Страница 48 из 120
Нянька Пелагея кормит с ложки манной кашей двухлетнюю Софью. Девочка капризничает, отплевывается. Входит Ирина.
Пелагея (сердито). Вот я тебя щас серому волку отдам! (Ирине.) Беда с ней.
Ирина (заглянув в тарелку). Ты опять столько масла навалила! Она же давится от жира!
Пелагея. Кашу маслом не испортишь.
Ирина. Сколько раз я тебе говорила, Пелагея! Не раскармливай ребенка!
Пелагея (упрямо). Я у енерала двоих детей…
Ирина (перебивая). Не могу я больше слышать про твоего «енерала»!
Ирина выходит.
На диване — Наталья и Марина. У Марины на коленях большая пачка писем.
Ирина (входя). Мама, я эту няньку больше видеть не могу. Мало того что она глупа, так она еще и упряма!
Наталья. Где же мы русскую няню возьмем?
Ирина. А зачем у нас няня, когда у нас Марина есть?
Наталья (вздыхает). Марина, может быть, нас покинет.
Ирина. Как так?
Марина. Да вот, не знаю еще. А надо бы в Россию возвращаться. (Смотрит на письма.) Да и Ивана замучила…
Ирина. Неужели он все еще ждет тебя?
Наталья. Ждет. Вон сколько писем написал! (Улыбается.) Даже стихи стал писать от тоски.
В комнату влетает Татьяна.
Таня: Мама! Мариша! Сирень зацвела!..
Все три женщины вскакивают и устремляются из комнаты.
Наталья, Марина, Ирина и Татьяна бегут через сад. Куст сирени, привезенный Мариной из Ивановки, расцвел. Распустилось всего две-три кисти.
Наталья. Зацвела все-таки. Три года не цвела.
Она берет кисть в руки, осторожно подносит к губам.
Наталья. Сиреневое вино… Ты помнишь, Марина?
Марина. Я все помню.
Таня. Я скажу папе. Вот он обрадуется.
Татьяна пробегает через дом, приоткрывает дверь студии — никого нет. Тогда она подбегает к лестнице и кричит наверх.
Таня. Папа!..
Ответа нет.
Наталья и Марина устанавливают у куста садовые стулья и столик. Таня показывается на террасе и кричит.
Таня. Я не могу его найти!
Наталья хочет что-то сказать и вдруг замирает, глядя в угол сада.
Наталья (приглушенно). Боже мой!..
Ирина и Марина смотрят в ту же сторону. В дальнем углу сада по дорожке бредет Рахманинов. Руки согнуты в локтях, пальцы барабанят по груди, словно по клавишам.
Ирина. Мама, что с тобой?
Комок, подступивший к горлу, мешает Наталье говорить. Она только машет рукой.
Марина (тихо). Забыла, Ирочка? Когда папа так постукивает себя по груди, значит, сочиняет. Будет музыка.
Ирина. Я была маленькая, когда он сочинял…
Рахманинов задумчиво стоит у рояля. Он берет несколько аккордов, потом одним пальцем наигрывает тему Паганини.
У расцветшей сирени сидят в плетеных креслах Таня и Марина. Маленькая Соня копошится в траве.
Марина. Куст молодой, потому и зацвел. А все-таки три года ему надо было, чтобы прижиться. Если б взяла постарше куст, сроду бы не прижился.
Марина смотрит, прищурившись, на ласточек, с пронзительным визгом мечущихся в небе.
Марина. Старому кусту на чужбине не прижиться, не цвести.
Соня поднимается с четверенек и дергает Марину за платье, просясь на руки.
Марина (поднимает Соню). Ну, иди ко мне, красавица моя! Тяжелая! (Тане.) А ты потяжельче была. Я тебя забаловала, помню. Все на руках таскала. Как с рук спущу — так ты в рев.
Неожиданно за спиной раздается голос Рахманинова.
Рахманинов. Значит, уезжаешь?
Марина, вздрогнув, оборачивается.
Марина. Я не решила еще.
Рахманинов. Решила.
Марина. Я — старый куст. Мне здесь не прижиться…
Рахманинов, опустив голову, уходит к дому.
Рахманинов — за столом, пишет партитуру. Нотные знаки легко ложатся на лист. Руки Марины ставят на стол чашку чая. Рахманинов поднимает глаза.
Марина. Вот ваш чаек.
Она поворачивается было к двери, но Рахманинов останавливает ее.
Рахманинов. Марина, я там слышал, что няню хотят выгонять. Мне бы не хотелось… Эти русские няньки до чего глупы бывают, но они преданны, а остальное мне не важно.
Марина кивает.
Рахманинов (продолжает). Ты уж там попроси Наталью, чтоб не выгоняли. Она тебя послушает… (Пауза.) Значит, уезжаешь…
Марина. Уезжаю.
Рахманинов. Соскучилась.
Марина. А вы разве не соскучились?
Рахманинов. Мне скучать не по чему. России нет. Ее растоптали, изуродовали, истерзали.
Марина. Пусть изуродованная, страшная, а все — Россия.
Рахманинов. Люди бегут, кому только удается! Моего брата сводного Александра только за то, что он фамилию Рахманинов носит, в лагерь упрятали! Тебя ведь тоже могут посадить!
Марина. Чему быть — того не миновать. Не хочу больше Ивана мучить. Он ведь ждет.
Рахманинов. Пожалела Ивана… Он только никого не жалел. Всем нам жизнь изуродовал. И тебе тоже.
Марина. Всяк своему нраву служит, Сергей Васильевич.
Рахманинов (думая о своем). Ивана пожалела…
Марина (с принужденным смехом). А вы будто ревнуете.
Рахманинов поднимает на нее глаза. Лицо Марины порозовело, в глазах блеск. Рахманинов, помолчав, решается.
Рахманинов. Я давно хотел у тебя спросить… Много лет меня преследует одно видение. Я болел тогда. Был в беспамятстве, а ты была у моей постели. Я помню, ты держала мою руку. У меня осталось ощущение, будто я не просто бредил… Я никогда не испытывал такого счастья. Ты знаешь, о чем я говорю?
Марина. Не знаю, о чем вы.
Рахманинов. Значит, это был сон…
Марина, закусив губу, пристально смотрит на Рахманинова.
Марина. Кто поймет, чего было, чего не было, Сергей Васильевич.
Она смело подходит к Рахманинову, берет его голову в свои руки, их глаза встречаются.
Марина. Прощайте, родной мой, не поминайте лихом!
Марина наклоняется, сильно, долго целует его в губы. Потом выходит. Рахманинов сидит неподвижно, взгляд его скользит по нотным знакам расстеленных на столе листов партитуры. Трудно представить себе, что он чувствует. И в этот момент мощная лирическая мелодия из «Рапсодии на тему Паганини» заполняет его сознание и все пространство вокруг него.
Наталья сидит в кресле у лампы. В тишине уютно потрескивают каминные поленья. Она и не представляет себе, какая…
…мощная и прекрасная музыка наполняет сейчас душу Рахманинова. Он стоит теперь у раскрытого окна. Тема рояля поддерживается струнным оркестром и льется, полная ликования и любви.
У подъезда виллы стоит легковой автомобиль. Шофер выносит небольшой потрепанный баульчик, укладывает в багажник. Выходят Марина, одетая по-дорожному, и вся семья Рахманиновых.