивана в воду. Он хватается за обгоревший кусок дерева и плывет к берегу. Артиллерийский обстрел продолжается.
Иван выкарабкивается из воды, в одном сапоге, стаскивает набухший ватник. По берегу, пригибаясь между разрывов, бегут два солдата.
Иван (солдатам). Ребята, как мне в штаб попасть?
Солдат (пробегая). Штаб только что разбомбило. Прямое попадание.
Солдат приседает, потому что очередной снаряд со свистом разрывается на обрыве.
Мокрый Иван, в одном сапоге, перебирается через тела убитых, подползает к пулеметчику. Пулеметчик в остервенении сжимает рукоятки пулемета. Оглушительно звучат пулеметные очереди.
Пулеметчик видит Ивана, его ошалевший взгляд становится осмысленным.
Пулеметчик. Ты чего здесь, дед?
Иван. Командира ищу. Помочь надо?
Пулеметчик. Иди отсюда! Какого на хрен командира? (Кивает на раненого помощника.) Вон помоги Петьке!
На дне окопа в странной позе свернулся калачиком солдат. У него тяжелое ранение в живот.
Пулеметчик. Погоди, подай мне еще ящик зарядов.
Иван хватает тяжелый ящик с патронами, волоком тащит его через тела убитых…
У засохшего куста сирени стоит садовник и разговаривает с Рахманиновым.
Рахманинов (сокрушенно). Неужели мы все-таки поранили корни?
Садовник. Мистер, я сорок лет работаю садовником. Сирень в Лос-Анджелесе не цветет.
Рахманинов. Да… А я ведь загадал, что зацветет…
Садовник. Мистер, сирень в Лос-Анджелесе не цветет. Можно, я посажу здесь куст жасмина? Сейчас хороший сезон — весна. Через месяц жасмин будет пахнуть как в раю.